Даже голос его был впечатляющим. С южным акцентом, со свойственной виргинцам модуляцией, необъяснимым образом пережившей годы обучения в северных школах и университетах. В голосе Спаннера звучала уверенность в том, что его хозяин владеет землей, на которой стоит, воздухом, которым дышит, и всем, что видит со своего места.
– Привет, Т. М., – сказал Холлкин. – Это Доминик.
– Герр доктор профессор, – ответил Спаннер. – Всегда рад вас слышать.
Холлкин надеялся, что это правда. В отличие от большинства звонивших Спаннеру людей, он никогда не просил у него ни денег, ни советов, ни помощи. Вот уже тридцать лет они обсуждали лишь то, что их изначально сблизило, – книги.
– Взаимно, Т. М. Я тебя не отвлекаю?
– Ничуть. Я дома, смотрю телевизор. Нет, «смотрю» – не совсем верное слово. Просто разглядываю альпийские пейзажи, без звука. Что нового, Дом?
– До недавнего времени – ничего. Но несколько минут назад поступил звонок, который не дает мне покоя.
– Что случилось? Ты не болен? – с искренним беспокойством спросил Спаннер.
– Нет, что ты! Дело вообще не во мне. Вопрос скорее интеллектуального и исторического свойства. Какой-то незнакомец утверждает, что у него есть «Книга о Льве».
– «Книга о Льве», – повторил Спаннер. – Из «Заключения».
– Именно, – подтвердил Холлкин. – Последняя в списке работ Чосера, за которые он якобы извиняется.
– Дом, подожди секунду. Я возьму с полки свой экземпляр «Кентерберийских рассказов». Он буквально в двадцати шагах.
Холлкин услышал, как телефон лег на твердую поверхность. Т. М. Спаннер вновь заворожил его. Он вращался в деловых кругах, занимался политикой, промышленностью, торговлей и всем, что требовало искусного использования власти, но в то же время беззаветно любил и изучал литературу. Он не просто был способен собрать библиотеку таких размеров, что двадцать шагов были коротким расстоянием: он помнил, где что лежит в этой огромной библиотеке. Наконец Спаннер вновь взял трубку.
– Загляни в самый конец, после «Рассказа Священника», – сказал Холлкин.
– Я помню, – ответил Спаннер. – Так, «Кентерберийские рассказы, все те, что греха полны, Книга о Льве и многие другие книги… и множество песенок и похотливых лэ». Эту «Книгу о Льве» ведь так и не нашли?
– Нет. Но звонивший мне человек утверждает, что она читается от и до и написана на тонком пергаменте писарским почерком.
– Думаешь, это возможно?
– Сомневаюсь, – сказал Холлкин. – Но бывало, что люди неожиданно находили самые невероятные вещи.
– Чего ты хочешь от меня?
– Сам не знаю, – признался Холлкин.
– По-моему, ты лукавишь, – заметил Спаннер. – Зачем тогда звонить старому другу, который вдобавок богаче остальных твоих друзей?
– Прости, – ответил Холлкин. – Я не хотел показаться неискренним. Мне нужна помощь, но я не понимаю, какая именно. Я узнал о книге лишь несколько минут назад и решил с кем-нибудь поделиться. Первому встречному об этом не расскажешь, и я обратился к тебе, старому другу, способному разгадать эту головоломку. У нас с тобой разный жизненный опыт, и ты наверняка распознаешь обман лучше меня. Незнакомец сказал, что у него есть эта книга. Возможно, он псих, простофиля или шарлатан. А возможно, он владелец ценнейшей утраченной рукописи.
– У тебя сохранилась запись его голоса?
– Да. Он не назвался, не сказал, откуда звонит и что собирается делать с книгой. Я даже немного жалею, что он не позвонил кому-нибудь другому – хотя, может, и позвонил. Например, этому напыщенному индюку Джеральду Бэтьюну. – Холлкин взял паузу. – По правде говоря, мне хочется, чтобы «Книга о Льве» оказалась подлинной, хорошо читаемой, написанной на тонком пергаменте писарским почерком. Надеюсь, что ее владелец хочет выяснить у меня, в какой музей ее лучше передать.
– Ты сомневаешься в его намерениях, – заметил Спаннер.
Доминик Холлкин встряхнул стакан, наблюдая, как густо-янтарная жидкость вращается внутри его.
– Библиотеки и музеи по всему миру существуют за счет пожертвований, – сказал он. – Мне известны великодушные, щедрые жесты, в том числе твои. Но я был также свидетелем настолько эгоистичных и подлых поступков, что не мог поверить в такое. Не знаю, что будет в этот раз.
– Может, нечто среднее? – предположил Спаннер. – Обычная сделка?
– Возможно, – согласился Холлкин. – Главное, чтобы не розыгрыш. Студенты могли нанять какого-нибудь пройдоху, чтобы разыграть старого профессора. Потратишься на бутылку, зато потом всю жизнь будешь вспоминать, как у профессора тряслись руки от одного упоминания утерянной поэмы Чосера.
– Возможно, – согласился Спаннер. – Давай подумаем о практических шагах. Что будем делать?
– Нужно все как следует обдумать и быть готовыми к следующему действию, прежде чем оно разыграется. Надо полагать, следующий звонок случится нескоро, а если вообще не случится, мы просто забудем обо всем этом. Не стоит мечтать о невозможном.
– А если он все же перезвонит? – спросил Спаннер.
– Постараемся направить события в нужное русло.
– В какое именно?
– Попробую уговорить его передать книгу университету, благотворительному фонду или британскому правительству. Библиотека Хантингтона в Калифорнии тоже подойдет. Там хранится Элсмирский манускрипт.
– Если он богат, пожертвование принесет ему существенный налоговый вычет, – сказал Спаннер. – Больше, чем он заработает с продажи.
– Можно соблазнить его предложением назвать манускрипт в его честь. Как Элсмирский.
– Или как Мраморы Элгина[24], – добавил Спаннер. – Но вполне может оказаться, что он не тщеславен и недостаточно богат, чтобы волноваться о налоговых льготах.
– Как бы то ни было, нужно придумать, как заполучить рукопись. Сколько может стоить последнее значительное произведение Джеффри Чосера? Нельзя допустить, чтобы манускрипт попал на аукцион, иначе арабские шейхи с оксфордским образованием, медиамагнаты и австралийские миллиардеры начнут за него войну. Помню, такое случилось с картинами Ван Гога: они ушли за сумму, на которую можно купить успешную компанию.
– Хочешь, чтобы я ее купил? – предположил Спаннер.
– Я думал об этом, – подтвердил Холлкин, – но даже у тебя может не хватить денег. Лучше собрать достаточную сумму, на случай если незнакомец решит продать книгу. Но мы сами не будем предлагать деньги. Пускай лежат до поры до времени.
– Логично. Давай прикинем, сколько нам понадобится. Почем идут такие вещи?
– Таких, как эта, попросту нет. В две тысячи первом экземпляр первого издания Шекспира ушел на «Кристи» почти за шесть миллионов долларов. Но это была обычная печатная книга. В мире их сорок штук, а переизданий вообще не счесть. «Книга о Льве» – рукопись. Каждый лист изготовлен вручную из высушенной и выглаженной камнем овечьей кожи, а текст выполнен каллиграфическим почерком и украшен иллюстрациями. Она уникальна. Настоящее произведение искусства.
– Ладно. Сколько, по-твоему, может стоить такой манускрипт? Сразу назови потолок.
– Нельзя сказать, не видя его. В тысяча девятьсот восемьдесят третьем немецкий консорциум заплатил почти двенадцать миллионов долларов за Евангелие Генриха Льва – тоже шедевр. Но никто никогда не платил двенадцать миллионов, ожидая найти в Библии что-то новое, и шесть – потому, что не знал, о чем писал Шекспир.
– Назови конкретную сумму.
– Не могу, – признался Холлкин. – Страшно даже представить.
– А ты попробуй.
– Ладно, – решился профессор. – Предположим, что пять миллионов – это минимум. Сохранность вряд ли будет такой же хорошей, как у Элсмирского манускрипта, но зато вещь уникальная. Существует несколько рукописей «Кентерберийских рассказов», а «Книга о Льве» одна. Найти последнее значительное произведение первого из великих английских писателей – все равно что найти последнего выжившего динозавра. Понимаешь?
– Вполне. Продолжай.
– Вдобавок содержание «Книги о Льве» неизвестно. Первым делом ответственный владелец выпустит три издания: факсимильное, массовое, для рядового читателя, и научное, со сносками, предисловиями, историческим и критическим, статьями ведущих литературоведов. Нам неизвестен объем книги. Может, там тысяча триста поэтических строк, как в «Книге Герцогини», а может, более восьми тысяч, как в «Троиле и Крессиде». Даже если «Книга о Льве» окажется неудачной, ее ценность для ученых не уменьшится.
– Продажа издательских прав поможет возместить часть вложений, – вставил Спаннер.
– Сметать книгу с прилавков, конечно, не будут, – сказал Холлкин, – но ученые во всех англоговорящих странах ее купят. В США, Канаде, Англии, Австралии, Новой Зеландии, Южной Африке, Ирландии…
– Я знаю, в каких странах говорят на английском.
– Она будет продаваться скромными тиражами, но зато бесконечно. Каждому, кто занимается Чосером, придется ее прочесть. Причем не только в англоязычных странах. Английскую литературу изучают по всему миру. В Германии и Швейцарии английским владеют две трети населения, в Швеции и Нидерландах – восемьдесят пять процентов, в Индии – двадцать…
– Ладно-ладно, – остановил профессора Спаннер. – Предположим, что владелец манускрипта сможет отбить небольшую часть вложений.
– Есть также гранты от государства и от независимых фондов, – добавил Холлкин. – Но их еще нужно дождаться, и сумма вряд ли будет большой.
– Если мы собираемся торговаться, то в любом случае должны определить примерную стоимость, – настаивал Спаннер. – Давай сложим двенадцать миллионов, заплаченных немцами за Евангелие, и шесть, заплаченных за Шекспира. Получается восемнадцать. Думаю, от этого и надо отталкиваться. Цифра не взята с потолка и достаточно велика, чтобы наши намерения восприняли всерьез.
– Годится, – согласился Холлкин. – Сможешь достать?
– Попробую, – ответил Спаннер. – Нельзя рассказывать потенциальным инвесторам, на что нужны деньги, иначе они из партнеров превратятся в конкурентов. А заплатить неизвестно за что не каждый решится.