Мой взгляд задержался на картине, на кистях, лежавших на маленьком кофейном столике, на котором когда-то маленький я рисовал в альбоме, а мама творила на своем холсте, и буря воспоминаний поднялась перед глазами.
– Я… Извини, что не спросила, но я подумала, что ты не будешь против. – Ее голос слегка напряжен и сочился неуверенностью. Поникшее выражение лица, с которого исчезла улыбка, заставляло что-то необъяснимое в груди сжаться.
Я не был против. Абсолютно. Но возможно, печаль и тоска, вызванные натиском воспоминаний, заставили ее сделать такое предположение.
– Очень красиво, принцесса.
Смущенная улыбка вновь вернулась и озарила ее.
– Я давно не рисовала, но тут так красиво, что я решила попробовать, когда утром проснулась с хорошим настроением. – Она взяла в руки кисть и повернулась к холсту, а я сделал шаг в ее сторону и встал рядом с ней на небольшом расстоянии, но так, чтобы не мешать ей.
Кисть в руках Адрианы плыла по холсту, оставляя за собой след из зеленой краски. Утреннее солнце падало на ее безупречную, смуглую кожу, приковывая мой взгляд. Адриана выглядела расслабленной, каждый изгиб восхитительного тела был подчеркнут моей футболкой, под которой скрывался запретный плод, который хотелось вкусить. Я жаждал узнать, какова она на вкус, какие звуки она издаст, пока я буду скидывать все эти принадлежности с кофейного стола и нагибать ее прямо здесь, в глуши, пока ее стоны эхом будут отдаваться по всему лесу, где никто не сможет услышать их – лишь я. Всегда я. Только для меня. Моя.
– Ты рисуешь?
Адриана посмотрела на меня через плечо, когда я не ответил сразу, потому что был занят тем, что фантазировал о ней в своих грязных и несбыточных мечтах. Она окунула кисть в глубокий синий цвет на палитре и начала прорисовывать верхнюю часть холста – небо.
– Немного.
– Хочешь попробовать? – Она протянула мне кисть и ждала, когда я возьму ее.
Я не рисовал уже много лет. Какое-то время после смерти мамы я не мог даже взглянуть на краски, поэтому я просто убрал все, запер под замок, как и свое сердце. Но сейчас, видя Адриану такой беззаботной, счастливой и воодушевленной, я не мог отказать ей, поэтому принял приглашение и взял кисть. Она улыбнулась и немного сдвинулась на стуле, уступая мне место.
Она серьезно предполагает, что мы вдвоем уместимся на этом крошечном стуле?
Я не смог сдержать глупую ухмылку, когда подошел к Адриане и одной рукой приподнял ее. Тихий писк удивления и шока вырвались из ее маленького рта. Я сел на стул, а ее посадил на свое бедро так, что ее ноги оказались между моими, футболка приподнялась настолько, что оголила практически всю ее кожу, и только наша одежда разделяла нас друг от друга. Ее милая попка в крошечных трусиках, что я видел на ней однажды, расположилась на моей ноге. Гребаный лоскуток ткани и мои спортивные штаны – единственное, что отделяло меня от ее теплоты.
Твою ж мать.
– Что ты делаешь? Я же подвинулась. – Адриана попыталась вырваться, но я сильнее прижал ее к себе.
– Мило, если ты правда думала, что мы поместимся на одном стуле, но боюсь, мне придется тебя разочаровать, принцесса. Моя задница вместе с твоей маленькой попкой не уместится здесь, не сломав его.
Легкий румянец окрасил щеки и шею девушки, и я ухмыльнулся от такой реакции. Мне нравилось, как я влиял на нее: заставлял смущаться и краснеть.
Да, Адриана из консервативной мафиозной семьи, где девственность являлась драгоценностью, но я не думал, что в наше время можно смутить девушку такими словами, как «задница» или «попка», тем не менее мне это нравилось. Ее неопытность и смущение говорили о том, что она не привыкла к такому, и как бы я ни хотел об этом думать, но она была помолвлена с Данте с шестнадцати лет, так неужели между ними никогда ничего не было?
Я держал себя в руках из последних сил, мой член уже проклинал меня от того, что в последние несколько месяцев ему приходилось достаточно сложно, не говоря уже о последних двух неделях в одном пространстве с причиной болезненных ощущений в паху. Так как этот золотой мальчик держался столько лет, зная, что Адриана была его?
Она вновь встала, но я усадил ее на место, удерживая за бедра.
– Ты такой придурок. – Румянец исчез, как только она бросила на меня жестокий взгляд и продолжила, скрестив руки на груди: – Как только мы вернемся домой, я скажу отцу, чтобы тебя обучили манерам и правилам общения с членами семьи, а то твоя неопытность тебя выдает.
Удачи, принцесса.
– Будь уверена, никто никогда не жаловался на отсутствие опыта, принцесса.
– Ты…
– Да, да, да. – Я драматично закатил глаза. – Придурок, свинья или как ты там меня назвала, но когда этот мужчина встает на колени, чтобы поработать языком, или вонз…
Адриана закрыла мне рот своей ладонью, а второй ударила меня кулаком в грудь. Я намерено выводил ее из себя, вызывая смущение, потому что в такие моменты она по-особенному очаровательна.
Она отдернула ладонь с моего рта, когда улыбка под ней расширилась.
– Ауч.
Потирая якобы больное место, я, как ребенок, выпятил нижнюю губу, заставляя Адриану засмеяться. И вот так ее тело расслабилось в моих руках. Адриана светилась, затмевая лучи солнца. Ее голова запрокинулась к небу, плечи тряслись от содроганий и смеха. Он резонировал в моем теле, подпитывал чувства внутри. Он затрагивал какую-то часть меня, которая всегда была непостижимой, а теперь… Теперь была она. Я мог бы каждый день просыпаться под этот мелодичный звук и засыпать вместе с ним.
Мои глаза опустились на ее губы, и сумасшедшая мысль – прижаться к ним, поцеловать и поглотить каждый звук, который эта девушка способна выдать, – возникла из ниоткуда.
Вибрация в моем кармане отвлекала меня от этой глупой идеи, но я проигнорировал сообщение, уверенный, что прекрасно знаю адресанта – обеспокоенного отца принцессы, зажатой между моими ногами.
– Продолжим или так и будем сидеть весь день? – Она бросила мне вызов.
– Я мог бы.
Она толкнула меня в плечо и широко улыбнулась, больше не пытаясь встать с моих колен. Адриана сегодня по-особенному другая – игривая и раскрепощенная, и это не могло не нравиться.
Я взял кисть в руку, окунул ее в краску белого цвета и протянул ее к холсту, где Адриана уже начала рисовать облака на ярко-голубом небе. Как бы я ни хотел не придавать значения дрожи в моей руке, это невозможно было не заметить.
Черт, я даже не в состоянии приложить кисть к холсту, чтобы провести чертову линию. Я ненавидел это, ненавидел, что Адриане приходится быть свидетелем моей слабости, которая вызвана гребаными воспоминаниями из прошлого. В груди что-то сжалось, я закрыл глаза, стараясь отогнать все плохое из головы и взять себя в руки, и почувствовал, как все тело напрягается, пока теплая ладонь не накрыла мою – большую и грубую.
Я повернул голову в ее сторону и увидел, что Адриана уже смотрела на меня. Она удивила меня, когда теснее прижалась к моей груди настолько, что наши рты находились в нескольких дюймах друг от друга, и, улыбнувшись мне, провела нашими соединенными руками по холсту, не отрывая взгляда своих лесных глаз от моих.
– Не смотри. Прочувствуй, – коснулся моего рта тихий шепот.
Черт возьми.
Я хотел поцеловать ее.
Наши руки все рисовали, пока мы с Адрианой дышали в унисон и не отрывали друг от друга глаз. Мы чувствовали.
Когда Адриана попросила об этом, она не это имела в виду, но я мог поклясться, что не один ощущал жар внутри. Моя рука, что обхватила ее талию, сильнее прижала ее к себе, сокращая несчастные дюймы между нами. Ее дыхание стало учащенным, грудь поднималась и опускалась в ускоренном темпе, и, когда ее глаза застыли на моем лице, а язык облизнул нижнюю губу, я потерял контроль. Почти.
Я мог бы прижаться к Адриане жестким поцелуем, мог бы украсть ее дыхание и забрать душу, но не стал этого делать. Возможно, я – гребаный эгоист, раз держал ее при себе, пока мог, монстр, заточивший ее вдали от семьи, используя в своих целях, но я не мог так поступить с ней, с нами. Если я потеряю контроль над собой и сделаю это, то выпущу пулю и все слишком усложнится.
Адриана все еще оставалась дочерью моего врага, и, несмотря на ее безучастность и невиновность, она стала пешкой в моих руках, заложником, точкой давления на Маттео. Да, я не планировал этого, но это случилось. Она возненавидит меня, как только обо всем узнает. Когда все завершится, я должен буду отпустить ее, но, если сейчас я поддамся чувствам и эгоистичному желанию, мне будет мало одного лишь поцелуя, и тогда отпускать ее будет труднее. Поэтому я сделал самое сложное, что мне приходилось делать за последнее время. – Я отстранился от Адрианы, повернув голову к мольберту, и убрал свою руку с ее талии.
Картина не испорчена нашим творением, белое облако украшало голубое небо, но вот момент – да. Адриана отпустила мою руку и встала, и на этот раз я позволил ей это сделать.
– У нас неплохо получилось. – Хрипота в ее голосе говорила о том, что она также, как и я, отдалась моменту.
«Нет, не стоит поощрять свои мысли, Алессио», – указывал внутренний голос, и я поддался ему.
– Я пойду, мне надо работать.
Я тоже встал со стула, задев Адриану, но быстро отошел в сторону, чтобы не позволять своему телу почувствовать ее жар или же вдохнуть запах карамельного шампуня. Она ничего не говорила, лишь кивнула и слегка улыбнулась мне, обхватив себя руками, словно защищаясь или закрываясь от меня.
«Это необходимость», – напомнил я себе. Сейчас я отверг ее, но на данном этапе я не имел права поступать с ней по-другому. Адриана заслуживала правды, прежде чем сможет позволить мне заполучить ее поцелуй, но что важнее – ее сердце.
Я – не идиот и понимал, что вероятность, что она выберет и полюбит меня, никчемна. Она с большей вероятностью предпочтет своего отца и семью, и я не смогу винить ее в этом. Сейчас перед ней всего лишь солдат отца, который получил приказ оберегать ее, пока тот вершит правосудие в разверзшемся аду после смерти жены, но как только все завершится, я стану злодеем ее истории, а не чертовым принцем. Однако, если у меня была возможность все исправить и шанс, что Адриана захочет меня, несмотря на правду, я намерен использовать все возможности, лишь бы попытаться.