Внутри темно, но можно было увидеть деревяные ящики, картонные коробки, покрытые толстой и грубой тканью. Затхлый и сырой запах говорил о том, что здесь давно никого не было. Я вошла, и дверь закрылась, скрывая меня от усиливающегося дождя и порыва ветра. С потолка свисала одинокая лампа с веревкой для включения. Я потянула за нее, и тусклый свет озарил небольшое помещение.
Мои волосы промокли, как и платье, в которое я переоделась после ухода Алессио. Это была единственная чистая одежда в моем нынешнем гардеробе, пока все остальные вещи сушились, но теперь белая ткань прилипла к коже, мокрой от дождя. Я собрала волосы и отжала их, позволяя воде стекать на деревянный пол, то же самое сделала и с подолом платья и только после этого решила осмотреться вокруг.
Изнутри сарай казался еще меньше, в нем могли бы поместиться только двое, и им было бы тесновато, а тут еще и куча вещей, скрытых под тканью. Я подошла к ним и провела рукой по жесткому материалу, собирая толстый слой пыли подушечками пальцев. Интересно, Алессио знает об этом месте? Если да, то его ли это вещи? Что он тут хранит, и почему все в пыли?
Конечно же, мое любопытство не знало границ. Я приподняла тяжелую ткань, под которой скрывались коробки. В одной из них я нашла старые, потрепанные книги, в основном неизвестных мне авторов. В другой спрятаны статуэтки и фарфоровые фигурки ангелов. Прокрутив и рассмотрев одну из них, я вернула ее на место. В углу стоял какой-то предмет ростом с меня, также скрытый под коричневой тканью. Я осторожно схватила край грубого полотна и стащила его. Слой пыли разлетелся по сараю, заставив меня чихнуть. Я сделала шаг назад, чтобы хорошо рассмотреть то, что вовсе не ожидала тут увидеть.
Это старинный мольберт из темного дерева. Он был весь украшен резьбой с замысловатыми узорами, слегка потертый и поцарапанный, что делало его еще красивее. Но мое внимание привлекло не это, а картина на нем, точнее холст, на котором художник, кем бы он ни был, начал писать, но не закончил. Идеально прорисованные линии складывались в портрет молодой девушки. Можно предположить, что это был только эскиз, на котором лицо с пронзающими душу глазами, густые брови, прямой нос и полные губы. Больше ничего. Лишь незаконченный портрет, но это настолько красиво и совершенно, что можно было считать полноценной картиной.
Я подошла ближе, чтобы рассмотреть детали. Черный цвет краски вел контур прорисованных линий. Каждая из них, несмотря на то, что картина не завершена, идеально прорисована. Цвет тени в волосах девушки делал их живыми, словно кудри развевались на ветру, пухлые губы выглядели сочными, хотя никакого цвета на них нет. Лишь воображение могло дорисовать оттенок, однако я уверена, что любой, кто увидит эти губы, будет знать, что они цвета персика: такие же сочные и пухлые, как фрукт. Густые брови идеальной формы, совершенный и прямой нос, слегка вздернутый. Все это привлекало и завораживало. Идеальное сочетание черного на белом, но дух захватывало от другого.
Прокрашен был лишь цвет глаз, единственное яркое пятно на холсте. Насыщенно-зеленый утопал в ярком болотном, если ты смотрел на картину с правого угла. Но, смотря на нее с другой стороны, можно было увидеть, как зелень поглощает земляной оттенок болота, стирая его с полотна. Смесь двух цветов с пигментами желтого оттенка окружала черный зрачок.
«Твои глаза, как хамелеон, меняют оттенки в зависимости от света, погоды и настроения. Иногда болото может поглотить зелень, но это возможно лишь до первого луча солнца или первой слезинки. Они будут ярче, красивее, живее. Зелень прорвется сквозь ореховое болото и будет цвести, когда ты прольешь слезы, но не позволяй им стать привычкой ради этой красоты. Это своего рода дар, который есть не у всех в этом мире, Իմ կյանքը. Ты – благословение, мое чудо, Адриана. Не забывай это».
Слова мамы пришли в голову, пока я разглядывала картину перед собой. Словно смотрела в зеркало и видела себя. Насыщенный зеленый и глубокий болотный. Это невозможно.
– Моя мама.
Я подскочила на месте, когда позади раздался мужской голос, и обернулась. Алессио стоял у порога с распахнутой дверью. Дождь все еще лил как из ведра, холодный ветер проникал внутрь и пробегал по коже, уже слегка согревшейся за то время, что я провела здесь.
Как давно он тут?
Алессио стоял напротив весь мокрый в черной футболке, облегающей плечи, мощные руки и твердый живот, и в таких же угольных брюках, прилипших к мышцам бедер. Волосы спадали на лоб, делая его лицо мальчишечьим, несмотря на трехдневную щетину. Его глаза блуждали по моему телу, сканируя с головы до кончиков пальцев ног, задерживаясь на груди и голых ногах дольше, чем позволяли приличия. Это… горячо и интимно. Я должна была почувствовать неловкость или скованность от его взгляда, но мне нравилось то, что я видела в его глазах, – огонь и животный голод. Словно он был готов наброситься на меня в любую минуту. Его зрачки потемнели и стали больше, поглощая сапфировый цвет. Алессио на мгновение приоткрыл рот, чтобы что-то сказать, но не сделал этого, вместо чего сильнее сжал губы и мышцы челюсти. Кулаки напряглись, будто он сдерживал себя.
Я знала, что белое платье не совсем идеальный наряд для такой погоды, и сейчас Алессио наверняка видел сквозь мокрую ткань мои розовые трусики и грудь без лифчика. Это должно было заставить меня прикрыться или отвернуться от него, но я ничего из этого не сделала.
Я должна была бежать, прятаться и чувствовать стыд, смущение, что-то, но все благоразумие меня покинуло. И это до чертиков меня пугало. Однако сильнее ужасало то, что какая-то сумасшедшая часть меня желала, чтобы Алессио видел меня в таком состоянии и мог разглядеть все, что так плохо теперь скрывало это платье, потому что осознание того, что я могу пробуждать в нем желание, вызывало тепло между ног. Мне это нравилось.
Приятно знать, что я могла провоцировать такие эмоции у мужчины и что я не одна чувствовала себя как на раскаленном огне, особенно в такие минуты, когда этот угрюмый и чертовски привлекательный мужчина стоял так близко и пожирал меня своими необыкновенными глазами. Господи, я сошла с ума…
Алессио все еще стоял у открытой двери, пропуская холодный ветер внутрь, однако мне было жарко. Мое тело горело, и я не уверена, что от меня не исходил пар. Как это возможно? Что этот мужчина со мной делает? Почему каждая частичка взывает к нему и требует его прикосновений? Что со мной не так?
Алессио поднял взгляд с моих ног на лицо и, сделав глубокий вдох, прошел внутрь, отпустив дверь, которая сразу же за ним закрылась, защищая нас от ветра и дождя. Он подошел вплотную, я же сделала шаг назад, чтобы между нами было хоть какое-то расстояние в этом маленьком пространстве, но это не помогло. Он слишком близко. Я ощущала его аромат, усиленный порывом ветра: мускус в сочетании с дождем окутывали меня, заставив исчезнуть запах сырости и влаги внутри сарая. Он опьянял и кружил голову, вызывая странные мысли, которые не должны были просачиваться в мозг. Я закрыла глаза и по глупости сделала глубокий вдох, впитывая его аромат, чтобы набраться смелости и заговорить:
– Это твоя мама?
– Нет, – ответил Алессио. Я подумала, что его ответ будет кратким, но мужчина удивил меня, продолжив говорить. – Эта картина стала последней ее работой перед тем, как она покончила с собой.
Я распахнула глаза и посмотрела на него, в его печальные глаза, уже поднятые на меня. Мне хотелось спросить, как это произошло, но я понимала, что это не мое дело, а тон его голоса заставлял мое сердце сжаться. Тоска, которую он ощущал каждый раз, когда говорил о матери, делала его таким уязвимым, и это не могло не затронуть струн моей души. Алессио – сильный мужчина, но в такие моменты он был похож на раненого и одинокого ребенка, которого хотелось прижать к себе и утешить.
Он оторвал от меня взгляд и перевел его прямо на картину. Я сделала то же самое, радуясь возможности немного разбавить напряженную и опасную обстановку.
Какое-то время мы молчали, но я нарушила тишину первой, теряя терпение и будучи слишком заинтригованная:
– Это потрясающе. Я никогда не видела такой техники. – Я подняла руку и осторожно провела пальцами по черным линиям бровей девушки, опустилась ниже, к глазам. – Они так похожи на…
– Твои.
Забудьте о возможности разбавить обстановку, потому что голос Алессио звучал ближе, чем раньше. Он встал прямо позади меня и теперь возвышался надо мной, отчего я чувствовала его тепло сквозь мокрую ткань одежды. Алессио не двигался, не прикасался ко мне, но я ощущала его дыхание на своей коже. Он словно укрывал меня своим телом, как одеялом, и это накаляло обстановку.
Я боялась повернуть к нему голову и спросить, как это возможно. Схожесть между мной и этой девушкой на полотне должна была быть простым совпадением. Мы с его мамой никогда не были знакомы, поэтому это не могла быть я, однако, увидев полотно, можно смело утверждать обратное. Как будто она рисовала эту девушку с меня.
– Она никогда не писала портретов, всегда только море. Море привлекало и расслабляло ее, волны тянули в пучину. Ей это нравилось – ощущение, словно ты плывешь в воде, которая утягивает тебя в бездну.
Глубокий тембр голоса становился тихим шепотом, словно он читал колыбельную у самого уха. Так близко ко мне. С учетом его роста, можно с уверенностью сказать, что Алессио намеренно наклонился, чтобы я могла хорошенько слышать каждое его слово.
– Маринист в ней дал слабину, как она сказала мне, когда я упрекнул ее в смене стиля. – Его правая рука поднялась к полотну, на мгновение соприкоснувшись с моим бедром. Прикосновение обожгло, словно молния, последовавшая после раската грома снаружи, а глубокий голос разнесся по мне, направляя вибрацию по коже и вызывая мурашки.
Я затаила дыхание, пока глаза следили за его рукой и венами на предплечье. Большая ладонь, выпуклые линии под смуглой кожей, похожие на реки с карты мира, крепкие мышцы и длинные пальцы, способные сделать с тобой все, что угодно: ласкать, рисовать на твоем тел