— Борис Абрамович, Алексея забрал чей-то спецназ. — Останину наконец-таки удалось связаться с олигархом, перед этим успев поговорить с начальником его службы безопасности.
— Подробности. — потребовал Березовский.
Останин кратно доложился, описав лишь самое необходимое.
— Я тебя понял, Валера. Буду в очередной раз разговаривать с Гусинским. Не думаю, что чем-то помогу, чудес не жди, настроен он очень уж серьезно. А значит и вопрос будет решаться долго.
— Вы уж постарайтесь, Борис Абрамович! — расстроенно протянул Валера. — Не думаю, что с Алексеем могут сделать что-то серьезное. Но лишний раз напомнить Гусинскому о порядочности не помешает.
— Да, Валера, согласен с тобой. Я обязательно напомню Владимиру Александровичу лишний раз о порядочности, от меня не убудет. И не думайте там, в Екатеринбурге, что я ничего не предпринимаю по поводу всего этого беспредела. Закрыть этот вопрос и в моих интересах тоже. По итогам разговора с Гусинским отзвонюсь.
Тянуть со звонком олигарх не стал.
— Владимир Александрович, дорогой, что ж ты уж совсем лютый беспредел-то на ровном месте устраиваешь? — услышав «Алло» Гусинского, спокойным голосом поинтересовался Березовский.
— Так твой экстрасенс сам на принцип пошел, Боренька. — усмехнулся в трубку Гусинский. — Условия начал какие-то ставить, выёживаться не по рангу, родителей своих, барыг, требовал из тюрьмы освободить…
— Володя, ты же сам прекрасно знаешь, что никаких наркотиков там и в помине не было. Как вопрос будем решать?
— Вот посидит твой Алексей в одном уютном и тихом местечке, подумает хорошенько о своём поведении, может и посговорчивее будет. Как, впрочем, и ты Боренька. Долго я держать твоего экстрасенса не собираюсь, дней пяти я думаю хватит, чтобы в себя пришел и трезвыми глазами на окружающую реальность взглянул. Да и тебе, я думаю, этого срока хватит понять, как дела делать и не жадничать.
Если бы при разговоре в кабинете Березовского присутствовал кто-то, кто хорошо знал олигарха, вернее, хорошо знал, как тот ведёт дела, он бы сильно удивился от следующего вопроса Бориса Абрамовича:
— Володя, я надеюсь, что с Алексеем и его родителями ничего серьёзного за это время не произойдёт?
— Боря, не узнаю тебя, дорогой! — хмыкнул тоже слегка удивившийся Гусинский. — Сентиментальным становишься, хватку теряешь. А насчёт пацана твоего и его родителей ничего определённого сказать не могу. Там видно будет. Пока, Боря! — он прервал связь.
Березовский, услышав короткие гудки, еле справился с огромным желанием разбить телефонную трубку об столешницу, и только усилием воли заставил себя отказаться от этой затеи. И так огромный долг Гусинского по старым делам превратился теперь для Бориса Абрамовича в личное. Ничего, пока можно подождать, а вот потом, в нужный момент, нанести ответный удар по самому ценному для Гусинскому — по его империи.
Для того, чтобы окончательно успокоиться, олигарху понадобилось больше пятнадцати минут. Выпив принесённого секретарём чая, Борис Абрамович набрал записанный номер Валерия Останина, и сообщил о содержании разговора с Гусинским. Выразив свои сожаления по поводу того, что ничем не смог помочь, олигарх договорился с Останиным о регулярных звонках и обмене актуальной информацией, после чего собеседники положили трубки.
— Присаживайтесь, девушки. — Останин вежливо встал при появлении Светланы и Евгении на ужине в ресторане.
Если для Светланы всё произошедшее сегодня было, фактически, не в первый раз, и она успела лишь сильно испугаться, но без истерики отнеслась даже к похищению Алексея. То вот у Евгении реакция была более эмоционально выраженной — у неё приключилась истерика, и Зое Ивановне пришлось оказывать первую психологическую помощь успокаивающими разговорами, в процессе которых всё же пришлось накачать Женю медикаментами, которые именно на подобные случаи хранились в личной аптечке администратора профилактория. Даже сейчас девушка была слегка сонной и вялой.
— Так, слушайте меня внимательно, красавицы. — начал Валера. — По сведеньям, которые мне удалось выяснить из проверенных источников, с Алексеем всё нормально. Его увезли в Москву, на переговоры по объединению нашего бизнеса с одной крупной компанией. В Москве он будет находиться минимум неделю. Доступа к телефону у него нет, а поэтому позвонить он нам не может.
— А разве вот так на переговоры увозят? — всхлипнула Женя. — Я же видела из окна, как Алексея с мешком на голове в машину грузили…
— Он сначала отказался от переговоров с этими людьми, поэтому мы с вами сюда и переехали, Женечка. — спокойно ответил Останин. — Люди отказа не приняли, и прислали спецназ, который только так и обучен действовать. Так что не переживай, с Алексеем всё будет в порядке. Этим людям просто не выгодно причинять ему хоть какой-то вред, поверь мне на слово. А мы с вами продолжим спокойно ждать возвращения Алексея пока здесь, на свежем воздухе и под усиленной охраной. Так что можешь спокойно заняться своей диссертацией, Женя. Приятного аппетита! — официант как раз принёс салаты.
После ужина Зоя «накормила» Евгению очередной порцией таблеток, довела до номера и уложила спать, а Светлана осталась сидеть с Валерой.
— Где на самом деле Алексей? — спросила она у Останина.
Тот остро глянул на девушку и, отведя глаза, вздохнул.
— Не знаю. Где-то держат его в профилактических целях, чтоб был посговорчивее и согласился на условия противной стороны. По всем расчетам, вреда никакого ему точно причинить не должны. Так что не переживай. Насчёт сроков — всё верно, Березовскому именно эту цифру и озвучили. Больше можешь не пытать, ничего не знаю.
— Я поняла, Валера. — кивнула Светлана. — Как что-то новое узнаешь, скажи.
— Обязательно. — заверил девушку Останин. — И не вздумай Женьке что-нибудь ляпнуть. Сама видишь, девочка воспитывалась в тепличных условиях, и к нашему суровому времени совсем не приспособлена.
— Я всё понимаю. — кивнула Света. — и направилась к выходу из ресторана, ей сегодня предстояло ещё одно занятие по языкам с Зоей Ивановной.
Вечером этого же дня, когда за амбразурами окон стало совсем темно, мне принесли поесть. На ужин была картошка с сосисками в металлической миске, такое ощущение, что собачьей. Прибором служила алюминиевая ложка.
— Может, наконец, объясните мне, для чего вы меня здесь держите? — попытался выяснить я, не особенно, впрочем, и надеясь на ответ, да и тоном спросил «просящим».
— Хавай, и ложись спать. И помни, выкинешь какую-нибудь финт, родителям твоим не поздоровится. Ты меня понял? — зло поинтересовался спецназовец в маске.
— Понял. — кивнул я.
Поев без особого аппетита, отодвинул миску, лег на матрас и закрыл глаза, пытаясь уснуть. Это у меня не получалось довольно продолжительное время — разные мысли опять полезли в голову. Господин Гусинский, который меня сюда засунул, сука такая, точно знал, что делать — безнадёга, отсутствие возможности помочь родителям, раскаянье в моём упрямстве и самомнении, ставшее причиной всего этого, понимание того, что мои действия стали прямой причиной неприятностей у моих компаньонов, рисковавших получить реальные срока, накатили с новой силой. Оставалось одно — терпеть, и настраивать себя на долгое заключение. Чтобы хоть как-то вывести себя из подавленного состояния, заставил себя начать строить планы мести виновникам моих неприятностей. Что я только не представлял, — и как ментов со следователями и прокурорскими увольняют с работы, а Матанцев отслеживает вопрос возбуждения против них уголовных дел «по совсем даже не подброшенным наркотикам», как этот сраный спецназ, похитивший меня, сядет за превышение должностных полномочий. Дальше же можно было заняться лицами, отдававшими преступные приказы своим подчинённым. В этом вопросе надо будет обязательно посоветоваться с Матанцевым и его московским дружком, генералом Егоровым. Простая провокация здесь не прокатит, МВД и Прокуратура точно впрягутся за своих со всеми повязанных высокопоставленных сотрудников, сомнений в этом у меня нет никаких. Но, я уверен, если творчески подойти к решению этой проблемы, можно будет что-нибудь потом придумать. И, наконец, апофеоз мечтаний — господин Гусинский! Венец, так сказать, мести. Что я только себе не навоображал… Что я только с ним не творил… А что я при этом чувствовал… Именно под эти «успокаивающие» мысли, в конце концов, мне и удалось забыться тревожным сном.
Пробуждение было хреновым, и причин тому было несколько — начиная с того, что я, проснувшись, не сразу, но всё же вспомнил о своём статусе похищенного, матрас не давал мне того комфорта, к которому я привык, и кончая тем, что постоянно, на протяжении всей ночи, я просыпался из-за звенящий цепи, ноющих рёбер и натертого предплечья от браслета. Кофе в матрас мне так никто и не соизволил принести, пришлось довольствоваться оставленной водой, заодно кое-как ей и умылся. Завтрак мне тоже никто не принёс, давешний спецназовец появился только днём. На этот раз обед состоял из какого-то жиденького супа из кубиков Магги, а на второе — холодная картошка и небольшой кусок шашлыка. Видимо охрана в этом доме вчера вечером готовила мясо на углях, хотя характерного запаха я не слышал. Моя попытка заговорить со спецназовцем не увенчалась успехом, меня просто предупредили, в очередной раз, о возможности получить по рёбрам. И оставили одного до вечера. Ужин напоминал вчерашний, но с вариациями — за место картошки принесли холодную лапшу с теми же сосисками.
На третий день всё повторилось с некоторыми различиями в еде. Со мной так никто и не желал общаться, у меня ничего не спрашивали, ничего не просили, ничего не требовали… Это, конечно, убивало — не было никакой определённости. Но как же это всё стимулировало мою фантазию! Какими извращенными способами я расправлялся с Гусинским и с его подручными, какие мучения и я им придумал вновь и вновь, как я над ними извращённо глумился в своих мечтах! Но, порой, на смену этому всему «буйству фантазии в воспалённом мозгу подростка» приходило лёгкое отчаяние — я готов был простить им все что угодно, отдать все что угодно, и работать на них за копейки, в обмен на свою свободу и свободу своих близких.