прим. ред.). На примерно 30 мониторов в кабинете Святослава Николаевича передавались изображения операций в реальном времени. Каждому хирургу подключали наушник, через который Фёдоров при необходимости давал распоряжения.
Я делал молодой девушке радиальную кератотомию. Моего заведующего отделением и других более опытных хирургов тогда не было со мной. Волновался я сильно и чуть глубже сделал надрез роговицы, получив прокол и небольшую гипотомию глаза. Уверенный, что неловко нанес пациентке серьезную травму, я запаниковал. Под микроскопом масштаб проблемы казался гораздо больше, и степень моего страха тоже во много раз увеличивалась. Как же теперь быть? Как лечить?
И тут, как назло, подключается Святослав Николаевич и спрашивает:
— Кто оперирует?
— Да вот… я, Гусев Юрий, доктор из отделения хирургического лечения диабетической ретинопатии и патологии оперированного глаза, — пробормотал я, ожидая разноса.
Но он, наоборот, подбодрил меня, сказав:
— Продолжайте, только переднюю камеру восстановите. Все нормально, все идет хорошо.
Я так и сделал, как сказал Святослав Николаевич. Закончил операцию хорошо. Понаблюдал эту девушку, через несколько часов у нее никаких негативных последствий не было, а позитивный эффект по зрению был в итоге достигнут. Я считаю, что это было не просто «боевое крещение». Своей поддержкой великий Фёдоров дал старт моей карьере хирурга-офтальмолога, который обязан быть тщательным и осторожным, но не имеет права на страх и нерешительность.
Надо сказать, что при радиальной кератотомии перфорация (прокол) роговицы была частым осложнением. Разрез роговицы нужно было делать как можно глубже — чем глубже надрез, тем лучше послеоперационный результат. Опытные хирурги специально делали микроскопические проколы, что позволяло компенсировать близорукость высокой степени эффективнее, чем при стандартных операциях. Стандартной операцией убиралось до −6 диоптрий, то есть у пациентов с миопией большей степени до «единицы» зрение не компенсировалось. За счет более глубоких разрезов с микроперфорациями можно было убрать до −7 и даже до −8 диоптрий, что мы и делали, когда позволяло строение глаза. Мы делали очень много радиальных кератотомий — это было ноу-хау нашего института, к нам выстраивались очереди из желающих избавиться от очков.
В общей сложности я провел несколько тысяч таких операций. И даже впоследствии обучил данной операции моего заведующего Ярослава Иосифовича Глинчука и многих молодых хирургов, потому что Святослав Николаевич обязал всех уметь это делать, настолько был высокий спрос.
Научная работа
Под руководством Святослава Николаевича я защитил кандидатскую диссертацию. Тема была очень актуальная, связанная с лечением послеоперационных эндофтальмитов — внутреннего воспаления глаза. Я работал тогда в отделении патологии оперированного глаза, и мы редко, но все же наблюдали таких пациентов. В минимальном проценте случаев после операции попадала в глаз инфекция, и возникал эндофтальмит. Это крайне тяжелое осложнение с высоким риском потери глаза. Можно назвать этих пациентов самыми сложными во всем институте! Все врачи переживали за таких больных. Каждый случай разбирали на общебольничной конференции.
Фёдоров очень ревностно относился к каждому случаю. «В самом передовом институте в стране и даже, возможно, в мире — и возникают эндофтальмиты? Такого быть не должно! Если они возникают, значит, в чем-то есть проблема», — говорил Святослав Николаевич.
Поиском решения данной проблемы я и занимался: искал входные ворота инфекции, брал микрофлору, исследовал и изучал все нюансы. Штаммы микроорганизмов, полученные от пациентов, мы вводили кроликам и затем пробовали действие различных, самых современных антибиотиков, подбирая эффективную антимикробную терапию. Очень важно было подобрать правильную дозу: слишком высокую нельзя вводить из-за токсического действия на нежные ткани сетчатки и зрительного нерва, а слишком маленькая не дала бы эффекта от терапии. Мне надо было найти оптимальную дозировку. Дополнительно я исследовал фармакокинетику вводимых препаратов, то есть химическое превращение вещества в организме человека. Важно было понять, как долго сохраняется максимально допустимая концентрация антибиотика во влаге передней камеры и стекловидного тела. От этого зависело, как часто нужно вводить препарат, чтобы вылечить эндофтальмит — через сутки, двое или через 5, 12 часов, и как эффективнее действует антибиотик — до удаления стекловидного тела или после.
Несмотря на то, что такое осложнение, как эндофтальмит, встречается редко, от него никто не застрахован. Он может возникнуть после любой проникающей операции на глазном яблоке. Поэтому мы тщательно обследуем пациентов перед вмешательствами, проверяя, нет ли инфекционных и аутоиммунных процессов в их организме. Пациенту следует вылечить все острые и компенсировать хронические заболевания, сделать флюорографию, посетить стоматолога и ЛОР-врача, чтобы исключить любые воспалительные процессы. Полный лист обследования выдаст глазной хирург перед операцией. Хорошее состояние общего здоровья позволит снизить риски послеоперационных воспалений и других осложнений.
Друг из Японии
Диссертацию по эндофтальмитам я защищал вместе с японским офтальмологом Кодо Окуяма. В настоящие дни это почитаемый офтальмохирург в Японии, профессор, владелец известной глазной клиники в Токио. Кодо Окуяма — врач в 4-м поколении. Когда-то он начинал работать обычным терапевтом в семейной клинике и офтальмологом быть не собирался. Но однажды прочитал в газете заметку о Святославе Фёдорове, как он хирургически исправляет близорукость алмазным ножом. И Кодо решил, что японцам нужно привезти эту новую технику, чтобы помочь как минимум трети из них избавиться от очков.
Прадед, известный японский врач Хиромо Окуяма учил правнука: «Не женись по любви и не бери в долг, новое в медицине проверяй на себе». Следуя совету предка, Кодо написал Фёдорову и приехал на операцию, чтобы убрать свою высокую близорукость. Святослав Николаевич сам сделал японцу кератотомию, оставив по показаниям небольшую миопию, а потом взял к себе в ученики.
Темой кандидатской диссертации Кодо было изучение организации радиальной кератотомии на автоматической «Линии прозрения». Организация офтальмологического конвейера, где несколько хирургов по очереди делают операции сразу многим пациентам, отвечая каждый за свой этап, была одной из многих незаурядных идей Святослава Николаевича. Кодо первым перевез эту идею, как и саму фёдоровскую технику хирургического лечения миопии алмазным ножом, в Японию.
В институт Фёдорова поучиться и обменяться опытом приезжали врачи из многих стран и союзных республик. За время моей работы там побывали молодые хирурги из Болгарии, США, Туркмении, Казахстана, Киргизии.
Как научиться качественно оперировать и хорошо зарабатывать
Святослав Николаевич выстроил в институте крепкую мотивационную систему. Врачей и весь медицинский персонал поощряли премиями за количество и качество операций, за научную работу, а особенно за рационализаторские предложения и изобретения, причём на каждом этапе реализации. Все было очень правильно и справедливо выстроено.
Качеству лечения уделялось самое пристальное внимание. В институте был организован отдел врачебного контроля, который дополнительно проверял всех пациентов перед выпиской. Врач отдела контроля был беспристрастным арбитром, оценивающим результаты лечения. По результатам проверки лечащему врачу выставлялась оценка, от которой зависела заработная плата. Если результаты были недостаточные, врача штрафовали и требовали провести анализ неудовлетворительного лечения — объяснить недостаточную эффективность или наличие осложнений. Таким образом у всех нас был сформирован стимул оперировать с высоким качеством.
Ещё Фёдоров придумал разделить хирургов на бригады, в среднем по 5 человек. В каждой был бригадир, который отвечал за выполнение поставленных планов по объему операций и за качество лечения пациентов. Зарплата у него была выше, но и ответственности больше. Я тоже был таким бригадиром, когда мы в большом количестве выполняли кератотомии. И стремился к высокому качеству операций, чтобы пациенты были довольны. Этот новаторский опыт мне очень пригодился в жизни.
Зарплата молодых хирургов института по тем временам была существенно выше, чем у врачей в других больницах, педагогов и служащих. Мы гордились и тем, что делали, и тем, сколько за это получали. Да, мы очень много работали — выходили в 6–7 вечера из операционной, писали истории болезней, проверяли пациентов, а ранним утром бежали на работу, чтобы снова их осмотреть. Но такая интенсивная работа была в радость и в удовольствие, ведь мы давали огромному количеству людей со всех концов страны возможность видеть этот мир во всей его красе.
Новаторство Фёдорова
Мы стремились заниматься наукой. В институте проводились прекрасные конференции, делалось много передовых разработок. Когда наши ведущие хирурги и профессора ездили по обмену опытом за границу и затем докладывали нам увиденное и услышанное, Святослав Николаевич всегда грамотно комментировал и подхватывал новое. Идеи в его светлой голове рождались на ходу, многие из них тут же брали для изучения, разработки и внедрения в институте.
До сих пор некоторые технологии проведения глазных операций Фёдоровского института считаются передовыми во всем мире. Хирурги в других странах позаимствовали у нас очень много приемов, техник, видов лечения и, в том числе, хирургических материалов. В частности, дренажи при глаукоме практически в том же виде используют и по сей день. Факичные линзы, имплантируемые в глаз без удаления хрусталика, были придуманы именно у нас. Эта технология легла в основу производства современных аналогичных линз. Именно у Фёдорова был первый успешный опыт производства искусственных хрусталиков, впервые появились интраокулярные линзы со светофильтром желтого цвета, было создано много интересных приборов.