Микки Спиллейн и Макс Аллан КоллинзКнига тайн
Предуведомление соавтора. Мне неизвестна точная дата, когда Микки начал эту новеллу, оставшуюся незавершенной. Но судя по некоторым деталям, это 1980-е годы, так что я дорабатывал рукопись, ориентируясь на это время.
M. A. К.
Копы всегда ходят парой. В дверь постучит один, а войдут двое – дуэтом легче справиться с тобой, если вздумаешь рыпнуться. Когда они в форме, один ведет служебную машину, другой говорит по рации. Когда в штатском, один задает вопросы, другой записывает в блокнот. Мне порой думается, коп выступает соло только на приеме у стоматолога. Ну, еще в койке ночью. И в процессе самоубийства.
Клиент уже десять минут ждал, когда я закончу телефонный разговор. Я вышел в приемную и кивнул топтавшемуся там шестифутовому детине. Коричневые туфли, коричневый костюм, карие глаза, каштановые волосы. Сущим облегчением было узнать, что его фамилия не Браун.
– Мистер Хэнсон, я готов вас выслушать.
За стойкой приема посетителей сбоку от двери в мой кабинет Вельда, жгучая брюнетка в белой блузке и черной юбке – просто картинка, а не женщина, – едва заметно улыбнулась мне глазами. Она тоже оценила этого посетителя.
Мистер Хэнсон кивнул мне в ответ. Ни нервной улыбки, ни дерготни в движениях – спокоен как слон. Нуждающиеся в услугах частного детектива обычно ведут себя по-другому. При моем приближении он протянул лапу, но я прошагал мимо и распахнул дверь.
В коридоре его напарник стоял у стенки, точно часовой, сцепив за спиной руки. Ростом пониже, в одежде он предпочитал другие тона коричневого, и галстук в желто-белую полоску придавал дикости его облику. Само собой, он был помоложе, лет тридцати, тогда как Хэнсон явно разменивал пятый десяток.
– Почему бы вам не присоединиться к приятелю? – Я сопроводил слова жестом «после вас».
Второй коп тоже не улыбнулся. Он лишь молча оглядел меня с головы до ног и присоединился к Хэнсону. Вдвоем они застыли, точно приговоренные перед расстрельной командой.
Я расположился за рабочим столом и дал знак присаживаться. Но полицейские не любят приглашений. Эти двое остались на ногах.
Откинувшись в кресле, я заговорил:
– Парни, ордером вы не размахиваете, значит это не обыск и не арест. Так что садитесь.
Они неохотно подчинились.
– Да с чего ты взял, что мы из полиции? – тоном оскорбленной невинности спросил напарник Хэнсона.
Я не любитель корчить из себя великого мастера дедукции, поэтому лишь буркнул:
– Тоже мне задачка.
– А на бизнесменов что, не тянем?
– Бизнесмены не таскают ствол на ляжке, а если таскают, то могут себе позволить костюмчик подходящего кроя. Для бандюков вы слишком чистенькие, но и на федералов не похожи – холености нет. Значит, Департамент полиции Нью-Йорка или гости из Джерси.
Они переглянулись, и Хэнсон пожал плечами. И правда, какой смысл отпираться? Они копы, и у них ко мне дело. Ничего личного. В манере аристократа, жалующего коридорному огромные чаевые, Хэнсон достал из бокового пиджачного кармана сложенную стодолларовую банкноту и бросил на стол.
– Ну хорошо, – сказал я. – Слушаю вас внимательно.
– Мы хотим тебя нанять.
Ох и тошно же ему было в этом признаваться! До того тошно, что я с трудом сохранил равнодушную мину и не расхохотался.
– «Мы» – это кто?
– Ты же сам сказал, – ответил Хэнсон, только что не давясь словами, – полиция Нью-Йорка.
– А деньги зачем? – кивнул я на сотку.
– Для легальности. Для конфиденциальности. Принимая плату, ты нам гарантируешь и то и другое, этого требует твой лицензионный договор со штатом Нью-Йорк.
– Что, если я отклоню ваше предложение?
Секунду-другую мне казалось, что оба посетителя улыбнутся, но они справились с соблазном. Только в глазах промелькнуло что-то вроде облегчения.
Не очень-то им нужно мое согласие. Интересные дела.
Так что я взял деньги, заполнил квитанцию и отдал ее Хэнсону. Он тщательно прочитал, сложил, запихал в бумажник.
– Ну и что дальше? – спросил я.
Подавив раздражение, Хэнсон сел и сцепил пальцы на колене. Я отметил, что пальцы у него на диво гибкие для таких больших рук.
– Идея не в Департаменте родилась, – проворчал он.
– Да кто бы сомневался.
Несколько секунд он мялся, подбирая слова, наконец сказал:
– Хаммер, ты наверняка в курсе: есть в правительстве люди, у которых власти побольше, чем у шефов полиции или мэров.
Я кивнул. Он мог бы и не сотрясать воздух. Понятно, к чему клонит.
Наступила пауза. Взгляд Хэнсона многозначительно сместился на мой телефон, затем обежал комнату. Я не дожидался вопроса.
– Да, разговоры с клиентами могут записываться… но я не трогал кнопку. Вам не о чем беспокоиться.
Копы так не считали. Они помалкивали и переглядывались.
– Все-таки беспокоитесь. Ладно, можем выйти. Да хоть на улицу.
Хэнсон кивнул, ни на секунду не задержавшись в кресле:
– Так и сделаем.
Я приотстал от клиентов, сказав в приемной Вельде, что не знаю, сколько продлится мое отсутствие. Темные глаза уже не улыбались – ее встревожил мой уход в компании двух несомненных копов.
Мы воспользовались укромной лестницей, служившей уборщику для выноса мусора. На улице можно говорить без опаски: шум транспорта и болтовня пешеходов заглушат любой микрофон, ноги унесут от любопытных ушей. Хочешь приватности – ищи толпу погуще.
Мы шагали по тротуару. Весеннее утро выдалось холодным, но ясным.
Через полтора квартала Хэнсон заговорил:
– В Манхэттен прибыл сенатор Соединенных Штатов для участия в конференции ООН.
– Что ж, кто-то и дерьмо должен разгребать.
– И пока сенатор в городе, ты разыщешь одну штуковину.
– Как понимать? – нахмурился я. – Просто кража?
– Нет, не просто. В этой ситуации нет ничего простого. Но есть нюансы, которые делают твое участие… крайне целесообразным. – Видит бог, Хэнсону ужасно не хотелось этого говорить.
– А вы, полиция, уже подключились?
– Нет.
– Это почему же?
– Не твоя забота, Хаммер.
Не моя забота? Хм…
Мы остановились на углу, и пока светофор горел красным, я спросил:
– А что же ФБР, почему не ведет расследование? Сенатор США – не самая мелкая сошка. Что ему мешает подергать за ниточки?
– Это дело местное, в границах Нью-Йорка.
Да-да. И Департаменту полиции Нью-Йорка оно оказалось не по зубам.
Свет сменился, и мы двинулись через перекресток в густом потоке пешеходов.
Мне показалось странным, что Хэнсон воспользовался словом «разыщешь». Если это не кража, следует ли понимать так, что таинственная вещь потеряна? Или мне поручается что-то стянуть? Я демонстративно укоротил шаг и заинтересовался витринами магазинов.
– Не хочешь ли спросить, кто этот сенатор? – поинтересовался Хэнсон.
– Ты же сказал про границы Нью-Йорка. А в этих границах только два сенатора.
– И не тянет узнать, кто именно из двух?
– Не тянет.
– Почему? – нахмурился Хэнсон.
– Потому что ты сам скажешь, когда будешь готов, или он со мной встретится.
Ни на лице полицейского, ни даже в голосе не отразилась досада. Только в выборе слов.
– И это называется частный сыщик? Хаммер, ты хоть один вопрос задашь?
Я резко остановился, повернулся к витрине спиной и поочередно оглядел спутников. Посмотришь на нас со стороны – компания друзей решает, где бы перекусить или опрокинуть по стопочке. Только опытный глаз мог заметить в наших позах и движениях желание скрыть выпуклость кобуры, а на лицах – мину, предназначенную исключительно для прохожих.
– Неудивительно, парни, что вы злитесь, – сказал я. – У нью-йоркского Департамента такой громадный опыт, а сенатор хочет, чтобы пропавшую вещичку вместо вас искал я. Забавно.
Хэнсон наконец кое-что выдал:
– Может, эта вещичка и невелика, но кипежу из-за нее… на самом верху…
– Наверху – это в офисе сенатора?
Хэнсон ничего на это не ответил, но молчание было красноречивым.
– А бывает выше?
И тут до меня дошло. Предположение казалось безумным, но я не удержался от вопроса:
– Неужели… президент?
Хэнсон трудно сглотнул и снова пожал плечами:
– Я этого не говорил… Но самая большая шишка у нас он, разве нет?
Будь эти двое не полицейскими, а федеральными агентами, я бы схлопотал обвинение в государственной измене или в подстрекательстве к бунту, а как минимум упрек в дурости. Но эти двое знали правильный ответ. По крайней мере, его знал Хэнсон. На всякий случай я его озвучил.
– В нынешние времена, – сказал я, – рулят банковские воротилы и лоббисты. Как бы ни высоко сидел политик, он всего лишь шахматная фигура, которую двигают деньги. Это всех касается, даже шишек в Овальном кабинете.
– Цинично на жизнь смотришь, Хаммер, – упрекнул меня напарник Хэнсона.
Из-за угла выкатился мальчишка на скейтборде. Когда он проехал мимо нас, я спросил:
– И что же за работу я должен проделать, чтобы оправдать такой мощный прессинг?
– Почем я знаю? – Хэнсон пожал плечами. – Наше дело маленькое. Мы пешки. Ладно, пошли.
– Куда?
– К сенатору.
Лакированные стенные панели, удобная мягкая мебель, восточный ковер – и вся эта роскошь, достойная уэстчестерского особняка, в президентском номере отеля «Сент-Мориц» на Сентрал-Парк-Саут.
Да и в кресле, которое с легкостью сошло бы за королевский трон, восседала не августейшая особа, а всего лишь человек, вот уже третий срок занимавший пост сенатора США. Хью Бойлан, дородный, бледный, выглядел здесь столь же неуместно, сколь и я. Плохо отглаженный бежевый костюм из крепа и небрежно завязанный галстук в красную и белую полоску отменно сочетались с истосковавшейся по стрижке шевелюрой. Густые черные брови – ни дать ни взять косые восклицательные знаки – мужественно контрастировали с пухлым чувственным ртом.
Этот джентльмен со взглядом лепрекона позаботился о том, чтобы нам с Хэнсоном принесли пива. И не в стаканах, а непременно в бутылках – тонкий жест своего в доску парня. Бутылки были поставлены не на подложки, а на низкий журнальный столик между нами, куда я уже бросил шляпу. Я устроился на диванчике с такими тугими выпуклостями, что им бы позавидовала дорогая девушка по вызову.