Не съев и половины кроличьего корма, Вельда отодвинула тарелку.
– Итак, ты считаешь, что леджер можно найти. Как собираешься действовать?
– Есть пара ниточек.
– А поконкретнее?
Я хлебнул «Миллера» из расширяющегося кверху стакана.
– Первая ниточка – преподобный Мандано в Маленькой Италии.
– Разумно, – кивнула Вельда. – Дон Джиральди был главным меценатом его прихода.
– Меценат! – рассмеялся я. – Красивое слово.
– Дон покупал себе билет в рай?
– Сомневаюсь, что гангстеры верят в загробную жизнь. Мафиозные боссы уж точно не набожны. Скорее Ник пытался купить симпатии общества. Помнится, в Чикаго времен депрессии Аль Капоне с такой же целью открывал бесплатные столовые.
– Итак, святой отец – это первая ниточка. А вторая?
Я лукаво взглянул на нее и понизил голос почти до шепота:
– Помнишь, лет двадцать назад мы проделали для Старого Ника один фокус? С перемещением человека?
Вельда покивала, отвечая мне таким же лукавым взглядом. И тоже сбавила тон:
– Ты прав, этот вариант стоит проверить. Хочешь, составлю тебе компанию?
– Хочу. Ты ей понравилась, в твоем присутствии она будет говорить свободнее. Зато святого отца я полностью беру на себя.
– Ну да, – усмехнулась Вельда, – в исповедальной кабинке есть место только для двоих.
Через дверь-вертушку прошел Пэт и двинул прямо к нам – он знал нашу привычку. В летнем бежевом костюме, при шоколадного цвета галстуке, он на этот раз явился без шляпы. По-моему, на весь Нью-Йорк нас, шляпоносцев, осталось двое. Возле барной стойки Пэт задержался, чтобы взять у Джорджа пива. Потом расположился между нами: слева я, справа Вельда.
– Не подождал меня, – упрекнул он, заметив мою полуопустошенную тарелку. – Ладно уж, доедай.
– Я же сказал: полчаса. А ты добирался сорок пять минут. Человеку нельзя без пищи.
– В общем, до меня дошел слушок. Ты молчишь как рыба, так что я сам изложу: престарелый дон Джиральди наконец врезал дуба. И теперь все, даже его собака, ищут легендарный леджер.
– Пэт, а он в самом деле легендарный?
Выражение его лица осталось дружелюбным, но взгляд серо-голубых глаз обрел стальную твердость.
– Легендарный в смысле знаменитый в определенных кругах. Но я полагаю, что он существует, иначе с чего бы такой ажиотаж у любителей зити?
– Ты про другие семьи?
– На самом деле только про одну – Пьерлуиджи. С этой бандой Старый Ник поддерживал самый тесный союз. У них перемежались территории – настоящий слоеный пирог. Я проконсультировался у парней из отдела по борьбе с организованной преступностью, они утверждают, что репутация Старого Ника – сплошная туфта, вовсе он не был самым гуманным из капо мафии. Говорят, через Пьерлуиджи Ник вкладывался в наркотрафик. Участвовал он и в других грязных предприятиях, поэтому нельзя сказать, что Маленькая Италия на него молилась.
– Намекаешь, что если дон в самом деле записывал все свои приходы-расходы, – произнес я, – то для клана Пьерлуиджи его амбарная книга должна представлять огромную ценность?
– В яблочко! Но это не единственная заинтересованная сторона. В семье Джиральди парочка боссов средней руки восприняла кончину старого дона как призыв к восхождению.
– Намекаешь, что Сонни Джиральди метит в кресло Ника?
– Этот может… но для такого скачка ему необходим леджер. Вот что, Майк… – Пэт расплылся в улыбке, но в глазах оставалась хитреца. – Эта штучка у тебя?
– Я, конечно, уже не молод, но надеюсь, эта штучка по-прежнему у меня. Вел, что скажешь?
– Скажу, что она в порядке, – ответила Вел.
– Кончайте кривляться, – буркнул Пэт. – Майк, я ведь отлично знаю, что Старый Ник симпатизировал тебе.
– Чепуха, Пэт. У меня никаких иллюзий насчет этого мафиозо. Может, в его мире он и правда самый порядочный, но больно уж гнусен этот мир.
Пэт глотнул пива и тихо произнес:
– На улицах говорят, что книга попала к человеку, которому дон особенно доверял. Майк, не ты ли этот человек?
– Нет. Расскажи-ка мне о некоем Хэнсоне.
– Хэнсон? Что за Хэнсон?
– Хэнсон из Департамента полиции. Он не показал жетон, но и так понятно. С ним был дружок, молодой; я не ухватил его имени.
– Это, должно быть, капитан Брэдли.
– Даже капитан? – ухмыльнулся я. – Не высоковато ли для такого юнца? Ты, Пэт, небось обзавидовался.
– Уймись, приятель. Хэнсон жополиз… Извини, Вельда. Он всегда играл в политику. В тридцать пять получил инспекторский чин. Ты что, раньше с ним не пересекался?
– Ни разу.
– И когда познакомился?
Я проигнорировал вопрос и задал свои:
– Стало быть, Хэнсон с Полис-плаз?[62] Неудивительно, что раньше я о нем не слышал. А он чист?
– Считается, что чист.
– А может, скурвился? И не чуть-чуть, а совсем?
Пат отрицательно качнул головой:
– Не думаю.
– Что-то уверенности не слышно.
– Майк, мы с Хэнсоном крутимся на разных орбитах. Никаких слухов о его коррумпированности до меня не доходило, но ведь это не гарантия чистоты. Как-никак он политикан по натуре.
С провокационной улыбочкой я задал коварный вопрос:
– Инспектор Хэнсон может значиться в леджере?
Пэт глотнул пива и подумал над услышанным.
– Конечно может, если он гнилой. Как и многие другие копы. А что, он приходил к тебе за книгой?
Я и этот вопрос оставил без ответа.
– Похоже, наберется немало вооруженных людей, желающих прибрать книгу к рукам, и им без разницы, в чьей библиотеке она осела.
– Брат, ты так не шути.
Я положил ему на плечо ладонь:
– Пэт, давай закажем и тебе сардельку? За мой счет.
– С чего вдруг такая щедрость?
– Да вот, пришло сейчас в голову: жаль, что рядовые граждане вроде меня никак не удосужатся отблагодарить государственных служащих вроде тебя за бескорыстный труд на благо общества.
– Издеваешься, да? Вот так и хочется послать тебя в известном направлении.
Но он не послал. И от сардельки не отказался.
Построенный в 1870-х на Пятой авеню собор Святого Патрика был новоделом по сравнению с одноименной церковью, что на углу Принс-стрит и Мотт-стрит. Тот храм спасал души жителей Маленькой Италии еще за семьдесят лет до появления мидтаунского выскочки.
Мы с отцом Мандано расположились в его кабинете, в приходском флигеле на Принс-стрит – по средам в старом Святом Патрике не велись службы. Вельда осталась в приемной читать допотопный номер «Католического дайджеста», благо стол ее коллеги в рясе оказался свободен. Вечер только начинался – я подгадал к завершению рабочего дня.
Широкоплечий священник в повседневной черной сутане с белой крапиной колоратки сидел, опустив молитвенно сложенные кисти на поверхность настоящего короля письменных столов, чьи аскетические контуры контрастировали с вычурными орнаментами. В кабинете с отделанными дорогим деревом стенами и стрельчатыми окнами был еще и стол для совещаний, и многочисленные книжные шкафы. Просторное помещение скудно освещалось настольной лампой с зеленым абажуром и несколькими тусклыми бра.
В Маленькой Италии святой отец был так же легендарен, как и леджер дона Джиральди. Пожилой священник слыл человеком крутого нрава, но честным; его щедрость и отзывчивость была у всех на слуху. Разменяв восьмой десяток, он остался крепок телом, с твердым взглядом футбольного тренера; седые волосы стриг по-военному коротко; возраст почти не исказил строгих черт квадратного лица.
– Конечно, Майк, слухи об этом знаменитом леджере давно здесь бродят, – произнес он сочным баритоном, отшлифованным в бесчисленных проповедях. – Но покойный дон мне его не отдавал.
– Святой отец, за столько лет вы много раз виделись с Джиральди. Нет ли предположений, кому он мог доверить эту книгу?
Он разок качнул головой, да с таким хмурым видом, что это могло означать лишь категоричное «нет».
– С мистером Джиральди я встречался редко. Хотя на протяжении многих лет имел дело с его женой – Антуанетта была чудесной женщиной, весьма благочестивой.
– И как же ее благочестие сочеталось с замужеством за главарем мафиозной банды?
– «В доме Отца моего обителей много»[63].
– Ну да, наверняка хватает. На гангстерские деньги можно много обителей понастроить.
Хоть мой собеседник и улыбался, его лицо вмиг сделалось почти непроницаемым.
– Майк, когда ты в последний раз был на богослужении? Полагаю, ты все-таки верующий, как-никак ирландский парень.
– Святой отец, парнем меня уже давно не называют. И с тех пор как я вернулся из-за моря, на мессы не хожу.
– Война изменила тебя.
– Война мне дала понять, что Господу или наплевать на нас, или у него очень нехорошее чувство юмора. Уж простите за прямоту, святой отец.
Я заметил, как смягчился взгляд темных глаз.
– Прощать – это моя работа, Майк. Ты на Господа обижаешься за грехи человеческие?
– Святой отец, вы на войну намекаете? Но разве борьба с лютыми бесами вроде Гитлера считается грехом?
– Нет. Однако хочу предостеречь тебя: винить Всевышнего в деяниях людских – это опасная философия. И я понял из твоих слов, что ты все-таки веришь в Бога.
– Верю.
Теперь на его лице уже ничего нельзя было прочитать.
– Когда-то ты вершил громкие дела, газеты наперебой кричали о том, как Майк Хаммер наказывает злодеев. Ты был крещен и воспитан в вере, так что должен знать, кем является твой соименник святой Михаил.
– Знаю. Ангел-мститель.
– Думаю, это чрезмерное упрощение. Он еще и ведет небесное воинство против слуг сатаны, против сил ада.
– Святой отец, я теперь далек от всего этого. И пусть вам не довелось выслушивать мои исповеди, но как насчет Старого Ника? Уж он-то наверняка был с вами откровенен.
Улыбка исчезла, священник вновь сделался мрачен.
– Джиральди не приходил на исповедь. Ни разу.
– Правда?