тогда стояли на своих местах. Рэкем не уставал напоминать, что мебель в те времена стоила заоблачных денег. Еще в магазине встречались странные, но занятные вещицы: старинные карты, глобусы и так далее. «Вроде сундука с сокровищами на дедушкином чердаке, у которого ты завороженно сидишь долгими дождливыми вечерами», – говорил Рэкем. Он увлеченно осматривал магазин, с каждой секундой чувствуя, что вернулся в давно знакомое место. Выглянув в окно, он увидел Атлантический океан и ощутил «благоговейный трепет перед его величественной красотой». Да, Милтону Рэкему хватило одного взгляда, чтобы без памяти влюбиться в магазин. Выяснилось, что Амос Слейтер подумывал о его продаже. Магазин достался ему по наследству. Любовь к книгам и книготорговле он сохранил, но прежней юношеской страсти больше не испытывал и собирался вскоре выйти на пенсию. Молодой Милтон Рэкем обрадовался нежданной удаче. Три недели спустя, с одобрения жены, он отправил Амосу Слейтеру предложение о покупке, и тот принял его почти без раздумий.
Ньюхаус говорит чуть озадаченно, словно желает убедить слушателя в правдивости своей фантастической истории. Ему важно, чтобы в нее поверили.
– «Моя жена, – говорил Милтон Рэкем, – смутно предчувствовала неприятности, но я не придал этому значения. Я был по уши в нее влюблен, предвкушал, как брошу высокопарный Гарвард, где все равно не мог рассчитывать на постоянное место, и займусь более честным, как мне тогда казалось, трудом. Мы с Милдред взяли ипотеку на тридцать лет, внесли первичный взнос через риелтора и отправились в магазин в качестве новых хозяев. Когда Амос Слейтер передал нам ключи, моя жена мимоходом спросила, как магазин достался ему, и Амос рассказал ей жуткую историю, словно хотел снять камень с души».
«„Книжный магазин Слейтера“, – это уже слова Амоса Слейтера, переданные Милтоном Рэкемом, – был открыт его дедом Барнабасом в тысяча девятьсот двенадцатом году». Дед Слейтера «любил книги больше, чем людей», что не мешало ему дружить с Амброзом Бирсом, который, насколько известно, поощрял литературные амбиции Барнабаса. Слейтер поведал Рэкему невероятную историю: в одиннадцать лет он зашел в дедов магазин после школы и ему предстало видение. Магазин был пуст. «Ни посетителей, ни продавцов, ни деда. Но когда я спустился в подвал и включил свет, то увидел деда висящим на балке. Он выглядел удивительно прямым и неподвижным, лицо было милосердно отвернуто, но это, несомненно, был дед. Я остолбенел и долго не мог пошевелиться, не веря своим глазам. Так испугался, что даже не вскрикнул. Мы с дедом Барнабасом никогда не были близки. Он редко обращал на меня внимание, лишь изредка подшучивал: „Ты мальчик или девочка? А ну говори!“ Старик Слейтер был со странностями. Обычно ходил с отрешенным видом, но мог резко вспылить, мало чем интересовался, но если интересовался, то пылко. Он хотел наладить успешную торговлю, но к клиентам относился свысока и цинично высказывался о людях вообще. Видимо, он подкатил к балке передвижную стремянку, накинул на шею петлю, взобрался по ступенькам и оттолкнул лестницу. Умер он страшной, мучительной смертью, от удушения, извиваясь и брыкаясь несколько минут, пока не задохнулся… Жуткий вид дедова тела на балке навсегда остался в моей памяти. Не знаю толком, что произошло дальше. Наверное, я лишился чувств, а очнувшись, кое-как выбрался из подвала и бросился за помощью… Помню, как я кричал на всю Хай-стрит. Люди поспешили на помощь, я отвел их в подвал, но там никого не оказалось. Ни поваленной стремянки, ни веревки на балке. Я был потрясен. Мне было всего одиннадцать, и я не мог понять, что случилось. В конце концов деда разыскали. Он сидел в пабе, в нескольких шагах от магазина, и спокойно уплетал свиную рульку с квашеной капустой, запивая ее портвейном. Почти весь день он разбирал товар на втором этаже и даже не слышал шума».
Несчастный Амос Слейтер так никогда и не оправился от потрясения, вызванного видом повешенного деда, – по крайней мере, так считали окружающие…
По словам Милтона Рэкема, Амос Слейтер говорил, что дед Барнабас был хитрым, изворотливым человеком. Обманывал деловых партнеров, обольщал наивных невинных девушек и не раз присваивал их сбережения. Собрал целую коллекцию старых книг, включая «Виланда» Чарльза Брокдена Брауна, утверждая, что покупал их на распродажах и аукционах. Но кое-кто полагал, что он выманивал книги у убитых горем вдов и наследников умерших людей, а то и вовсе воровал. Насколько знал Слейтер, никто так и не смог ничего доказать. «Когда я вырос, – рассказывал он, – то понял, что мой отец до смерти боялся деда Барнабаса, а тот издевался над ним за его забитость. „Почему у меня нет достойного сына и наследника?! Что за жалкие трусы меня окружают?!“ – возмущался Барнабас. Он любил грубо разыгрывать как врагов, так и друзей, особенно угощать знакомых сладостями со слабительным. Однажды нашего пастора прямо во время воскресной службы сразил ужасный понос – из-за сливовых пирожков, которыми Барнабас угостил его семью. В другой раз моя мать чуть не умерла, отравившись яблочным сидром, в который дед подлил инсектицида, – по крайней мере, так подозревали (спустя много лет дед признался, что действительно капнул немного в сидр своей невестки, но клялся, что принял инсектицид за слабительное. „Что бы там ни говорили, я не хотел травить ее до смерти“, – развел он руками и расхохотался так, что у всех кровь застыла в жилах). Тем не менее Барнабас Слейтер от всей души любил детективы и сам пописывал, подражая Эдгару По».
Амос Слейтер рассказал Рэкему, что хотел уехать из Сибрука и навсегда порвать с ужасным наследием Барнабаса, но вопреки своему желанию унаследовал дедов магазин. «Дед отписал мне магазин в завещании. Отец в то время тяжело болел, жить ему оставалось недолго. Я решил принять наследство, хоть и знал, что оно – как тот могильный камень у По, поваленный, чтобы заживо похороненная жертва не могла выбраться… Мой дед хвалился и другими злодеяниями (кто знает, говорил старый злодей правду или просто хотел напугать слушателей), например экспериментами с экзотическими ядами. Он добывал яд у лягушек: бесцветную, безвкусную жидкость молочного цвета, которую можно незаметно подлить в горячий шоколад или кофе… эти лягушки, известные как древолазы, обитают во Флориде, в Эверглейдских болотах… Яд древолазов почти не изучен, и ни один патологоанатом не обнаружит отравления. Симптомы не вызывают подозрений. В течение нескольких минут (по словам деда) яд начинает действовать на центральную нервную систему. Жертва испытывает судороги, конвульсии, не может глотать из-за пересыхания горла. Вскоре начинаются галлюцинации, наступают паралич и кома. Через восемь-десять часов, когда жертва находится без сознания и ничего не чувствует, отказывают внутренние органы. Печень, почки, легкие, сердце, мозг умирают один за другим. Со стороны это выглядит как инфаркт или инсульт. Ни желудочно-кишечного расстройства, ни тошноты, ни рвоты. Промывание желудка, как при пищевом отравлении, не помогает. Жертва просто угасает… можно назвать это милосердной смертью».
Аарон Ньюхаус замолкает, словно не может переварить слова, которые извлек из закромов памяти.
– Ирония судьбы в том, рассказывал Слейтер, что, прожив долгую и удивительно успешную жизнь, в возрасте семидесяти двух лет торговец книгами Барнабас Слейтер действительно повесился – как считалось, от тоски и презрения к себе – в том самом подвале своего магазина. Все точно так, как в видении Амоса. На полу под повешенным были рассыпаны аккуратно набранные и отредактированные страницы рукописей нескольких детективных романов. Никто не собрал их и не прочел. Семья решила схоронить рукописи вместе с Барнабасом. Удивительная история, не правда ли? Чарльз, вы когда-нибудь сталкивались с подобным в реальности? Эту историю, со слов Амоса Слейтера, пересказал мне со всей серьезностью бедняга Милтон Рэкем. Ему можно только посочувствовать: он владел магазином, предыдущий хозяин которого повесился, и жил в постоянном страхе перед нападением собственного сына. Жители Сибрука, говорил Слейтер, не были уверены, что Барнабас отравил кого-нибудь насмерть, известны были лишь его шутки со слабительным и инсектицидом. Но яд древолазов не оставляет следов. Кое-кто из Слейтеров умер от загадочных «естественных причин». Близкие знакомые Барнабаса уверяли, что старик частенько говорил о «злых людях, заслуживающих смерти» и с озорной улыбкой заявлял, что не раз «устранял» людей забавы ради – хороших, плохих, средненьких, – классические убийцы непривередливы. Барнабас был большим поклонником эссе «Убийство как одно из изящных искусств»: де Квинси в нем утверждает, что для убийства не нужен мотив и, более того, совершать убийство, когда есть мотив, – вульгарно и непристойно. Барнабас думал так же. Простите, Чарльз, вам нехорошо?
– Нет, почему же… Я просто… Я несколько сбит с толку…
– Слишком запутанно? Давайте перескажу вкратце. Я приобрел магазин у Милтона Рэкема, его предшественником был Амос Слейтер, унаследовавший магазин от своего деда Барнабаса Слейтера, который повесился здесь же в подвале. Поэтому, как я уже говорил, я не спускаюсь в подвал без особой нужды и посылаю туда других работников – им все равно! Мне кажется, вас смутила философия Барнабаса Слейтера, согласно которой для убийства не нужен мотив, особенно если рассматривать его как «изящное искусство».
– Но зачем убивать без мотива?
– А зачем убивать, имея мотив? – Ньюхаус многозначительно улыбается. – Мне кажется, Барнабас Слейтер выкачивал из жизни «эссенцию тайны» точно так же, как добывал яд из лягушек. Убийство – совершенный, законченный акт, и для него, как для создания картины, не нужен мотив. Но в случае необходимости повод можно отыскать, и самым очевидным будет самозащита. Наши предки не доверяли чужакам и были, выражаясь современным языком, ксенофобами и параноиками. Если кто-то вторгался на их территорию с враждебными намерениями или даже без них, куда проще было избавиться от чужака, чем стараться понять его и таким образом допустить роковую ошибку. В далеком прошлом, когда Бог еще не был любовью, такие ошибки могли привести к истреблению целых народов – и поэтому homo sapiens, существо осторожное, предпочитает упреждать, а не бороться с последствиями.