– Если велят напрямую деньги требовать, раздобудь себе пушку побольше.
И добавил:
– Не будешь голову включать, головы лишишься.
Именно.
Скотти успел заработать кучу бабла – он это называл:
– Творческий подход к воровству.
Творческий подход – это по мне.
Мы с ним начали тусовать по воскресеньям – единственный день, когда клуб не работал. Я его умудрился вытащить на стадион «Шей стадиум». Он, конечно, все равно остался фанатом «Янкиз», но уж благодаря мне хотя бы Рейеса[15] заценил.
Скотти пристрастился к моему любимому «Джеймисону». В наше последнее с ним воскресенье позвал меня в свой обычный паб – «Мерзавец», 39-я Западная улица, между Пятой и Шестой авеню. Там «Гиннесс» наливали – чего еще требовать от заведения? Скотти чем больше пил, тем больше напрягался. Сказал:
– Брейди связан с русской мафией.
По сравнению с этими типчиками итальяшки – младенцы невинные, это я усвоил быстро. Бывали у нас регулярно. И всегда с шикарными женщинами. С физиономии ухмылочка не слазит, мол:
– Не балуй со мной – закопаю.
Я поверил.
Скотти спросил:
– Смотрел фильм такой корейский «Я видел дьявола»?
Не смотрел.
Из азиатского только шлюх пользую. Скотти засмеялся:
– Ну ты и фрукт. Послушай-ка, если я вдруг исчезну, это точно Брейди.
Что?
Я так и спросил:
– Что?
И Скотти рассказал.
Брейди прикидывается американцем, но это прикрытие для связей с мафией. На самом деле этот хрен из Минска… гребаного Минска, каково?
Скотти всегда держал себя в руках, был так крут, что я и представить не мог, что кто-нибудь его уделает. Он словно мысли мои читал:
– У Брейди в квартире бабла лежит – на небольшую страну хватит. Сам мне показывал. Любит повыпендриваться, будто просится, чтоб я его обчистил.
Я переваривал услышанное. Повисло зловещее молчание. Скотти сказал:
– Если – если тебе придется вместо меня впрягаться, а я ударюсь в бега, накопи на пенсию, а потом пристукни Брейди, пока он тебя на тот свет не отправил.
У меня тогда в голове крутилась только папашина книжка, так что я списал все эти разговоры на виски. Сменил тему и рассказал Скотти о своем «наследстве».
Он выложил на стойку пачку мятых двадцаток – на радость барменше. Неудивительно, что они его любили. Любили ведь. Опрокинул последний стакан и сказал:
– Некоторые думают, что можно прикинуться хорошим, даже если сам отъявленный сукин сын, и переписать свою жизнь, как книгу.
Глубокая мысль.
Я не купился и спросил:
– Думаешь, мой папаша это и пытался провернуть?
Скотти встал, накинул пальто из овчины (три сотни баксов – не меньше), посмотрел на меня будто бы с теплотой и сказал:
– Ну да, его персональная «Книга добродетелей».
Мы шли по Пятой авеню, а в спину дул ветер – будто отчаянная мертвая мольба. Остановились на углу, Скотти поймал такси, повернулся, поднял руки, увидел, какое у меня сделалось лицо, и рассмеялся.
– Что – решил, обниматься полезу?
Помолчал немного.
– Что я точно про ирлашек знаю: до сантиментов они не охочи.
Мало о чем в своей жизни жалею – даже о большом дерьме не очень, но Иисус сладчайший, почему же я тогда не сказал хотя бы:
– Спасибо, что дружбаном моим стал. Не волнуйся, я рядом.
Не сказал.
И рядом меня не было.
Вот оно неподдельное ирландское горе.
В понедельник выдался прекрасный нью-йоркский денек. Солнце, воздух холодный, но свежий. Вот поэтому никто и не уезжает.
Никогда.
Скотти на работу не пришел. А через два дня его отметеленный труп выловили в Ист-Ривер.
Я прочитал в своей «Книге добродетелей» (так я ее теперь называл): «Когда случается невероятное, накинь вероятное на счет». Брейди в тот вечер был в превосходном настроении, прямо приплясывал от радости, угощал подонков из разных банд шампанским, со мной почти по-человечески себя вел.
Будто это надолго.
Конечно ненадолго.
Ухмыльнулся мне:
– Скотти съехал.
И:
– Теперь ты босс.
Будто это награда.
Стал я тогда разнюхивать по поводу смерти Скотти?
Не стал, слишком занят был – денежки подгребал.
Шли месяцы, я читал папашину книгу, ел, спал (частенько с Сиси).
Парило меня, что она спит с Брейди?
А вы догадайтесь с трех раз.
Почти дочитал «Книгу добродетелей» и в конце нашел:
«Что за обитель ожидает теперь мою душу?»[16]
Я пробормотал:
– Главное, чтоб горячо было, как в аду.
И подумал:
«Скотти, где же ты, когда так мне нужен?»
Памятуя о том, что…
«Где же я сам был, когда он нырнул в Ист-Ривер?»
Так и шло, пока Брейди не решил со мной покончить. Для начала объявил о неоплаченных клубных счетах.
Буквально за руку меня схватил и прошипел:
– Со счетами разберись.
Я попытался отбиться, подбавил в голос холодцы, насколько духу хватило:
– Скотти бы был с этим поосторожнее.
Брейди ухмыльнулся, да злорадно так, и сказал:
– Жаль, Скотти так и не научился плавать.
И, приплясывая, отошел, бросив на ходу:
– Д’Агостино мне должен, вот об этом и подумай.
Д’Агостино был старым мафиози, задолжал кучу денег. Я спросил:
– Вы и правда рискнете с ним связаться?
Брейди улыбнулся кривой улыбочкой, злобной и злорадной, и ответил:
– Не рискну.
Помолчал немного.
– А вот ты рискнешь.
И добавил:
– Ко вторнику чтоб разобрался.
Дружки-копы были эдаким мерзким приложением к моему папаше. За исключением Кейси. Ну да, ирлашка и коп во втором поколении. Почти ходячий штамп.
Любитель выпивки.
Упертый.
Повернутый на всем ирландском.
Был бы Джин Хэкмен[17] ирландцем – получился бы Кейси. Но ко мне Кейси хорошо относился.
Очень.
После смерти отца сказал:
– Если когда-нибудь что-нибудь понадобится…
Ну и вот.
Мы с ним встретились в ирландском баре рядом с Мэдисон-сквер-гарден. На Кейси были толстый бежевый аранский свитер, тяжелый бушлат и твидовая кепка – будто на прослушивание собрался для фильма «Ирлашка в Нью-Йорке». Копна непослушных седых волос, лапищи с пол-Манхэттена – вот вам ирландцы из нью-йоркской полиции во всей красе. Эти парни не ждали милостей от жизни. Вот уж черта с два. Хватали эту самую жизнь за глотку, поддавали хорошенько, а если и это не помогало, дубасили ее от души.
Кейси устроился в отдельной кабинке – подальше от посторонних глаз (хотя у кого бы пороху хватило глазеть на Кейси). Сказал вместо приветствия:
– Парень, я тебе «Джеймисона» взял. Садись-ка.
Виски двойной, не меньше, и безо льда, боже упаси. Эти ирландские ребята святотатства не терпят. Кейси не взъерошил мне волосы, но было такое чувство, что ему очень хотелось. Даже в восемьдесят я для этих доисторических чудищ останусь «пацаном».
Порядок я знал: пропустим по стаканчику, а потом уж можно медленно обиняками заходить на разговор. Торопиться вздумал – забудь. Кейси заказал жареную картошку и маринованные яйца на закуску (заказывал так – по столу стукнул разок, ей-ей!) и предложил, вернее, скомандовал:
– Налетай.
У этих стариков девиз простой:
– Вяжи-ка их, Дэнно[18].
Когда мы расправились с положенной выпивкой и яйцами, Кейси откинулся на стуле.
– Как жизнь, пацан?
Я соврал, что все путем, и спросил:
– Ты что-нибудь знаешь про Брейди? Босса моего из «Кхесани»?
Кейси вздохнул (словно бы весь Нью-Йорк ветром продуло), покачал огромной головой и сказал:
– Дерьмец форменный, знается с русской мафией. Звери – не люди.
Помолчал немного.
Смерил меня долгим внимательным взглядом – натренировался за двадцать лет на негодяев смотреть (а негодяи – это все на свете, кроме копов и родни).
– Это как-то связано с тем козлиной, которого в Ист-Ривер выловили?
Можно смеяться над этими ископаемыми ревнителями правосудия, но, Господь Всемогущий, котелок у них варит что надо. Без мозгов шариться два десятка лет по Нью-Йорку не выйдет.
Я сказал, хоть и тихо:
– Он дружбан мой был.
Кейси фыркнул (попробуйте-ка фыркнуть, поднеся к губам порцию «Джеймисона» – эффект убойный, но старик не пролил ни капли), опрокинул стакан, хлопнул им по столу и сказал:
– Никогда тебя за засранца не держал, а уж за тупицу и подавно.
Мне хватило ума заткнуться. Повисла тишина… Мало что сравнится с мрачным молчаливым ирлашкой. Наконец Кейси сказал:
– Дай-ка, сынок, мне тебя просветить. Скотти хорошо знали в полиции Детройта, но он был скользкий хрен, так его и не смогли прижать. Отбыл на запад, спелся с Брейди – тоже дерьмец тот еще, имечко себе взял ирландское, чтобы с отморозками проще было дело иметь. Они вдвоем срубили бабла и вложили в клуб, чтобы все шито-крыто. А в прошлом году Скотти решил Брейди подсидеть.
Кейси помолчал.
– Усек, пацан?
Усек вполне.
Кейси добавил:
– Брейди даст тебе в клубе похозяйничать – год, не больше, а потом пристукнет и нового лопуха себе найдет.
Я извинился, вышел в туалет, по пути заказал еще «Джеймисона», а потом так по стенке вдарил, что руку отбил. Вернулся за столик и сменил тему:
– Ты когда-нибудь видел, чтоб мой старик книжками увлекался?
Мы чокнулись, выпили, и Кейси ответил:
– Ни в жизнь. Ты это серьезно?
Я ему рассказал про «Книгу добродетелей». Кейси присвистнул и сказал:
– Я-то в книжках никогда силен не был.
Будто герой второсортного вестерна.
Помолчали немного – подумали, а потом он добавил:
– Матушка моя, Господь упокой ее душу и души всех бедолаг Кейси, иногда пела стих один из Йейтса[19]. Да, именно пела. Помню только: «Ведь на свете столько горя, нам и не уразуметь».