И снова я не нахожу что ответить. Он что, насмехается надо мной? Раскусил меня, раскрыл мой обман? Сомневаюсь. Он по-прежнему добродушен, но улыбается так, будто намекает, что я должен оценить шутку. Мне делается не по себе.
Ньюхаус убирает книгу на полку и запирает шкафчик, и я ощущаю облегчение. К тому же кофе готов.
Я уже успел согреться – и даже перегреться. Накладные рыжие усы начали чесаться. Пластмассовая оправа очков заметно тяжелее привычной для меня проволочной и оставляет на переносице красные следы. Как же мне не терпится сорвать их в миг триумфа, что наступит через час – или полтора, – когда я поеду из Сибрука на юг, вдоль побережья…
– Чарльз, осторожнее, капучино очень горячий!
Ньюхаус подает мне пахучий кофе со своим любимым обезжиренным молоком – не в маленькой чашечке, из каких принято пить капучино, а в большой кружке. Густой, темный и обжигающе горячий, как и предупреждал Ньюхаус. Я подумываю о том, чтобы достать из чемодана коробку линдтовских конфет и разделить их с хозяином. Не слишком ли рано? Не хочу вызывать подозрений. Если Аарон Ньюхаус съест конфету, нужно будет поскорее уходить и наша беседа по душам подойдет к концу. Глупо, но я вновь думаю: не стать ли нам партнерами? Идея наивная и вряд ли осуществимая, но почему нет? Если я представлюсь серьезным коллекционером с тонким вкусом (пусть и с весьма ограниченными возможностями, в отличие от Ньюхауса), то смогу убедить его. Я ведь ему понравился. Он мне доверяет.
Одновременно я просчитываю более вероятное развитие событий. Если дождаться, когда Аарон Ньюхаус впадет в кому, я смогу прихватить кое-какие сокровища с собой, не дожидаясь выкупа «Корпорации тайн». Я давно уже не промышляю воровством, но сложно противиться искушению при виде столь редких изданий. Моя жертва, сама того не ведая, приманила меня. Разумеется, я ограничусь лишь несколькими более-менее дешевыми книгами. Забрать, скажем, Диккенса – это неоправданный риск, который может меня погубить.
– Чарльз, вы часто бываете в этих краях? Не помню, чтобы вы раньше приходили в мой магазин.
– Нет, не часто. Летом как-то бывал…
Я неуверенно замолкаю. Может ли хозяин помнить всех посетителей в лицо? Или я понимаю Аарона Ньюхауса слишком буквально?
– Мы с бывшей женой иногда ездили в Бутбэй. Это в Мэне. Проезжали через ваш милый городок, но не останавливались, – отвечаю я сбивчиво, но искренне и продолжаю наобум: – Сейчас мы, к сожалению, расстались. Любили друг друга еще со школы, но жена не разделяла моей одержимости старыми книгами.
Насколько правдивым выглядит объяснение? Надеюсь, что хотя бы отчасти.
– Я всегда любил тайны – в книгах и в жизни, – добавляю я. – Мне очень приятно встретить такого же энтузиаста, особенно в таком прекрасном магазине…
– Конечно! Чудесная встреча! Я, как и вы, обожаю загадки – и в книгах, и в жизни, разумеется.
Аарон Ньюхаус от души смеется и дует на кружку с капучино – напиток еще дымится. Я заинтригован его тонкой ремаркой, но не могу понять, случайна ли она: надо поразмыслить.
Ньюхаус задумчиво продолжает:
– Книжные загадки рождены тайной жизни. В свою очередь книги-загадки позволяют нам с новой стороны взглянуть на жизнь, лучше понять ее.
Мне же хочется рассмотреть фотографии на полке за спиной радушного хозяина. На одной, заключенной в старомодную овальную рамку, изображена очень красивая черноволосая девушка – возможно, миссис Ньюхаус? Наверняка она, потому что рядом стоит ее снимок с молодым Аароном. Оба в свадебных нарядах – красивая пара. Я в глубоком недоумении: как такая красавица могла выйти за человека, настолько похожего на меня?
Конечно же (я поспешно прикидываю, чтобы смотреть на вещи объективно), та молодая невеста давно уже не молода. Как и мужу, ей уже за шестьдесят. Вне всякого сомнения, миссис Ньюхаус сохранила часть былой красоты. Нельзя полностью исключать, что убитая горем вдова со временем решит вновь выйти замуж – например, за человека, разделяющего увлечения ее покойного мужа, нового хозяина «Корпорации тайн»…
Другие фотографии, включая семейные, не так интересны. Можно сделать вывод, что Ньюхаус – примерный семьянин. Если бы у нас было побольше времени, стоило бы расспросить его об этих снимках, но я и без того выясню все о родне Ньюхауса.
Там же, на полке, стоит дерево, похожее на бонсай, – вероятно, вырезанное из старой вешалки. На дереве висят безделушки: мужское кольцо-печатка, мужские наручные часы, латунная пряжка от ремня, карманные часы на золотой цепочке. Если бы я не знал, что у Ньюхауса нет детей, то решил бы, что это они поместили свою поделку среди настоящих сокровищ.
Наконец капучино можно пить. Он все еще горячий, но невероятно вкусный. Надо было принести миндальных пирожных вместо трюфелей. Они подошли бы к этому кофе куда лучше.
Словно спохватившись, я достаю из чемоданчика коробку конфет, не забывая упомянуть, что она новая, не вскрытая.
Мне не слишком хочется заканчивать нашу удивительную беседу, но долг требует.
Ньюхаус в притворном ужасе отводит глаза:
– Шоколадные трюфели?! Мои любимые? Чарльз, благодарю, но вынужден отказаться. Моя жена рассчитывает, что я вернусь к ужину голодным как волк. – Голос букиниста дрожит, словно он ищет поддержки.
– Аарон, одна конфетка вам не навредит. А ваша ненаглядная жена ни о чем не узнает, если только вы сами не расскажете.
Ньюхаус берет конфету (из первого ряда, отравленную) по-мальчишески жадно и одновременно стыдливо, что весьма меня забавляет. С удовольствием нюхает ее и уже готовится укусить, но вдруг кладет на стол, словно сжалившись. И заговорщицки подмигивает мне:
– Вы правы, моей жене незачем об этом знать. Есть вещи, которые стоит скрывать даже от супруги – для ее же блага. Но мне бы хотелось ее угостить. Поделитесь еще конфеткой, Чарльз?
– Конечно… но почему только одну? Берите сколько хотите… разумеется.
Этого я не ожидал. Но отказать Ньюхаусу нельзя, и я снова протягиваю коробку, неуклюже разворачивая ее, чтобы рядом с ним были безопасные трюфели. Придется и самому с аппетитом съесть штучку, подав пример.
Как же здесь жарко! Чертовы усы все чешутся и чешутся!
Словно спохватившись, Аарон Ньюхаус решает позвонить жене по старому черному телефону с наборным диском: предмет из давно минувшей эпохи. Он понижает голос, но не из желания что-то скрыть от гостя, а из вежливости:
– Дорогая? Просто предупреждаю, что немного задержусь. Ко мне зашел удивительный клиент, и я не хочу его разочаровать.
«Удивительный». Я польщен и одновременно опечален.
Ньюхаус так нежно разговаривает с женой, что мне становится жаль и его, и ее. Но еще сильнее меня обуревают зависть и гнев. Чем этот человек заслужил любовь такой прекрасной женщины? Почему я одинок? Чем я хуже?
Это несправедливо, это нечестно. Невыносимо.
Ньюхаус говорит жене, что будет дома к половине девятого. Я вновь польщен его высоким мнением обо мне, значит он хочет, чтобы я остался еще на час. Другая жена могла бы рассердиться, но прекрасная (и загадочная) миссис Ньюхаус не возражает.
– Конечно! Скоро вернусь. Тоже люблю тебя, милая, – без тени смущения шепчет Ньюхаус, показывая, что ему не чужды простые человеческие эмоции.
Шоколадный трюфель не менее вкусен, чем капучино. Я жую его, и у меня в буквальном смысле слова текут слюнки. Я с надеждой жду, что Ньюхаус проглотит и свой, чего ему, безусловно, хочется, но пока он оставляет обе конфеты нетронутыми и просто потягивает кофе. Это так по-детски: откладывать самое вкусное на потом. Я стараюсь не думать о том, что Ньюхаус может съесть нормальный трюфель и отнести отравленный жене. Тогда надо предложить ему забрать домой всю коробку. И хозяин, и та, что должна унаследовать его имущество, уйдут в мир иной. Купить магазин у человека, не испытывающего к нему личных чувств, будет даже проще.
Я спрашиваю у Ньюхауса, кто покупает книги в таком уединенном месте, и он отвечает, что у него немало «удивительно верных и преданных» клиентов, приезжающих даже из Бостона и Нью-Йорка – по крайней мере, когда погода хорошая. Есть и постоянные покупатели из местных, порой заглядывают туристы.
– Только в «Старбакс» заходит больше народу.
Однако в последние двадцать пять лет основной доход приносят продажи по почте и через Интернет. Поток заказов относительно стабилен, письма от «многочисленных зарубежных клиентов» приходят ежедневно.
Для меня это словно удар под дых! Насколько я помню, у меня вообще нет клиентов за рубежом.
Впрочем, Аарон Ньюхаус этим не хвастается, и злиться на него глупо. Я с сожалением вынужден признать, что он во всем на голову выше меня. По иронии судьбы этот человек пострадает за то, в чем не виноват.
Как мой брат, наказанный за то, в чем не был виноват. За свою злобную, завистливую и мелочную душонку. Но брата мне не жалко, а вот Аарона Ньюхауса – еще как.
Терпению, с которым Ньюхаус оттягивает съедение трюфеля, можно только позавидовать! Я уже съел два, и пришло время для второй кружки капучино. Кофеин меня взбадривает. Словно полный восхищения репортер, я спрашиваю, откуда у хозяина взялся интерес к тайнам. Ньюхаус отвечает, что с раннего детства.
– Думаю, все началось, когда я впервые выглянул из колыбели и увидел лица глядящих на меня людей. Кто это такие? Тогда я еще не мог знать, что моя мать – это моя мать, а мой отец – мой отец. Эти люди, должно быть, казались мне гигантами, мифическими существами, вроде тех, что описаны в «Одиссее». – Он останавливается и на мгновение как будто погружается в прошлое. – Жизнь каждого из нас – одиссея. Бесконечное, непредсказуемое приключение. Только мы, в отличие от Одиссея, не возвращаемся домой, а стремимся все дальше от дома, как Вселенная в модели Хаббла.
Что-что? Какой Хаббл? Какая Вселенная? Не совсем понимаю Ньюхауса, но он, несомненно, говорит о том, во что твердо верит.
В детстве его манили книги-загадки. Сначала приключенческие романы для мальчиков, затем Шерлок Холмс, Эллери Куин, твеновский «Простофиля Вильсон». К тринадцати годам о