– Первого числа этого месяца, – начал, глядя на него, Флеминг, – шведы вошли к нам.
– И должны были только пустошь там найти, – воскликнул король, – я приказал, чтобы весь народ с имуществом, с пожитками… все живые шли в леса над Шпреей и скрылись в недоступных болотах.
– Да, – ответил Флеминг, – но времени уже не было на это… Швед спешил и второго сентября, перейдя под Штейном Одру, наводнил широко страну… выдав самые суровые приказы. Министерство, видя, что защита и непослушание привели бы к ещё большим бедствиям, велели населению сохранять спокойствие… Нельзя было поступить иначе.
Август вскочил с кровати, набросил плащ и стал ходить по тесной комнате, но там ему было душно. Подошёл к двери, раскрыл, хлопнул ею так, что разлетелась вдребезги, и вышел в другую комнату, ещё полную челяди и военных, которые при виде короля тут же разбежались. Всё, что стояло у него на дороге, Август по пути хватал, не говоря ни слова, Флеминг также, прервав рассказ, ждал. Он один в эту минуту тревожился меньше всех, хотя, может, у него была причина бояться больше Августа, но без него одного король обойтись не мог.
Эта прогулка окончилась тем, что он вошёл обратно в спальню. Постепенно лицо короля начало проясняться. Он принадлежал к тем людям, которых впечатление порою убивает, но никогда не продолжается долго… потому что жить бы с ним было невозможно. Он и Флеминг стояли напротив друг друга.
Август потихоньку заговорил, но постепенно возвышал голос и видно было, как его некоторая внутренняя надежда начала оживать.
– A charge de revanche! – отозвался он понуро. – Нужно сдаться, сдаться, чтобы спасти Саксонию. Будь что будет, под какими-либо условиями… дать ему, что захочет… подписать перемирие, какое продиктует… Я должен спасти Саксонию… О Польше поговорим позднее… я готов её отдать этому его фавориту, который не сумеет её удержать. Я должен иметь мир и пусть уйдёт прочь с моего наследства.
Флеминг ничего не отвечал.
– Биться с ним, даже если бы подошли подкрепления царя, – начал король, – некому. Новые пушки едва начали лить… оружия не хватает, денег нет, Шуленбург слабый, иные стоят столько же, сколько он. Всё-таки я должен спасти Саксонию, понимаешь!
– Понимаю, – сказал холодно Флеминг, – но я об этом мире трактовать с ним не буду, не подпишу его…
Посмотрели друг на друга. Во взгляде Флеминга было написано, что он заранее предвидел все последствия этого перемирия, жертвой которого должны были пасть люди, что его заключат.
– Всё, без исключения, я готов пожертвовать, – добавил Август, – лишь бы Саксонию освободить, понимаешь меня, люди, связи мои, данное слово… всё… всех…
Он повторил это несколько раз, а так как приятель не хотел отвечать, добавил после маленькой паузы:
– Кому дашь полномочия? Carte blanche! Carte blanche! – с ударением повторил король. – Carte blanche!
Флеминг немного подумал.
– Те, которые поедут, – сказал он, – заранее могут считать себя погибшими.
– Ma foil – воскликнул король. – Это очень может быть, но я ради них умирать не могу, предпочитаю, чтобы умерли ради меня.
Оба молчали. Назначить эти две жертвы, которые должны были пасть для спасения Августа, было трудно.
Флеминг, равно как Август, холодный и безжалостный, когда была речь не о нём самом, колебался с назначением этих жертв.
Затем из уст короля вырвалось имя Имхофа, председателя палат (Kammerpasidenten), он посмотрел на Флеминга, который не противоречил.
– Имхов, – повторил Август и задумался, глядя в пол. – Ну, и Пфингстен.
Флеминг не встал в защиту… не имел ничего против него.
– Ни минуты времени не теряя, – сказал Август, – сию минуту отправь к ним курьера, carte blanche! Пусть не возвращаются, не подписав соглашения. Где этот проклятый швед?
– Думаю, что должно быть в околицах Лейпцига, – отпарировал Флеминг.
Лицо короля побледнело, когда он это услышал.
– А Шуленбург?
– Уходит, – сказал спокойно Флеминг, – с остатками русских в Тюрингию, думаю…
Август уже больше не осмеливался спрашивать.
– Отправь им немедленно полномочия.
Затем, как бы что-то вспомнив, спросил:
– А королева?
– Королева, должно быть, в Байройте, – пробормотал прибывший.
– С матерью?
– Нет… Анна София с курфюрстом прямо в Данию уехала.
Август нахмурился и вздохнул.
– А Козель? – сказал он тише.
– До сих пор оставалась в Дрездене.
Лицо короля немного прояснилось.
На этих задаваемых вопросах и отрывистых ответах, которые отделялись друг от друга долгими паузами, прошло много времени… король вдруг опомнился и остыл; он крикнул Мазотину что хочет одеваться, закрыли кое-как поломанную дверь. Флеминг получил приказ без проволочек приготовить всё для заключения соглашения Имхофу и Пфингстену Спросил об ограничениях.
– Нет никаких, всё должны пожертвовать для спасения Саксонии… всё… carte blanche.
Флеминг покачал головой. Август насмешливо усмехнулся.
– Не великий из тебя дипломат, – сказал он тихо. – Кто даёт carte blanche, тот нелегко потом от неограниченных полномочий может отказаться. Ты им лично напиши, что мою честь и целостность Саксонии должны сохранить, но границ им не ставлю никаких, сами их должны найти.
Флеминг двинулся, когда король добросил:
– Соглашение и мир любой ценой должен быть… пусть иначе не возвращаются.
Сказав это, король уже стоял перед зеркалом, а Константини уже подавал ему его аллонгу каждодневный парик. На зло судьбе в этот день он хотел надеть костюм как можно более богатый, хоть, вероятно, кроме пани стольниковой и двора, никто его не увидит. Но Август так любил наперекор гнетущей его судьбе показывать себя самым бесчувственным к её ударам.
Несмотря на то, что он уже остыл, Константини приближался к нему со страхом, видел, что руки его ещё дрожали и глаза метали молнии. Следом за Флемингом из Саксонии уже прибыли два курьера.
Флеминг получал от них бумаги и старался невозмутимо, спокойно подражать пану, но лицо его выдало, а когда говорил, он запинался и ошибался. Едва у него было время продиктовать в комнате напротив тот carte blanche для уполномоченных, когда король приказал его уже позвать.
Тот вырвал его из рук входящего, едва бросил взгляд и, схватив перо, размашисто подписал, отбросив прочь от себя.
– Лейпциг! – начал расспрашивать снова король. – Заняли Лейпциг и Плассенбург?
– Комендант в нём держится… Купцы давно всё, что у них там было, вывезли… Добычу швед не возьмёт.
– А ярмарка? – подхватил неспокойно король. – Я надеюсь быть там ещё на ярмарке.
Флеминг поглядел большими глазами.
– Да, – подтвердил король с дивной вызывающей улыбкой, как бы хотел упрекать несчастье, которое его задело, а потерю короны вовсе ни во что не ставил!
Из-под гордости проглядывала злоба. Флеминг посмотрел и не отвечал.
– Письма, которые я получил в эту минуту, – отозвался он, помолчав, – доносят мне, что Карл главную квартиру заложил в Таухау но перенёс её в Альтранштадт… В Таухау он издал манифест купцам Лейпцига, гарантируя неприкосновенность всякой собственности и призывая, чтобы ярмарку устроили как обычно.
Август улыбнулся.
– Как я ему благодарен, – ответил он быстро, – потому что, как только мир будет подписан, я должен немедленно ехать развлекаться в Лейпциг.
Объявление об этом в такие минуты даже Флемингу, который отлично знал короля, показалось таким странным, что он недоверчиво пожал плечами, но Август живо подтвердил своё объявление.
– Мне нужно спешно в Лейпциг…
– Но Альтранштадт под боком, – сказал приятель, – а Карл…
– Нужно будет и в Альтранштадт заехать, это неизбежно, – сказал равнодушно Август.
Флеминг хотел что-то добавить и сдержался, король, казалось, угадал его мысли.
– Вы хотели, может, меня предостеречь, что там могу встретиться с паном воеводой Познаньским и псевдокоролём польским шведской фабрики. Гм!
– Да, – вставил Флеминг, – Лещинский не только один, но с женой сопровождает покровителя и занял квартиру в Лесниг.
Август сделал презрительно-насмешливую мину.
– Смотри! – воскликнул он Флемингу. – Я тут в его королевстве, а он моё занимает… специально… Карл его там удерживает, чтобы вынудить меня ему потом поклониться. Недостойный братишка! Если бы когда-нибудь дождаться мести… Ха! Ха! Она будет страшной… страшной! Всей крови этого высохшего детины не хватило бы, чтобы погасить моё желание.
– Тс! – задержал его Флеминг.
Королевское лицо побледнело как стена и лёгкая дрожь затронула фибры лица.
– Он думает, что этим меня сломит! – забормотал он. – Нет! Буду под его носом развлекаться на Лейпцигской ярмарке.
Казалось, Флеминг думает, и, немного подождав, взял фамильярно короля под руку, хотя вовсе не находил его расположенным для дружеского сближения.
– Шуленбург! – сказал он потихоньку доверчиво. – Шуленбург уверяет, что, если позволите, он одним махом всему положит конец.
С презрением ужасно нахмурив брови, Август только выкрикнул:
– Шуленбург! Он… allons done!
– Так точно, – добавил Флеминг. – Повсеместно известно, что на страже при Карле никогда не стоит более тридцати трабантов, он сам неосмотрительный и дерзкий. Шуленбург ручается, что схватит его и посадит в Таухау или в Альтранштадт.
Король, услышав это, резко покачал головой.
– Пусть не рассчитывает на это, – воскликнул он, – не могу использовать такие средства и допустить их. Не сумел его победить, а хочет предательской мести. Позор мне бы этим только учинил. Шуленбургу это пристало, может, но не Августу.
Он прошёлся по комнате, остывал.
– Отравить его, из-за угла в лоб выстрелить… это что-то иное, – говорил он дальше. – Дело было бы темным, никто бы не доказал, что я приложил руку… всё делать разрешаю, но я должен остаться неприкосновенным.
Нет! Нет! Карл сам готовит себе погибель… Всё это есть временной жертвой… победа останется за мной.