разумеется, это важно, так же как группа/проект/комитет/партсобрание/ассоциация/веб-сайт, который они наполняют содержанием, административная цирковая арена, где им позволено выступать в роли львов, тигров или медведей, о да, фирма с офисом в центре, которая за доллары включает связи, ведомство или департамент, которые они приводят в действие своим потом, а потому могут, должны потеть здесь сейчас, среди мерцающих отблесков огня во дворе таунхауса. Перетаптываясь. Поглядывая. Надеясь на единение – через сердце, ум, плоть, общие интересы: получи, что можешь, хотя бы контакт, если ничего больше не светит, сделай шажок к большему. Музыка хлынула потоком. Американский ритм, всем известный, запульсировал в толпе из белых и черных, испанцев и азиатов, мужчин и женщин, и, может быть, не только их, людей, явившихся с величественных фиолетовых гор и плодородных равнин, чтобы потребовать у столицы исполнения мечты, той или иной, чтобы вытянуть счастливый билет и сделать карьеру, добиться чего-то или совершить сделку, делать или быть – вот истинный вопрос, который задает этот город, и они, о да, они, они и были ответом сейчас.
Возле пылающих бочек с десяток пар прыгали и извивались под музыку своего поколения, бившую из колонок. Светящиеся экраны телефонов и зеленые пятна усеивали толпу – котелки, цилиндры. Чуть поодаль стояла женщина в зеленом боа из фольги, дула в дуделку, притопывала и танцевала соло – не одна, она была не одна, пусть кто-нибудь только посмеет заикнуться о ее одиночестве. Женщина увидела его, человека, который годился ей в отцы, с потерянным, помятым лицом, услышала свой собственный выкрик – вопрос, который всегда задают в Нью-Йорке: «Чем вы занимаетесь?»
Он почувствовал жар огня.
– Привет, старик! – заорал Зак, диджейские наушники обхватили его шею, как лапы душителя. – Вот песня для тебя. Мой отец ее любил.
Зак загрузил с YouTube живой концерт, Брюс Спрингстин исполнял песню «Badlands»[96].
Под оглушительный, как везде в ночном имперском городе, звук Ким с серебряным кольцом в губе робко благодарила усатого мужчину за то, что он был ее рыцарем, за ужин, за все, чего с ними еще не произошло, и обещала обязательно завтра утром на работе выпить с ним кофе.
Но в этом переулке, в тот вечер грохочущих барабанов и гитарных запилов, влюбленные вроде них становились лишь частью общего поля напряжения, как отдельные книги в библиотеках, полных историй, что дотягиваются с полок до нашей дикарской жизни и входят в нее навечно.
Хоть Вин, хоть Кондор.
Вскинув руки к небу тем черным дымным вечером, он потащился туда, где орала музыка, замахал руками, проскользнул в толпу танцующих.
Гуляки издали рев. Рев, который заставил другие руки взлететь вверх; рев, который сделал из людей скачущую в едином ритме массу, стал тяжелым, исподволь заводящим гимном.
– Давай, старик! – крикнул кто-то.
Седой безумец в черной кожанке и джинсах протиснулся сквозь толпу молодежи к пылающим бочкам, к самому огню, засунул руку под куртку, бросил в огонь что-то, и оно, приземлившись на угли, рассыпалось дождем искр, зашипело, затрещало, а он все танцевал, доставая новые порции волшебного горючего из своей одежды, из рукавов, из своих – о бог мой! Он вытаскивает какие-то штуки из штанов и бросает их в огонь! После каждого броска он становится легче, входит в раж и вот уже отплясывает, размахивая в воздухе свободными руками, топает в такт со скачущей вокруг молодежью.
– Старик! Старик! – Патрульные машины режут тьму красно-синими мигалками. Толпа пульсирует.
– Старик! Старик! – Сгорающие в огне миндаль и дрова, барбекю и манящий парфюм, бесшабашный душок травы бунтарей, которую легализуют к концу десятилетия. – Старик! Старик! – В подвале лежат тела, загадочная находка, вопросы, не запятнанные его отпечатками пальцев, сохраненные книги-сокровища. Есть в нашем мраморном городе влюбленные, они незабываемо проводят время, есть мечтатели, танцующие в ночи, есть сумасшедшие, и среди чужих детей, в тумане безумия, в хороводе призраков, под грузом проведенных в психушке лет, внутри у Кондора растет уверенность, что это – о, это – это реальный мир.
Я благодарен авторам, которые подавали мне разные идеи и кружили по этой истории. Вот они поименно: Л. Фрэнк Баум, Харлан Эллисон, Уильям Фолкнер, Ян Флеминг, Теодор Сьюз Гайзель, Адам Холл, Дэшил Хэммет, Лао-цзы, Харпер Ли, Джон Ле Карре, Филип Макдональд, Анаис Нин, Ли Бо, Гарольд Роббинс, Брюс Спрингстин, Джон Стейнбек, Дариэл Телфер, Кург Воннегут, Дональд Уэстлейк (он же Алан Маршалл), Э. Б. Уайт.
Иэн РэнкинПОПУТЧИЦА
Иэн Рэнкин родился в 1960 году в округе Файф (Шотландия). Окончив Эдинбургский университет в 1982 году, он недолгое время проучился в аспирантуре, где специализировался на шотландской литературе, после чего полностью посвятил себя писательской карьере. Первый роман про инспектора Ребуса увидел свет в 1987 году, положив начало успешной серии, впоследствии переведенной более чем на тридцать языков. С тех пор Рэнкин получил за свои произведения целый ряд международных наград, включая четыре награды Ассоциации авторов детективной и остросюжетной прозы, премию Эдгара Аллана По в номинации «Лучший роман», французскую литературную премию в области криминальной прозы («Гран-при») в номинации «Лучший роман в жанре нуар» и немецкую премию «Дойчер крими прайс» за лучший детектив. Помимо двадцати книг про инспектора Ребуса, Рэнкин выпустил романы, не относящиеся к этой серии, а также сборники рассказов, несколько произведений публицистического жанра и графический роман. Он постоянный участник передачи «Ньюснайт-ревью» на канале BBC-2, ведущий многочисленных телевизионных программ, например мини-сериала «Дурные мысли Иэна Рэнкина». В 2002 году Рэнкин стал кавалером ордена Британской империи. Он живет в Эдинбурге вместе с женой и двумя сыновьями.
– Французский у меня хромает, – признался я ему.
– Продавец – англичанин. Справитесь.
Мистер Уитмен снова сунул мне почтовую карточку. Он настаивал, чтобы я звал его Джорджем, но я не мог себя заставить. Он же был моим работодателем в некотором роде. И вдобавок, если верить рассказам, еще и потомком Уолта Уитмена, а это немало для меня значило. Тем летом я с отличием окончил Эдинбургский университет, где изучал в основном шотландскую, а не американскую литературу, но все равно – Уитмен есть Уитмен. И вот мой работодатель (вроде как) попросил меня об услуге. Как я мог отказаться?
Словно со стороны я увидел, как мои пальцы выдергивают карточку из его руки. Это была одна из открыток с рекламой нашего магазина. На одной стороне – изображения Шекспира и улицы Бюшри, на другой – написанный от руки адрес.
– Идти минут пять, – заверил меня мистер Уитмен, произнося слова с протяжным американским выговором, – высокий мужчина с серебристыми, зачесанными назад волосами, глубоко посаженными глазами и угловатыми скулами. В нашу первую встречу он потребовал угостить его сигаретой. Услышав, что я не курю, он потряс головой, будто испытал привычное уже разочарование от моего поколения. Встреча эта произошла неподалеку отсюда, у ресторанчика, где готовили кускус. Уставившись на меню в витрине, я гадал, хватит ли у меня смелости зайти внутрь. Главная загвоздка была не в деньгах. Я прокручивал в голове несколько заученных мною французских фраз и обдумывал, не ограбят ли меня здесь, увидев во мне одинокого путешественника и позарившись на набитые франками карманы, – чтобы потом продать содержимое моего увесистого рюкзака на ближайшем уличном рынке.
– Проездом здесь? – поинтересовался стоящий рядом незнакомец, перед тем как попросил поделиться дымком.
Чуть позже, когда мы сели с ним за один столик и заказали самые дешевые блюда из меню, он рассказал мне о своем книжном магазине.
– Я его знаю, – признался я, запинаясь. – Место заслуженно именитое.
В ответ мужчина устало улыбнулся и, после того как мы наполнили свои желудки, вытащил пустой термос, переправил в него все, что мы не доели, и закрутил крышку обратно.
– Оставлять глупо, – пояснил он. – Денег мой магазин, видите ли, не приносит, но кровать могу предложить. Только кровать предложить и могу.
– Я собирался поискать гостиницу.
– Надо будет несколько часов постоять за кассой, вымыть пол перед закрытием. Остаток дня – в вашем распоряжении. А еще на наших полках попадаются интересные книги…
Вот так я и начал работать в «Шекспире и компании» на улице Бюшри, 37, Пятый округ Парижа. Открытка не без хвастовства сообщала о том, что мы владеем «крупнейшим собранием антикварных английских книг на континенте», и ссылалась на Генри Миллера, который назвал нас «страной книжных чудес».
Конечно же, наш магазин был не тем самым легендарным, хотя мы и не трубили об этом на каждом углу. «Шекспир и компания» был открыт Сильвией Бич в 1919 году. Первоначально он располагался на улице Дюпюитрен, а затем переехал в более просторное помещение на улице Одеон. Там можно было повстречать Джойса, Паунда и Хемингуэя. Мистер Уитмен назвал свой магазин «Ле Мистраль», но потом переименовал его в память о Бич: ее собственный «Шекспир и компания» навсегда закрыл свои двери во время немецкой оккупации Парижа. Новый «Шекспир и компания» стал центром притяжения писателей-битников в 1950-е годы. Писатели (в каком-то роде) заглядывают к нам до сих пор. Я лежал на жесткой узкой кровати в алькове, за занавеской, и слушал, как непонятные экспаты, чьи имена мне ничего не говорили, разбирают стихи в творческой мастерской. Впрочем, современной литературой я не занимался и поэтому старательно воздерживался от суждений.
– Вы из Шотландии, верно? – спросил меня как-то мистер Уитмен.
– Точнее, из Эдинбурга.
– Вальтер Скотт и Робби Бернс, да?
– И Роберт Льюис Стивенсон.