К удивлению Монти, незнакомец, зайдя внутрь, двинулся прямиком к нему, словно к давнему приятелю, и остановился у его столика.
– Разрешите присоединиться к вам, мистер Данфорт? – спокойно произнес незнакомец. – Нам нужно о многом поговорить. – Не дожидаясь позволения, он придвинул второй стул и уселся. Монти протянул ему меню. – Нет-нет, спасибо, я не голоден.
– Мне не о чем с вами разговаривать, – слегка раздраженно ответил Монти. – Мы незнакомы. У меня был тяжелый день. Мой близкий друг только что трагически погиб. Если вы не против, я хотел бы закончить ужин в одиночестве.
Это прозвучало не очень вежливо, но Монти сейчас было все равно.
– Ах да, – печально покачал головой незнакомец. – Смерть несчастного мистера Уильямса. Еще одна жертва сил тьмы.
– Он сгорел в своей постели, – бросил Монти, внезапно почувствовав злость и неподдельную грызущую боль. – Огонь не назовешь орудием тьмы.
Собеседник Монти был довольно красивым мужчиной с высоким лбом и большими голубыми глазами, в которых светился ум.
– Я имел в виду не плотскую тьму, а тьму, застилающую разум. От начала времен огонь был ее орудием. Мы привыкли считать, что огонь уничтожает зло. Мы сжигали мудрых женщин и целителей из суеверного страха перед колдовством. Мы сжигали еретиков, поскольку они дерзали усомниться в наших верованиях. Мы сжигали книги, опасаясь, что заключенные в них знания и суждения распространятся по миру. Простите, что напоминаю об этом, но вы совсем недавно наблюдали результат действия огня. И вы находите его очищающим?
Монти попытался прогнать воспоминание о запахе пожара и обугленном теле на остатках кровати, но ничего не получалось. Его стало мутить, словно он поел чего-то несвежего.
– Кто вы и что вам надо? – прорычал он.
– Я ученый, – пояснил незнакомец. – Тот, кто умножает знания. Но при этом я не берусь судить, кто и что должен знать, имеет ли человек право скрывать истину только потому, что не согласен с ней, или потому, что ее могут счесть неприятной или неудобной. Я никого ни к чему не принуждаю, но дозволяю все.
– И что же, по-вашему, есть в этом свитке? – с любопытством осведомился Монти.
– Уникальное свидетельство времен Христа, – ответил ученый. – Оно может укрепить основы нашей веры или полностью их разрушить. Перед нами новая истина или, напротив, очень старая.
– Почему же вы беспокоите меня в этот печальный день и мешаете мне ужинать? – спросил Монти, заранее зная ответ.
– Строго говоря, ужинать вы закончили. – Его собеседник указал на пустую тарелку. На его правильном лице играла улыбка. – И мне с трудом верится, что вам неизвестна причина моего появления. Я желаю купить свиток за цену, которую вы сочтете справедливой. Мне бы хотелось видеть текст опубликованным, но вряд ли я смогу уговорить вас сделать это. Я понимаю, что вы несете определенные обязательства по имуществу, в состав которого входит свиток. Однако не говорите, что вы не вправе продавать рукопись. Памятуя о печальной кончине мистера Уильямса, это не только ваше право, но и ваш долг.
Солнце уже село, стало прохладно. Тем не менее у Монти на лбу выступил пот.
– Вы не единственный, кто спрашивает про свиток, – пробормотал он.
– Разумеется, нет, – с довольным видом подтвердил ученый. – В противном случае я бы усомнился в его подлинности. Церковь готова дорого заплатить за него, а может, и не только она. Но вас заботят не одни лишь деньги. Иначе я серьезно разочаруюсь в вас, мистер Данфорт. А вы стоите в моих глазах очень высоко.
– У меня даже не было времени на экспертизу, – попытался увильнуть Монти. – Я пока не могу назначить цену.
– Экспертиза тут не поможет, – вздохнул ученый. – Но вы хитрите. Думаю, вы неплохо представляете, что́ попало к вам в руки. Уверяю, это именно то, о чем вы думаете.
– Ни о чем я не думаю, – сердито возразил Монти.
Лицо ученого исполнилось благоговения, а глаза едва ли не засияли в свете гаснущего дня.
– Это утраченное Евангелие от Иуды Искариота, – еле слышно проговорил ученый. – Мы давно знали о его существовании. Кто только за ним не охотился… Одни искали его, чтобы навсегда спрятать от людей, другие – чтобы поведать о нем человечеству.
Да, он не обманывал. Монти сидел в сгущающихся сумерках на берегу реки, в центре Англии, и уносился мыслями на две тысячи лет назад, в Иерусалим. Он думал о предательстве и жертве, о крови и страданиях, о тех обычных людях, которые шагали к бессмертию по пыльным дорогам. А еще о вере, печали и любви.
– Правда? – спросил он.
– Вы сами знаете, Монти, – улыбнулся ученый. – Мир должен обрести это знание. Люди имеют право знать, что содержит свиток: другую версию или ту, к которой мы привыкли. И если применять самые элементарные нравственные правила, разве обвиняемый не может защищаться?
Эта мысль взбудоражила Монти, он не находил слов для ответа. Насколько же важен этот свиток – просто не укладывается в голове… Неудивительно, что с него не снять копии!
Перегнувшись через стол к Монти, ученый снова заговорил, голос его звучал крайне напряженно:
– Вы можете послужить делу справедливости, Монти. Вы порядочный человек, настоящий ученый, для которого истина выше эмоций и денег. Вы кристально честны.
Это было искушение, и Монти чуть было ему не поддался. Но, вздохнув, он вспомнил старика с внучкой и данное им обещание. Зачем свиток понадобился старику? В отличие от епископа и ученого, он не дал никаких объяснений. И эти глаза старика, полные знания и боли.
– Я подумаю, – сказал он наконец. – Дайте свой адрес, и я свяжусь с вами. А сейчас оставьте меня, пожалуйста. Я хочу выпить еще сидра и съесть пирожное.
Конечно же, ни пить, ни есть он не стал – оплатил счет, вышел из паба, сел в машину и набрал номер Хэнка. На этот раз Хэнк ответил.
– Нам нужно встретиться прямо сейчас, – выпалил Монти, даже не спросив друга, как дела и чем он занят. – Пожалуйста, приходи в магазин. Я буду ждать тебя там.
– Ты в порядке? – встревожился Хэнк. – У тебя ужасный голос. Что случилось?
– Приходи в магазин, ладно? – повторил Монти. – Позвони в дверь, и я тебе открою.
Спустя полчаса Монти с Хэнком сидели в подсобке перед развернутым свитком.
– Кто этот ученый? – хмуро допытывался Хэнк. – Он хоть имя свое назвал?
– Нет, – ответил Монти. – Но он знает об этом, как и старик с внучкой, и епископ, или кто он там. – Он кивнул на свиток. – И все они знают, как меня зовут и где меня найти. Но я никому, кроме тебя, ничего не говорил. Даже Роджеру сказать не успел.
Хэнк склонился над свитком и впился в него взглядом, приподняв очки, чтобы лучше видеть вблизи. Он молчал так долго, что Монти забеспокоился и хотел было заговорить, но Хэнк распрямился на стуле.
– Слабоват я все-таки в арамейском. – Голос Хэнка звучал совсем тихо, тревожные морщины на его лице были глубже, чем обычно, – может, конечно, из-за освещения. – Ручаюсь лишь за несколько слов. Правда, я тот еще знаток. Это же не математика. Просто я интересовался немного Христом и его учением – хороший был человек. В моральном отношении, может, даже лучший из всех.
– И?.. – дрогнувшим голосом произнес Монти.
На лице Хэнка заиграла легкая улыбка.
– Нельзя сказать, что меня посетило озарение. Несколько слов я вроде бы понял, но их можно толковать по-разному. Есть имена собственные, и я почти уверен, что одно из них – «Иуда». Но здесь много непонятного для меня, и мне даже не высказать никакой догадки. И дело не в том, что я упускаю нюансы. Я могу не заметить отрицания, и перевод выйдет прямо противоположным по смыслу.
– Но ученый… – не сдавался Монти. – Как думаешь, он правду говорил? Это на самом деле исповедь Иуды Искариота?
– Это может быть чья угодно исповедь или обычное письмо, – ответил Хэнк. – Или вообще подделка.
– Нет, не подделка, – твердо возразил Монти. – Потрогай свиток. Попытайся сфотографировать. Он настоящий. Даже ты не станешь этого отрицать.
Хэнк закусил губу, морщины на его лице обозначились еще резче.
– Если ученый не соврал, тогда ясно, почему епископ охотится за рукописью. Вероятно, хочет ее уничтожить или по меньшей мере спрятать как следует.
– Но зачем? Это же сенсация! Все вспомнят о религии, особенно о христианстве. Церкви это только на руку.
– Ага, если рукопись подтверждает то, чему Церковь учила все эти две тысячи лет, – кивнул Хэнк. – А если нет?
– Ты о чем?
Но Монти уже и сам догадался. Словно кто-то потихоньку убавил свет – везде, куда хватало взгляда, куда дотягивалось воображение.
Хэнк молчал.
– В смысле, никакого распятия? – настаивал Монти. – Никакого воскресения? – И тут ему стало не по себе. Лучше бы он не произносил этих слов. – Но это ведь ужас что такое. Миллионы верят в рай, в загробную справедливость после земных страданий. – Он проглотил комок в горле. – Люди надеются на встречу с любимыми после смерти… И те, кто здесь не смог… Получается, они верят зря?
– Получается, зря, – негромко подтвердил Хэнк. – Но если бы я знал это наверняка, то молчал бы. Я бы отдал свиток епископу. Пусть его сожгут.
– Сжечь рукопись? Хэнк, и это говоришь ты? – поразился Монти.
– Если выбирать между истиной или тем, что кажется истинным, и милосердием… я, наверное, выбрал бы милосердие, – мягко сказал Хэнк. – Иначе я навредил бы многим труждающимся и обремененным.
– «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас», – пробормотал Монти. – И ты бы отдал свиток на сожжение, даже не зная, что в нем написано?
– В этом-то и загвоздка, – согласился Хэнк. – Мы не знаем, что там написано. Может, это вообще не то, что мы думаем. Помнишь, что Христос сказал Иуде? «Что делаешь, делай скорее».
Монти не сводил глаз с друга. Хэнк продолжил, глядя на свиток:
– Если предательства не было, значит не было ни суда, ни распятия, ни воскресения. Или Иуда действовал по уговору, приводя в исполнение великий замысел?