Искренне желаю вам победы!
Его Величество Михаил II Багатур-Буланов, законный Император Российской Империи»
Я вроде бы вырубился и потерял сознание.
Но это неточно. Мой отравленный радиацией и токсинами мозг путался все больше, так что я едва помнил свое имя.
Очнулся я от того, что Шаманов сильно пнул меня кованым сапогом…
Я лежал на холодной брусчатке, надо мною склонились обеспокоенные полицейский и золотоволосая девушка в серебристом платье. Девушка протягивала мне нечто, завернутое в мятую бумагу…
— Эээ… Ыыы… — попытался я говорить, но вместо этого чуть не захлебнулся собственной слюной.
Похоже, что мозги у меня натурально разлагаются, как на последней стадии бешенства.
— Да он не может сам выпить! — раздраженно крикнул Шаманов, — Дай ему!
Девушка присела на корточки, развернула бумагу и достала оттуда стеклянный флакон без маркировки. Удерживая меня ладонью за затылок, она влила мне в рот содержимое флакона.
Мне потребовались все силы и остатки разума, чтобы проглотить неизвестное зелье. На вкус содержимое флакона было, как настойка боярышника вперемешку с подсолнечным маслом.
Мне пришлось приложить усилие, чтобы не блевануть. Девушка отпустила мою голову, и та довольно больно припечаталась о брусчатку набережной.
Мне вдруг стало очень тепло. Как будто я разом выпил бутылку коньяку, только никакого опьянения не было.
Прошло еще несколько секунд, нестерпимая резь в животе превратилась в тупую боль, а потом и она стихла.
Башка у меня трещать тоже перестала. В голове прояснилось, полуобморочное состояние попустило, разум вернулся ко мне.
— Встать помогите, — потребовал я.
Шаманов подал мне руку, я встал на ноги и осознал, что стою на них твердо.
Прислушавшись к своей ауре, я понял, что в моем организме больше не осталось ни следа полония.
Мы все еще были на набережной, рядом с Зимним дворцом. Передо мною стояли Шаманов, Аленка в своем серебристом платье и украшенный густыми бакенбардами полицейский с гербом Петербурга на шевроне мундира.
— Живой, барин! — радостно воскликнула Аленка и бросилась меня обнимать.
Она чуть не повалила меня обратно на брусчатку своей роскошной грудью, но я с наслаждением ответил на это объятие, охватив руками внушительные покатые бедра Алены.
От Аленки до сих пор пахло, как от холопки — сеном и молоком. Наши губы коснулись друг друга, я страстно поцеловал девушку, вложив в этот поцелуй всю свою радость вновь обретенной жизни.
— Кхе-кхе, — прокашлялся полицейский, — Вообще крепостных в Центральный район не пускаем. Но ваша девка сказала, что вы умираете, а у неё есть лекарство. Так что я вынужден был её сюда к вам сопроводить, нарушив тем самым предписание Государя…
— Да, я понимаю сложность вашей ситуации, — ответил я копу, чуть ослабляя свои объятия, в которых нежилась Аленка, — Спасибо. Вот вам за беспокойство…
Я максимально нежно отстранил от себя девушку, а потом достал бумажник и сунул полицейскому с бакенбардами сторублевую ассигнацию.
— Девку все равно нужно отсюда удалить, в самое ближайшее время, господин сержант… — напомнил мне полицейский, браво козырнув.
— Чего? Господин сержант? А, ну да… — я только что вспомнил, что до сих пор гоняю в форме сержанта Охранного Отделения, — Хорошо. Мы уже уходим. Еще раз спасибо. Я вас больше не задерживаю, фельдфебель.
Фельдфебель еще раз козырнул и зашагал прочь.
Я поднял с земли теперь уже пустой флакон из темного стекла и осмотрел его. Флакон вонял боярышником, маслом, хвоей и еще какой-то мощнейшей магией.
— Ты мне жизнь спасла, — серьезно сообщил я Аленке, — Откуда это?
— Мне рыбка дала, барин! — воскликнула Аленка, которой явно не терпелось рассказать о своих приключениях, — Ну, я сидела в том кафе, где вы меня оставили. А из Невы вдруг рыбка вынырнула. Золотая, как в сказках. Кафе-то на набережной. Я к речке подошла поглядеть, а рыбка изо рта вот этот бутылек достает, да мне и говорит, человечьим голосом — мол, Алена, барин твой в беде. Ты ему вот этот бутылек передай — тогда поправится барин.
Ну я и побежала к полицейским, а те меня не пущают, я же не магичка… Но я им сказала, что барин мой помирает, а еще что барин заплатит, коли пустите меня. Энтот вот волосатый в мундире и согласился меня к вам проводить… А нашла я вас, потому что Шаманов бегал по всей набережной, да кричал, что вы уже на тот свет собрались…
— Это правда, — мрачно подтвердил Шаманов, — Только всем на тебя было плевать, Нагибин. Никто даже не остановился.
— Это как раз понятно, — пожал я плечами, — Мир жестокой магократии, что поделать. На умирающего сержанта Охранки или худородного аристо без мундира, типа тебя, Шаманов, тут всем реально пофигу.
Я задумчиво повертел в руке пустой бутылек:
— А это, стало быть, экстракт сердца дриады…
— Точняк он, — кивнул Шаманов, — Больше отравление полонием ничего не лечит. А экстракт сердца дриады выводит из организма все токсины и радиацию в принципе. Потому что сами дриады к таким вещам неуязвимы, мне Кабаневич по телефону рассказал.
— А что это за рыбка-то была, барин? — почтительно спросила Аленка, — Али волшебная?
— Волшебная, — подтвердил я, — Эта рыбка раньше была вороном, а потом котом, а потом срущим голубем…
— Ох, барин! Спасла она вас! И я тоже помогла, так ведь?
— Так, Алена…
Аленка снова бросилась ко мне сосаться.
Её золотые волосы, собранные в длинный хвост, вспушились, холопка вся разрумянилась, её большие голубые глаза блестели от восторга. Сейчас она была еще притягательнее, чем обычно…
Прямо само воплощение жизни и вечной женственности. Не то что моя невеста вечно мрачная и бледная Головина, у которой даже во время секса такой вид, как будто она только что вылезла из могилы.
Я жадно ответил на очередной поцелуй пухлых губок Алены, потом обхватил девушку за талию. Мои руки скользили все выше по её серебристому облегающему платью, пока не достигли шеи.
Когда мои ладони оказались возле горла Аленки, я резко отстранил девушку от себя, активировал ауру и сжал руки на шее крепостной.
Нас объяло фиолетовое сияние моей магии, Аленка испуганно вскрикнула:
— Вы чего, барин? Пустите! Больно же…
— Дернешься — я тебе шею сломаю, — пообещал я девушке, — Я это смогу сделать за одну секунду. Можешь это проверить, если хочешь. Но я бы на твоем месте не стал.
— Да чего вы?
В глазах у Аленки стоял ужас вперемешку со слезами. Румянец с её лица пропал.
Я глубоко вдохнул, втянув ноздрями теплый сенно-молочный аромат девушки и потом произнес:
— Во-первых, этот флакон ни одной рыбке в рот не влезет. Он слишком большой. Даже если предположить, что твоя золотая рыбка была щукой. Во-вторых, куратор откуда-то знал, что я отправил Малого с принцессой. Он проговорился, когда мы беседовали пять минут назад. А об этом знали только я, Шаманов, принцесса, Малой с его телохранителями и Симон. И еще ты, Алена. Улавливаешь?
— Не понимаю, барин. Пустите! — Аленка разрыдалась, — Я думала, вы меня любите… Я вам жизнь спасла!
— Да о чем ты, Нагибин? — влез в беседу ошарашенный моим поведением Шаманов, — Пусти её, реально. Ты с ума что ли сошел? Или ты думаешь, что она в сговоре с твоим белым котом?
— Я не думаю, — ответил я, всматриваясь в голубые и по-девичьи глупые глаза Аленки, — Я знаю. Принцесса меня никогда бы не сдала. Если бы ей предложили предать своих друзей или брата — она бы скорее померла, чем согласилась сотрудничать.
Тебе, Шаманов, я тоже полностью доверяю. Как и себе самому.
Ну а сам Малой себя сдать явно не мог, как и его телохранители. Собственно, если бы мой куратор получил информацию от телохранителей Малого — ему не было бы нужды прессовать меня. Он бы тогда и так точно знал, где находится наш поехавший на всю голову Государь.
Так что остаются Симон и Аленка. Вот только Симон — друг Ван дер Верфа, а тот друг Кабаневичей. А Кабаневичам живой Малой не нужен, они не поддерживают его претензии на престол. В отличие от моего куратора, которому Малой нужен живым. Так что сдать меня куратору могла только Аленка.
А еще эта Аленка довольно успешно изображала мою сестру, когда мы с ней только познакомились. А еще мой юрист рассказывал мне, что в ведомость она не вписана. То есть, сдается мне, что мой покойный отец мне её никогда не дарил, и она вообще не моя крепостная…
Я подозреваю другое. Я подозреваю, что эта Аленка просто приперлась в мое поместье и стала мне мозги пудрить, изображая мою верную холопку и тряся передо мной своими роскошными грудями.
Я и раньше подозревал, но сомневался в верности своих подозрений, до этого самого момента. Однако удивительная история про рыбку развеяла мои последние сомнения.
Вот этот флакон с противоядием слишком большой, так что лично мой куратор мне его принести не мог. Ибо куратор всегда превращается только в мелких животных. Так что куратор решил задействовать для этого Аленку. Которая на него работает. И всегда работала, с самого начала.
Аленка все еще рыдала, по щекам девушки текли слезы, такие же крупные, как её глаза, такие же чистые и прозрачные, как и её образ пасторальной крестьянки.
Даже у меня на сердце было нехорошо от этого зрелища, но хватку на горле Аленки я не ослабил.
На Шаманова же, который всегда был слаб на барышень, эти слезы подействовали.
— Да отпусти её уже, — довольно агрессивно потребовал эскимос, — А вдруг ты не прав? А вдруг она не виновата? И вообще, зачем твоему куратору тебя спасать? Зачем он дал тебе противоядие?
— Затем, что моему куратору очень нужны две вещи — мой дядя и мой Малой, — объяснил я, — И никто кроме меня этих людей куратору не доставит. Так что я был изначально уверен, что помирать меня куратор не оставит. Я ему нужен живым. Я прав, Алена?
Аленка на это только испуганно всхлипнула.
— Ну хватит спектаклей, — потребовал я, — Ты спасла мне жизнь, и я тебе правда благодарен. И убивать я тебя, естественно, не собираюсь. Если расскажешь мне все о кураторе, конечно. Как он выглядит в человеческом обличии, если оно у него есть? На кого он работает? Зачем ему Малой и мой дядя?