Поникнув головой и сунув руки в карманы, я зашагал прочь от своих сокровищ. Ни в одной проклятой книге никогда не было слов, способных выразить мое горе. Забравшись в машину и включив зажигание, я уткнулся лбом в руль и почувствовал, как внутри меня все рвется на части. Все равно что потерять отца во второй раз. Но теперь я был взрослым, я собирался жениться и тоже стать отцом – настоящим отцом, который не бросит своих детей. Взрослый умеет расстаться с прошлым ради светлого будущего. В этом я убеждал себя, повторяя как дурак мольбы, пока не услышал стук в стекло. От неожиданности я подскочил, будто очнулся от ночного кошмара.
Я обернулся и увидел отца. Глаза на бесконечно знакомом лице смотрели сердито и – как такое может быть? – добродушно. Слезы туманили мой взгляд, направленный на покойного отца, и вдруг я осознал, что это Рейнолдс. Капюшон на голове делал его похожим на адского монаха. Потеряв дар речи, я увидел, как он щелкает пальцем по груди. У полицейских это означает: «Пожалуйста, выйдите из машины».
Я с вызовом – насколько позволял мой заплаканный вид – опустил стекло, но ничего не сказал.
– Так-так, Лиам, – произнес Рейнолдс, поглядывая по сторонам. – И что у нас там?
Он оперся рукой на дверцу и высокомерно, по-макиавеллиевски, ухмыльнулся. Ничего хорошего эта улыбка не сулила. А я-то наивно верил, что он мой друг.
Вопрос Рейнолдса в очередной раз поставил меня в тупик.
Ответить мне было нечего, и я пробормотал:
– Не понимаю, о чем вы.
– Я подскажу. Что в тех ящиках? – спросил он, кивая в сторону библиотеки, но при этом не сводя с меня глаз.
И радость оттого, что Аманда приняла мое предложение, и грусть оттого, что пришлось расстаться с драгоценными книгами, мгновенно погасли. Клянусь, я на самом деле почувствовал, как кровь отхлынула от моего лица. Рейнолдс продолжил:
– Когда делаешь пожертвование, нужно взять у библиотекаря чек, чтобы получить налоговый вычет.
Отчаянно пытаясь выпутаться, я ответил:
– Я не плачу подоходный налог. Моя зарплата ниже необлагаемого минимума, так что вычитать нечего. Я подумал, что старые Библии могут им пригодиться.
– Это интересно. Знаешь почему?
– Почему же?
– Я как раз думал о том, что должен чаще обращаться к Библии. На работе я постоянно имею дело с негодяями, и они, похоже, плохо влияют на меня. Надо следить за собой, чтобы не стать таким, как они. Библию читать. Исправительное чтение, так это называется?
Я молча ждал. Хмурое выражение на его лице сменилось полуулыбкой.
– Лиам, можно задать тебе один вопрос?
Двигатель работал вхолостую. Стоило включить передачу – и дело с концом. Но мне не хотелось садиться за решетку в день, когда любовь всей моей жизни согласилась выйти за меня замуж.
– Глядя на тебя со стороны – ну, не совсем со стороны, – я полагаю, что эти Библии дороги тебе, – сказал он. – Ты нуждаешься в них так же, как я. И по-моему, ты знаешь, как добыть из них, образно говоря, манну небесную. Ты ведь сын проповедника. Согласен? – (Прищурившись, я кивнул.) – Не стану отрицать, что и мне перепадали кое-какие, скажем так, пожертвования, а взамен я должен был сдерживать свое любопытство. Меня это вполне устраивало, но в один прекрасный день, незадолго до гибели твоего отца, я узнал, что мне достаются сущие крохи.
Я не верил своим ушам. Это что, признание?
– Не знаю, о чем вы, – сказал я.
– Ладно, больше тебе знать незачем. У меня есть предложение. Давай возьмем эти ящики, пока все не промокли, и погрузим половину ко мне, – Рейнолдс махнул рукой, и я, почти не удивившись, увидел позади него коллекционный «порше», похожий на белую эмалированную ванну, – а вторую половину обратно к тебе, пока не пришли библиотекари и не присвоили твое «пожертвование». А потом обсудим совместное изучение Библии. Идет?
– А у меня есть выбор?
Рейнолдс немного пораздумал.
– Навскидку – нет.
Вернувшись домой, я сразу же избавился от нелепой одежды и спрятал остатки коллекции в кладовку, даже не проверяя, что у меня есть – Вольтер или Шелли, Джон Донн или Пиндар. Я открыл счет в банке Аманды и перевел на него все свои «выигрыши», после чего признался ей, что за последние годы несколько раз срывал неплохой куш в лотерею. Она простила меня, когда мы ехали к моей матери, чтобы сообщить ей радостную новость о нашей женитьбе. Поразмыслив как следует, она поняла, что на эти деньги можно обустроить удобное семейное гнездышко. Я же в ответ поклялся – не на стопке Библий, конечно, но от всего сердца, – что больше не буду играть в азартные игры. И если бы существовали Бог и дьявол, сами заядлые игроки, они подтвердили бы, что клятву я сдержал.
В течение нескольких месяцев после той встречи с Рейнолдсом меня не беспокоили ни Клоды, ни Харрисон. По Клодам я не скучал, а вот Харрисона вспоминал с теплотой. Мне хотелось поговорить с ним, узнать, все ли в порядке и стоит ли мне – нам, считая еще и Рейнолдса, – ждать новых книг. Однажды я решился позвонить ему с платного телефона-автомата. После нескольких гудков монотонный бестелесный голос сообщил, что набранный номер больше не обслуживается. Все мои собратья по ордену служителей литературных памятников исчезли, словно плоды моего воображения. Но вскоре затишье прекратилось. Со мной связался коллега Харрисона: как оказалось, у него было кое-что интересное для меня или Харви – так теперь звали Клодов. Не менее дурацкое имя, по-моему. Если бы дело касалось только меня, я бы с благодарностью отказался, заявив, что отошел от дел. Но мне нужно было кормить семью, и, по правде говоря, моя книгозависимость, на время притупленная страхом, так и не прошла.
Рейнолдс заглядывал время от времени, спрашивая, не читал ли я в последнее время чего-нибудь интересного, и по привычке, или вследствие помешательства, или из желания показать, кто здесь главный, спрашивал, не встречал ли я подозрительных личностей, которые могли быть замешаны в гибели отца. Иногда я отвечал «нет», и он ни на чем не настаивал. Иногда я говорил, что ко мне приходили, и передавал детективу портфель с деньгами или новое приобретение – последствие «переуступки».
Аманда, ничего не знавшая о наших махинациях, была благодарна Рейнолдсу за то, что, несмотря на тяжелую работу, он не забывал обо мне. Детектив даже пришел на нашу свадьбу, состоявшуюся солнечным субботним днем в старой отцовской церкви. Аманда, конечно же, не знала, что я был под колпаком у Рейнолдса и ждал, когда смогу выбраться из-под колпака.
Я думал о том, сколько месяцев или лет пройдет, прежде чем доблестный детектив, мой неудобный партнер, по неосторожности споткнется где-нибудь на лестнице и с застывшим на лице изумлением шмякнется на неумолимый пол. А когда это случится, успеет ли он проклясть меня или моего отца? Нет, мне так не кажется. Его конец предначертан Библией, Книгой Левит и прочими книгами, и он будет справедливым, ведь в душе я остаюсь неверующим и именно поэтому ценю библейские истины и полезные предписания.
Р. Л. СтайнПРОДОЛЖЕНИЕ
Книги Роберта Лоуренса Стайна читают во всем мире. Они разошлись общим тиражом более 350 миллионов экземпляров, что делает его одним из самых коммерчески успешных писателей в истории. Он родился в 1943 году в городе Колумбус, штат Огайо, писать начал в возрасте девяти лет, пользуясь старой пишущей машинкой, найденной на чердаке. Закончив в 1965 году Университет штата Огайо, Стайн отправился в Нью-Йорк, собираясь стать писателем. В начале своей литературной карьеры он издал несколько сборников анекдотов и юмористических книг для детей под псевдонимом Джовиал Боб Стайн (Веселый Боб Стайн). Он является автором двух серий подростковых книг – «Улица Страха» и «Мурашки»; по второй из них снят популярный детский телесериал. Перу Стайна принадлежат также несколько романов. Стайн живет в Нью-Йорке с женой Джейн и собакой Минни. Его сын Мэтью – композитор, музыкант и звукорежиссер.
Взгляните, вот некий Закари Голд, тридцать три года. Энергичный, загорелый, долговязый и худой, напряженно сидит за ноутбуком в дальнем углу кофейни, занеся руку над клавиатурой.
Одет просто, в белую рубашку поло, подчеркивающую загар, бриджи цвета хаки, белые конверсы[16] «Олл-старз». Сжимает в руке пустой бумажный стаканчик из-под латте, начинает подносить к губам, ставит на место. Заказать, что ли, третий, на этот раз большой?
Закари Голд, автор в поисках сюжета, молит богов кофеина ниспослать ему вдохновение. Он – автор, попавший под власть унылого стереотипа, именуемого «кризисом второкурсника»[17]. А в дни, когда работа над вторым романом забуксовала, он понял, что стереотипы всегда верны.
Он не суеверен, не склонен к фантазиям. Он прагматик. Реалист.
Но сегодня он обрадуется любому волшебству, которое поможет ему начать писать. Ангел, муза, шаман, голос из могилы, волшебные четки, амулет, послание, нацарапанное на смятой бумажной салфетке.
Сегодня… А вдруг сегодня случится это волшебство?!
Нет, Закари Голд живет не в «Сумеречной зоне»[18]. Он живет в особняке в районе Западных Семидесятых улиц Манхэттена, в доме, купленном на солидные авторские отчисления от продажи первого романа.
Интервьюерам он говорит, что рецензий не читает. Но статью в «Нью-Йорк таймс», которая объявляла его «королем былого и грядущего[19] новой американской массовой литературы», он все-таки прочел.
«Есть ли грядущее у короля былого и грядущего?»
Закари поддается искушению, берет третий латте – обезжиренное молоко с каплей эспрессо – и вновь занимает свое место на троне перед вызывающе пустым экраном.
Первая книга, помнится, написалась сама. «Я писал почти с той скоростью, с которой печатаю. А потом лишь оставалось слегка отредактировать».