Незнакомец рассмеялся:
– Вы хоть представляете, как выглядят пять миллионов наличными?
– Полагаю, как пятьдесят тысяч стодолларовых банкнот, – ответил Холлкин. – Это огромная сумма. Насколько я знаю, деньги будут уложены в ящики, по миллиону в каждый.
– Я не собираюсь продавать манускрипт. А вот в качестве выкупа пять миллионов сгодятся.
– Я готов говорить только о покупке.
– Вы эксперт, и, согласно вашей оценке, пяти миллионов долларов достаточно, чтобы получить в свое владение этот предмет? Безусловно, рукопись стоит дороже, но я готов прислушаться к вашим доводам. К сожалению, вы поторопились. Уверен, вы охотно расстанетесь с пятью миллионами, чтобы шедевр продолжил существовать. Вы его не получите, но зато он останется цел, а когда-нибудь, возможно, будет опубликован.
На лбу Холлкина выступил холодный пот. Он предложил слишком мало.
– Если я повышу цену, вы продадите манускрипт?
– Нет. Говорю же – он не продается. Пять миллионов – гарантия того, что я его не уничтожу.
– Прошу вас, – взмолился Холлкин. – Судьба такой ценной рукописи не должна зависеть от причуд одного человека.
– Рад, что вы так считаете. Собирайте деньги, грузите на черный «кадиллак-эскелейд» и везите в Бостон послезавтра, к семи утра. Повторите.
– Вы хотите, чтобы деньги были доставлены в Бостон на черном «кадиллаке-эскелейде» послезавтра, к семи утра.
– Не дуйтесь. Вас же все устраивает.
– С чего вы взяли?
– А разве не так? Вы ни при каких обстоятельствах не смогли бы владеть манускриптом. За вами стоят люди с деньгами, и произведение перешло бы к ним, а не к вам. Главное, что мир не потеряет «Книгу о Льве». Ученый вроде вас должен смотреть в далекое будущее.
– Я всю жизнь изучал средневековую литературу, потому что люблю ее и всегда нахожу что-нибудь новое даже в тех творениях, которые знаю наизусть. Я хочу прочитать и это.
– Достойный ответ, – сказал незнакомец. – Я перезвоню в среду и сообщу, куда пригнать «кадиллак».
– Мне? Я не собирался…
– Иначе сделка не состоится. Водителем должен быть человек, знающий, что именно стоит на кону, – то есть вы.
– Ладно. – Холлкину пришлось согласиться.
Он напрягся, ожидая очередной высокомерной реплики, но в трубке стояла тишина. Незнакомец сказал все, что хотел.
Холлкин позвонил Спаннеру. Он боялся рассказывать, чем окончился диалог с незнакомцем. Не рассказывать он тоже боялся. Спаннер отреагировал не сразу.
– Ладно, Доминик. Вряд ли другой справился бы лучше. Мы ведь подозревали, что этот тип может оказаться психом. Ты все еще уверен, что манускрипт подлинный?
– Да, – ответил Холлкин. – Присланный фрагмент – это ровно то, что делал Чосер в те годы. Стиль, безусловно, чосеровский. Даже внешний вид рукописи соответствует эпохе: тонкий пергамент, писарский почерк. Чосер был богат и мог себе это позволить. Слишком много совпадений для фальшивки.
– Хорошо. Беру дело в свои руки. Нужно кое с кем переговорить, а ты пока лети в Бостон. Остановись в отеле «Ленокс», чтобы я знал, где тебя искать.
– А ты что будешь делать?
– Для начала раздобуду черный «кадиллак-эскелейд» и отправлю его в Бостон с пятью миллионами на борту. Осмотрись и жди звонка. Когда он позвонит, делай все, как велено, а мы попробуем что-нибудь придумать. Попытка не пытка.
– Что у тебя на уме?
Спаннер вздохнул:
– Я считаю, что нам пора заручиться помощью профессионалов. У меня есть знакомые, которые знают, что делать в таких случаях. – Голос Спаннера звучал задумчиво. – Подожди минутку. – Спустя несколько секунд он вернулся. – Так. Я заказал для тебя билет в Бостон и забронировал номер в «Леноксе». Вылет завтра, в одиннадцать пятнадцать утра.
– Ты уверен, что…
– Да, – перебил Спаннер. – Шантаж и вымогательство денег в обмен на то, что предмет всемирного культурного наследия не уничтожат, – это преступление. А если его уничтожат, будет еще хуже. Нужно этому помешать. Собирайся.
Холлкин поселился в «Леноксе». Вечером ему позвонили. Профессор взглянул на телефон, точно на ядовитую змею, но все же взял его.
– Знаю, что ты подумал, – раздался голос Спаннера. – Но это всего лишь я. Спустись, я жду внизу.
Холлкин накинул пиджак и поспешил к лифту. Блестящие латунные двери открылись, он выскочил из кабины, обогнул регистрационную стойку и увидел Спаннера, расположившегося в кресле. Одного. Холлкин уже успел забыть о главной черте Спаннера – непринужденности. Т. М. сидел, вальяжно облокотившись на мягкие ручки кресла, вытянув ноги и откинув голову. Заметив Холлкина, он вскочил и пожал ему руку.
– Дом! – воскликнул он. – Рад, что ты добрался без приключений.
И тут случилось нечто необычное. Спаннер сказал:
– Позволь представить тебе мистера Хэнлона и мистера Стоукса. – С дивана поднялись двое мужчин, а Спаннер повернулся в другую сторону. – Мистера Гарнера, мисс Тернер и мисс Дэй.
Холлкин только сейчас заметил, что фойе заполнено нанятыми Спаннером оперативниками. Все пятеро были совершенно разными. Седовласому, похожему на старого футбольного тренера Хэнлону было далеко за пятьдесят. Стоукс и Гарнер были заметно ниже его ростом, один – рыжий и бледный, другой – чернокожий. Две стройные тридцатилетние женщины выглядели неприметными. Но понемногу Холлкин начал находить у них общие черты. Все походили на полицейских – терпеливых, внимательных, неулыбчивых, словно они ждали подвоха от каждого встречного. Холлкин пожал всем руки, чтобы лучше запомнить их и одновременно дать понять: он не подведет. И все равно агенты смотрели на него скептически. Они наблюдали за профессором, ожидая от него какой-нибудь выходки, и Холлкин понял, что их, должно быть, долго убеждали в его безвредности.
– Пойдем с нами, – сказал Спаннер, направляясь к выходу.
Холлкин поспешил за ним. Вскоре они оказались на Бойлстон-стрит. Профессор оглянулся, задавшись вопросом, надо ли идти по улице толпой, как на параде, но, к своему удивлению, увидел, что агенты слились с городским ландшафтом. Женщины оживленно болтали между собой, как давние подруги. Обе достали откуда-то пакеты с символикой ближайших магазинов и разглядывали товары в витринах. Хэнлон обогнал их и шагал в двадцати шагах впереди. Гарнер и Стоукс отстали, и невозможно было понять, идут они вместе или порознь. Гарнер достал телефон и принялся по нему говорить, а Стоукс сделал вид, что ловит такси.
– Они из полиции? – спросил Холлкин Спаннера.
– Сейчас – нет. Раньше были. Теперь работают на частную компанию. Занимаются освобождением заложников, переговорами с шантажистами, в основном за рубежом. Это дело по их части.
Они прошли два квартала, прежде чем Спаннер сказал:
– Это парковка Пруденшел-центра. Здесь стоит «эскелейд», место номер восемьсот.
Они вошли внутрь и спустились на лифте на второй подземный этаж. «Кадиллак» оказался прямо напротив лифта.
– Уродливая, несуразная машина, – заметил Спаннер. – Она твоя на сутки.
Следом появились остальные. Хэнлон приступил к демонстрации автомобиля, открыл заднюю дверцу:
– Вот ящики. Наш шантажист наверняка захочет побыстрее избавиться от «эскелейда», подозревая, что тут полно жучков и передатчиков, с помощью которых его можно выследить. Он бросит машину при первой возможности. А вот деньги бросать не станет.
– Постойте, – перебил Холлкин, – вы собираетесь за мной следить?
Хэнлон переглянулся со Спаннером:
– Конечно.
Холлкин расстроился:
– Если он заметит слежку, то уничтожит манускрипт.
– Мы уверены, что он вообще не появится, – сказал Хэнлон. – Пришлет за машиной сообщника, а сам будет прятаться в укромном месте. Но вы отчасти правы. Если сообщник вовремя не подаст сигнал, он может уничтожить документ. Мы будем держаться на расстоянии и не собираемся вмешиваться.
– Тогда каков план?
– Нужно выяснить, куда сообщник отвезет деньги, – объяснил Хэнлон. – Мы ожидаем, что он погрузит их в другую машину. Если ему хватит ума, ящики он оставит, а деньги переложит в другие емкости. Поэтому, – он взял театральную паузу, – передатчики находятся в самих деньгах.
Он достал из кармана пачку стодолларовых банкнот, перевязанных бумажной лентой с надписью «$10 000», и протянул Холлкину. Тому не доводилось держать в руках такие пачки, но она полностью отвечала его представлениям: белая лента, черные цифры, слегка выпиравшие над бумагой. Профессор вернул деньги Хэнлону. Тот указал на ленту:
– Электронный чип – в первом нуле. Остальные нули – батарейки, а символ доллара – антенна. Разумеется, всего таких лент пятьсот.
«Разумеется» застало Холлкина врасплох, но он быстро вспомнил, что число пятьсот не было взято с потолка, а соответствовало количеству десятитысячедолларовых пачек.
– Конечно понимаю, – пробормотал он в ответ.
– Не важно, сколько машин они сменят и куда положат деньги. Мы все равно выследим шантажиста.
– Что, если сообщник просто отвезет деньги в банк? – предположил Холлкин.
– Узнаем, что это за банк. Если он положит их на счет, об операции доложат федеральным властям. Даже если он разместит деньги в пятистах банках, по каждому вкладу подготовят отчет.
– Для этих ребят отследить деньги – не проблема, – добавил Спаннер.
Почти весь следующий день Холлкин провел в ожидании. Он сидел один в номере, читать было нечего, а смотреть телевизор не слишком хотелось. Все же Холлкин включил его, сделав звук как можно тише, чтобы ненароком не пропустить звонок. Профессор уже много лет не смотрел телевизор и с удивлением обнаружил, что качество изображения за это время заметно улучшилось. Программы, впрочем, его не заинтересовали. Наконец, вечером, телефон зазвонил.
– Вы все еще готовы отдать мне пять миллионов, чтобы я не уничтожил рукопись?
– Да, – ответил Холлкин.
– Тогда везите деньги в Кембридж, через Чарльз-ривер.
– И все?
– Да. Когда будете на месте, я перезвоню.
Холлкин почти бегом бросился в подземный гараж Пруденшел-билдинга, где стоял «кадиллак». Он заметил также Стоукса и Гарнера, сидевших в машинах, далеко друг от друга.