– Есть кто-нибудь на примете?
– Посмотрим, сработает ли моя репутация. Выпей еще виски, ложись и не волнуйся. Я позвоню кому следует. Чем больше денег мы соберем, пока твой таинственный незнакомец не выйдет на связь, тем лучше.
Ночью Холлкин спал плохо – то и дело просыпался и заново прокручивал в голове все события, отделяя сон от реальности, и затем подолгу не мог уснуть.
Он ждал нового звонка. День прошел в невыносимых мучениях. Прошла еще одна ночь, и Холлкин начал сомневаться. Он снова и снова прослушивал сообщение с автоответчика, желая убедиться, что верно все истолковал и ничего не упустил – например, номера звонившего или его имени. Даже позвонил в телефонную компанию: не могут ли сообщения быть обрезаны по вине оборудования? Нет, не могут. «Ваш тариф, мистер Холлкин, позволяет принимать сообщения длительностью в несколько минут. Связь и запись осуществлялись в цифровом формате, поэтому пленка закончиться не могла. А номер звонившего заблокирован».
Через день Холлкин проводил в университете утренний тест на тему, прозванную студентами «От Беовульфа до сдвига громогласных»[25]. Он хотел заразить юных циников своей горячей любовью к раннесредневековой литературе, и больших трудов ему это не стоило. А вот семинар для будущих докторов прошел со скрипом. Они разбирали «Confessio Amantis» Джона Гауэра – сильную, мастерскую работу, но в этот день Холлкин думал лишь о том, что Гауэр – не Чосер. Никто и рядом не стоял с Чосером – даже автор «Жемчужины» и «Сэра Гавейна» не мог похвастаться широтой взглядов, человеколюбием и целеустремленностью Чосера.
После занятий Холлкин помчался домой и едва успел затормозить у подъездной дорожки, чуть не столкнувшись сначала с живой изгородью, а затем с гаражом. Водительская дверца оказалась слишком близко к стене, и профессору пришлось протискиваться наружу. Он ворвался в дом, подскочил к телефону и прослушал новые сообщения. Ничего. Точнее, не то, чего он ждал. Еще несколько студентов слегли с недугом, который не позволял им работать над рефератами. Будущий доктор наук хотел сдать устный экзамен во вторник, в один день с письменным. Без проблем; чем скорее, тем лучше. Норман Сэммонс, приятель Холлкина, предлагал ему написать статью для нового издания «Гавейна и Зеленого рыцаря». Хорошо. Можно будет переработать статью десятилетней давности для «Вестника английской и германской филологии» и порадовать тех, кто ее помнил, новыми сведениями и идеями.
Тут ему в голову пришла мысль. Он решил поменять сообщение автоответчика. Набрав код, он профессорским тоном произнес: «Это Доминик Холлкин. Вы можете оставить сообщение после сигнала или перезвонить на мой мобильный телефон», после чего продиктовал номер мобильника. Затем он позвонил себе и проверил. Все работало. Теперь ему не придется терзаться, опасаясь пропустить важный звонок от владельца «Книги о Льве».
Следующие четыре дня Холлкин провел, не выпуская мобильника из рук. Он постоянно проверял громкость, убеждаясь, что никакой шум не помешает ему услышать звонок. Он включил вибрацию и все время просматривал сообщения, на случай если все же пропустил звонок.
Потом беспокойство прошло, как проходит простуда. Над ним все-таки подшутили. Если бы незнакомец действительно обладал таким сокровищем, он не стал бы ждать столько времени. Ему понадобилась бы экспертная оценка манускрипта. Кто-то вроде Холлкина должен был заключить: «Да, рукопись подлинная». Звонивший даже не заикнулся об этом.
Холлкин успокоился и смог наконец отдохнуть. Он не нес никакой ответственности за этот мифический манускрипт. Ничего чрезвычайного не произошло, жизнь шла своим чередом.
Теперь Холлкина беспокоило одно: любой мог узнать его мобильный номер. Студенты нередко названивали после полуночи, чтобы отпроситься с лекций или спросить какую-нибудь чепуху, словно он был работником справочного бюро. Заведующая кафедрой принялась регулярно приглашать его на банкеты, и Холлкину приходилось с ходу придумывать отговорки.
Наконец он перезаписал сообщение, убрав упоминание о номере мобильного. Теперь оно звучало так: «Если у вас срочное дело, оставьте сообщение после сигнала». Такая формулировка оставляла звонящим меньше свободы, чем до розыгрыша с Чосером.
Холлкин не спешил перезванивать Спаннеру. Одно дело – поменять сообщение на автоответчике и вернуться к прежнему распорядку жизни, другое – попрощаться с эфемерной надеждой, сообщив Спаннеру, что вся история оказалась шуткой.
Он тянул неделю, но в конце концов сдался.
Спаннер взял трубку и тут же сказал:
– Я как раз собирался тебе звонить. Ты не слишком занят?
– Нет.
– Я все сделал.
– Что?
– Добыл нужную сумму, – сказал Спаннер.
– Восемнадцать миллионов? – Холлкин едва не рухнул в обморок.
– Я заложил кое-какую недвижимость в Европе и Виргинии. И еще договорился с несколькими друзьями в хедж-фондах и банках. Они согласились выделить деньги, как только потребуется, без указания целей финансирования.
– Т. М., прости, – сокрушенно произнес Холлкин. – Мне так и не перезвонили. История слишком хороша, чтобы быть правдой. Надо было сразу догадаться. Думаю, меня обманули.
– Думаешь, но не уверен? – уточнил Спаннер.
Холлкин задумался.
– Почти уверен. С самого начала это казалось невероятным. Шестьсот с лишним лет, и ни единого намека на находку книги.
– Дом, я ценю твою честность и принимаю извинения. Но если не возражаешь – и даже если возражаешь, – я попридержу деньги. Я пока еще ничего не продал и ничего не взял взаймы. Лишь позаботился о ликвидности некоторых активов.
– Не стоит, – сказал Холлкин. – Я и так чувствую себя дураком. Не хочу, чтобы и твоя репутация пострадала из-за розыгрыша.
– Не пострадает, – уверил Спаннер. – Давай пока забудем обо всем. А деньги пускай остаются в нашем распоряжении.
Долгожданный звонок раздался спустя семнадцать часов. Холлкин ехал в машине в университет и чрезвычайно удивился, когда в кармане зазвонил и завибрировал мобильник. Остановившись на обочине, он ответил:
– Да?
– Здравствуйте, профессор Холлкин. – Голос был узнаваемым, немного гнусавым, высоковатым и резким, манера выражаться – официальной. Холлкин так часто прослушивал сообщение с автоответчика, что знал все интонации, все модуляции. – Вам удобно говорить?
– Я в машине, стою на обочине, – ответил профессор.
– Полагаю, вы получили мое послание?
– Получил.
– Хорошо. Прошло достаточно времени, чтобы вы могли все обдумать и подготовиться к более обстоятельному разговору. Я считаю, что в моих руках оказался последний сохранившийся экземпляр «Книги о Льве». Вероятно, это единственная копия рукописи Чосера.
– Как вы определили, что рукопись подлинная? Вдруг это вообще не Чосер? Образ льва часто встречается в средневековой литературе. Множество исторических деятелей носили это прозвище. Например, Генрих Лев, герцог Саксонии.
– На первой же странице английскими буквами написано, что это «Книга о Льве» Джеффри Чосера. Я провел углеродный анализ пергамента – результаты указывают на конец четырнадцатого века. Предположительно, середина тысяча триста девяностых годов. Стиль, безусловно, чосеровский – отточенный, приземленный, воодушевленный, веселый, похабный.
Холлкин с трудом скрывал возбуждение:
– Когда я смогу взглянуть на манускрипт?
– Прямо сейчас. Я отправил вам содержание и несколько страниц.
– Где? Как?
– В приложении к письму. Можете взглянуть, когда вам захочется.
– Вы хотите, чтобы я, рискуя репутацией, определил подлинность настолько важной рукописи, не видя ее вживую?
– Я ничего от вас не хочу. Просто даю возможность взглянуть на нее, – сказал незнакомец и повесил трубку.
Доминик Холлкин сидел в машине, на обочине, и тупо смотрел, как дворники гоняют воду туда-сюда по лобовому стеклу: вжик-вжик, вжик-вжик. Он и не заметил, как начался дождь. Дворники двигались медленно, и вода успевала занять только что очищенную территорию.
Холлкин понял, что хозяин книги ему не нравится. Высокомерный тип, который получает удовольствие, заставляя других – конкретнее, Доминика Холлкина – пускать слюни в ожидании. Он намекнул, что никто, кроме Холлкина, не знает о существовании рукописи, но выяснить, так ли это, не было возможности. Приступ лютой ненависти длился минут пять. Мимо проносились машины и щедро обливали автомобиль Холлкина водой из лужи. Взглянув в зеркало заднего вида, профессор выждал удобный момент, выехал на дорогу и спокойно добрался до университета, где встал на личном парковочном месте номер 364. Он приметил его давно, когда был всего лишь ассистентом кафедры, и несколько лет дожидался, когда оно освободится. Всего несколько шагов отделяли его от тенистой беседки, где летом можно было укрыться от жары, а зимой – от дождя и снега. Холлкин вышел из машины, взял портфель, добежал до беседки, затем спокойным шагом прошел до конца тротуара и рванул к входу в Бэкон-холл. Там он прочел вдохновенную лекцию. Профессор впечатлил студентов прекрасным среднеанглийским языком и блеснул актерским мастерством, с выражением зачитывая каждую строчку и изменяя интонацию в зависимости от персонажа. Затем он лаконично и предельно ясно объяснил смысл произведений, о которых рассказывал, пробудив в слушателях невиданный энтузиазм.
Эта маленькая победа приободрила Холлкина. Он целый час боролся с желанием отменить лекцию, чтобы скорее проверить электронную почту. У гадкого незнакомца наверняка был способ узнать, когда именно Доминик Холлкин откроет письмо. Пускай ломает голову, почему профессор не сделал этого в течение целого часа и сделает ли вообще.
Наконец он смог расслабиться в кабинете. Кабинет служил рабочим местом и убежищем. За тридцать лет Холлкину стало казаться, что помещение принадлежит лично ему, а не университету. Темные деревянные панели и шкафы пережили уже трех предшественников Холлкина, а вот книги были его собственными. Особо ценные экземпляры – фрагменты иллюстрированных манускриптов, отдельные страницы средневековых церковных книг и государственных документов – формально принадлежали к университетской коллекции, но со временем Холлкин и их стал считать своими.