Сразу за ограничительной чертой, под табличкой со строгой чернильной надписью: «СТАРЫЕ МОБИЛЬНИКИ ДЛЯ БЛАГОТВОРИТЕЛЬНЫХ ЦЕЛЕЙ!» – стоял пластиковый короб.
«Забавный парень» Вин представил себе, как бросает церэушную раскладушку в этот бак. Но затем поглядел на дюжину мобильников, ожидавших повторного использования в благотворительных целях, и понял, что это было бы жестоко: его телефон был настолько древним и неклевым, что другие мобилки просто задразнили бы беднягу.
Кондор вместе со своей не-дочерью вышел на мартовский небесно-голубой холодок.
Ким расстегнула черное пальто.
– Сделаешь мне одолжение? Ты тут новенький, а значит, ты – не он, кем бы он ни был. Загляни завтра около полудня в Адамсовский читальный зал, подойди к моему столу. Сходишь со мной в мой кабинет. Посмотришь и поймешь, о чем я говорю, даже если там ничего нет.
Стоя под нежарким солнцем на Кэпитал-Хилл-стрит, Кондор услышал в голове директорский голос: «Твои обязанности не предусматривают спасательных работ».
Иногда приходится делать кое-что, просто чтобы побыть собой.
– Договорились, – сказал Кондор.
Ким дала ему свою библиотечную визитку, поблагодарила, сказала «до свиданья» и пошла по улицам округа Колумбия, полным людей, которые, казалось, направлялись туда, куда хотели попасть.
«Помнишь, как добраться до дому?» – спросила Эмма. Одиннадцатиминутная пешая прогулка вдоль краснокирпичного здания Восточного рынка, где сто лет назад Джон Эдгар Гувер[76] работал мальчиком на побегушках. Кондор прошел мимо лотков со свежими фруктами, выдержанным сыром, крупными рыбинами и мясом, цветами. Оказался в очереди у гриля, взял сэндвич с крабовой пастой и лимонад, съел его за одним из высоких столиков, наблюдая за потоком дневных покупателей, неработающих родителей, нянь и двадцатилеток, которые фрилансят с ноутбуков, чтобы заплатить за бананы и разделанных цыплят.
Местом, где он жил, был голубой кирпичный таунхаус на Одиннадцатой улице, Северо-Восток, арендованная квартира, всего пять комнатушек и полторы ванные. Когда он вошел в гостиную, никто на него не бросился. Никто не порвал зубную нить, натянутую перед лестницей к кровати, где он боролся с бурунами в полузабытьи. Телевизор с плоским экраном показал отражение Вина, когда тот плюхнулся на диван, расслабился, задышал спокойно. Кажется, в этой новой жизни все было в норме, все.
На следующее утро, в 8:57, Вин щелкнул выключателем в своей рабочей пещере. Пересчитал гробы: семь.
Проверил компьютерные ведомости: девять. Спятил он или нет, но цифры есть цифры.
Иногда жить можно, только если ты тронулся.
По крайней мере, так он сказал себе, когда на рассвете спускал в унитаз зеленые пилюли. Эмма сообщит о его враждебной реакции, и, вероятно, когда при следующем анализе в его моче не обнаружат следов лекарства, тревоги номер два не объявят.
Остальные тринадцать таблеток выстроились на кухонном столе Кондора, как солдаты.
Он взял в руки кухонный нож, который напоминал легендарное оружие Джима Боуи[77] в битве при Аламо. Принял низкую стойку каратиста, выставив полусогнутые руки перед грудью. Завертел в пальцах боуи и чиркнул острым как бритва лезвием по внутренней стороне правого предплечья, как его давным-давно научили «морские котики»[78] в черных кварталах Нижнего Ист-Сайда на Манхэттене.
Кондор выдохнул и вернулся в состояние «здесь и сейчас». Пользуясь ножом, он соскреб немного порошка с пяти таблеток, выписанных для защиты от себя самого, дабы он не чувствовал, не видел и не думал о том, что не является частью общепризнанной разумной реальности. Стоя посреди кабинета, он рассудил, что легкая сумасшедшинка может быть ему на руку, ведь на второй день в его рабочей пещере с самого утра опять не хватало двух гробов. Он напрягся, переставил одну из картонных коробок с книгами на коричневую металлическую каталку высотой по пояс, подвез ее к семи пустым гробам – и потерял девственность.
С его первой. С первой книгой, которую он достал из кособокой картонки, полной томов, присланных на убой с закрытой американской воздушной базы рядом с городом, который сперва разорили отряды нацистских карателей, а потом разбомбили союзники. Первым изданием, судьбу которого он решал, был «Список Эдриана Мессенджера» Филипа Макдональда.
Фрэнк Синатра сыграл цыгана в черно-белом фильме.
Значит, книгу стоит сберечь от расправы, верно? Он пролистал страницы. Заметил только официальные штампы. Положил томик на каталку, в основание стопки для хранилища.
Судьбу второй книги решить было еще легче: истрепанная обложка. На титульной странице – чернильная надпись, сделанная читателем: «Никогда не знаешь, где ты на самом деле». Похоже, это не код и не секретная информация, значит правила безопасности не нарушены. «Бойня номер пять» Курта Воннегута. Разумеется, ее надо сохранить – на каталку.
И дело пошло. Рядом с пещерой Кондор заметил уборную. Он ходил бы туда чаще, если бы нашел кофе. Книги, извлекаемые из картонных коробок, Вин встряхивал и быстро пролистывал, мельком окидывая взглядом страницы. Наконец тома перестали умещаться на каталке, предназначенной для отправки в хранилище.
А семь деревянных ящиков так и стояли пустыми: гробы ожидали первых трупов.
Нельзя встречаться с Ким, пока не будет обречена на гибель – на утилизацию – хотя бы одна книга.
В черном полиэтиленовом пакете обнаружился толстенный роман автора, который учился на искусствоведа в известном университете и был любимцем критиков. Эта книга утомила Кондора. Он бросил ее в светлый сосновый гроб. Сказал себе, что просто выполняет свою работу.
Прочь отсюда.
Он остановился в коридоре с желтыми стенами, за закрытой дверью кабинета.
«Будь я шпионом, у меня в мобильнике были бы карты. У меня был бы план, и варианты действий на случай отступления, и инструкции, как свалить отсюда по-быстрому.
Будь я шпионом, агентом, оперативником, резидентом, мое „пробуждение“ имело бы значение для того, кто меня ценит, кого интересуют не только задания, разрыв шаблонов и противники, ни один из которых не знает, что я на самом деле существую и охочусь за ними. Будь я все еще шпионом, у меня была бы миссия».
Кажется, прошло лет сорок с тех пор, как я перестал быть собой.
Ужасно.
Неудивительно, что у меня крыша съехала.
На улице, где, наверное, шел дождь, напротив купола Капитолия и колоннады Верховного суда, высились три замка Библиотеки Конгресса, потому что знания жизненно необходимы для составления законов и отправления правосудия.
И да, огромный замок имени Джона Адамса в стиле ар-деко, где работал Кондор, был великолепным – повсюду фрески, бронзовые двери и декоративные совы.
И действительно, высокотехнологичный концертный зал в здании Джеймса Мэдисона, стоящий напротив старейшей твердыни власти – палаты представителей и когда-то за внушительную сумму приспособленный для библиотечных целей, едва удалось спасти от алчных до земли конгрессменов, которые пытались скрыть свое желание захапать пространство под офисы за словами о важности финансово ответственной политики. Но главный бриллиант в короне библиотечной империи – здание Томаса Джефферсона с общим бюджетом в полмиллиарда долларов и тремя тысячами двумястами одним сотрудником, серые мраморные колонны возносятся ввысь на сотни футов – туда, где зеленый металлический купол поддерживает бронзовую статую «Светоч знания» и заключает в себе, как в чаше, мозаичное небо над замком, полным огромных мраморных лестниц, восхитительных стенных росписей и картин, позолоты и темного дерева, канделябров и читальных залов, главный из которых величествен, как собор, и повсюду, везде-везде, книги, слова мужчин и женщин на эфемерном материале, изготовленном из умерщвленных деревьев.
Кондор шагал по желтым тоннелям в подвальном этаже замка, под трубами с водой и электропроводкой, мимо запертых дверей и шкафов. Он поднялся куда-то на первом попавшемся лифте. Металлическая клетка звякнула и выпустила его в пространство, заполненное стеллажами, – ряд за рядом высились полки, забитые книгами, в проходах стояли коробки с книгами, книги были повсюду.
Он пробирался между покрытыми плесенью книжными стенами, задевая плечами корешки, в глазах рябило от выстроенных в ряды томов: каждый с номером, каждый с именем, с собственным обозначением, со своим смыслом. Вин обогнул ряд стеллажей и увидел его.
Том Джоуд[79]. Помятая шляпа, загорелое худое лицо жителя Оклахомы, рубашка с оторванной пуговицей, брюки в пятнах, не чищенные много дней ботинки, покрытые трудовой пылью.
– Где ты был? – шепнул Кондор.
– Искал. А ты?
– Пытался.
Чернокожая женщина в просторной цветастой блузе, поверх которой было надето форменное библиотечное платье без рукавов, выглянула в проход, увидела одного Кондора и поинтересовалась:
– Вы со мной разговариваете?
Седовласый мужчина отстраненно улыбнулся:
– Положим, я говорил сам с собой.
– Голубчик, – сказала она, – все говорят с кем-нибудь.
Кондор отвернулся от нее и пошел, будто знал, что делает и куда идет, увидел дверь в конце книжного коридора, открыл ее…
БАМ!
Удар в бедра, что-то тяжелое прокатилось по носкам ботинок… Каталка!
Стальная тележка с книгами врезается в Кондора, а толкает ее…
Бурая птица Фрэн. Она толкает металлическую тележку, накрытую синим библиотечным халатом.
– О боже, простите! – Женщина топчется на месте, пока Кондор морщится от боли. – Я вас не видела! Я не думала, что тут кто-то есть!
Затем она моргнула, опомнилась, пришла в себя. Взгляд впился в грудь Кондора.
– Вин, это вы? Почему вы без удостоверения? Правила внутреннего распорядка требуют, чтобы оно было на виду. Директору по спецпроектам это не понравится.