Он завел «эскелейд» и поехал, зная, что агенты следят и за ним, и за сообщником шантажиста. Холлкина уверили, что слежку не обнаружат. Агенты будут руководствоваться сигналами с упаковочных лент.
Когда Холлкин пересек мост и оказался в Кембридже, телефон вновь зазвонил. Шантажист приказал ехать на запад, по шоссе номер 20, в сторону Уолтхэма. Оттуда он направил его на Массачусетскую автомагистраль и заставил повернуть на восток.
Мимо проносились машины, и профессору казалось, что кое-кто из сидящих в них людей внимательно изучает его. Возможно, его водили кругами не просто так: незнакомец ехал за ним, присматриваясь к «кадиллаку» и выясняя, нет ли за ним «хвоста». У шантажиста вполне могли быть сообщники, патрулирующие улицы и дороги.
Выбора не было – приходилось следовать указаниям. Все это не имело большого значения, ведь люди Спаннера следили за ним по приборам. Холлкин съехал с магистрали там, где указал шантажист, проехал по нескольким улицам.
– Через квартал будет автобусная остановка. Остановитесь там, – приказал незнакомец по телефону.
Когда Холлкин сделал это, пожилой мужчина в свитере и широкополой шляпе вскочил со скамейки, подбежал к «кадиллаку» и распахнул водительскую дверцу.
– Двигайтесь на пассажирское место, я поведу, – скомандовал он.
Этого Холлкин не ожидал. Он подвинулся, и мужчина сел за руль.
– Я могу выйти, – сказал профессор.
– Нет. Поедете со мной.
Холлкин повиновался.
«Кадиллак» отъехал от остановки, набирая скорость. Мужчина резко повернул, не воспользовавшись поворотниками, прибавил газу, свернул в переулок, пересек несколько нерегулируемых перекрестков и на полном ходу влетел в другой переулок. Холлкин был испуган и поражен тем, с каким мастерством водитель проделывал отчаянные маневры. Ему даже захотелось сказать, что рисковать вовсе незачем, ведь слежка ведется дистанционно.
Второй переулок оказался длинным и узким, непохожим на вероятное место назначения, но водитель вдруг остановился за широкими гаражными воротами и задним ходом завел «кадиллак» в гараж. Ворота шумно опустились перед Холлкином. У дверей стоял человек с пультом, который, видимо, и управлял воротами.
– Оставайтесь в машине, – скомандовал водитель и вышел.
К «эскелейду» подбежали трое молодых парней. Водитель открыл заднюю дверцу и помог им выгрузить ящики с деньгами. Работали они слаженно, перенося ящики к стене, где дожидались пять счетных машин и пять походных сумок.
Машины выглядели знакомо: серые, с рифленой поверхностью. Сверху у каждой было маленькое табло, а спереди – нечто вроде поддона. Холлкин вспомнил, где видел такие же, – в банке. Ими пользовались банковские кассиры.
Мужчины брали по пачке банкнот, срывали с них ленты и загружали деньги в аппараты. Пересчитанные купюры складывали в сумку, и так с каждой пачкой.
К Холлкину подошел седовласый, стриженный под ежик мужчина, который на вид был старше остальных.
– Вы удивлены. Не рассчитывали, что мне придет в голову пересчитать деньги?
Его голос невозможно было спутать ни с каким другим; он показался Холлкину еще более мерзким, чем прежде. Мужчина был немного похож на водителя. Братья?
– Рассчитывал, – солгал Холлкин, – но не предполагал, что вы сделаете это сразу и таким образом.
– Неужели я показался вам таким простофилей? – Седой уставился на Холлкина, после чего обратился к сообщникам: – Нашли что-нибудь подозрительное?
– Пока нет, – ответил один.
– Ничего, – откликнулся другой.
Не отвлекаясь, они продолжали считать.
Холлкин наблюдал. Пять ящиков, по сто пачек в каждом. Мужчины доставали пачку, срывали ленту, вставляли пачку в счетную машину, а пока та считала, доставали следующую и повторяли процедуру, не тратя ни одной лишней секунды. Пачки проходили через механизм с невероятной скоростью.
Седой подошел к машине, нагнулся и подобрал что-то с пола.
У Холлкина перехватило дух. Шантажист собирал ленты и бросал в старомодный мусорный бак.
Профессор решил его отвлечь. Любая лишняя минута могла быть на счету.
– Дайте хотя бы взглянуть на нее, – взмолился он.
– На что?
– Вы прекрасно знаете.
Седой покачал головой:
– Книги здесь нет. Я не таскаю ее с собой.
Тут он замер и уставился в пол. Замешательство длилось недолго; он догадался, что к чему, и с подозрением взглянул на Холлкина. Поднял ленту, порвал ее. Подбежал к стене, схватил швабру и бросился к сообщникам. Сметя ленты в кучу, он громко скомандовал:
– Прекратите считать! Снимайте ленты и живо бросайте в бак!
Сообщники мгновенно повиновались. Седой вновь добежал до стены, взял маленькую канистру – видимо, с керосином, – облил ленты, достал спички и поджег. Пламя сразу же взметнулось на высоту в четыре фута.
– Бросайте все ленты в огонь! – крикнул шантажист. – Все до одной!
Сообщники принялись жечь ленты. Когда они закончили, седой приказал:
– Хорошо. Теперь грузите деньги в сумки и несите их на улицу.
Мужчины схватили по сумке и вынесли их через узкую дверь сбоку от ворот, в которые въехал «эскелейд».
Седой снова подошел к Холлкину.
– У нас был договор, но вы меня обманули, – сказал он. – Дурак!
Он развернулся и выбежал следом за подручными.
Холлкин услышал, как заводится двигатель и отъезжает автомобиль.
Молодые парни вернулись, забрали счетные машины и вынесли их через ту же дверь. Холлкину хотелось их остановить, но он понимал, что не сможет противостоять пятерым крепким ребятам. Любой из них даже в одиночку вышиб бы из него дух.
Ему оставалось лишь наблюдать за всем с пассажирского сиденья «эскелейда». На него не обращали внимания, словно забыв о его существовании. Это принесло профессору облегчение. Вскоре парни скрылись. Холлкин услышал, как завелся еще один автомобиль. Все уехали.
Холлкин смотрел, как догорает пламя в мусорном баке. От лент с передатчиками ничего не осталось.
Он взял телефон и набрал номер Спаннера.
– Ты где? – сразу же спросил тот. – Агенты говорят, что сигнал пропал.
– Все сгорело, – ответил Холлкин. – Шантажист нас раскусил. Взбесился. Не знаю, что он теперь выкинет.
– Где ты?
– Один из его сообщников привез меня в гараж в каком-то переулке. Ключи от «кадиллака» забрал.
– Выйти на улицу можешь?
– Думаю, да.
– Так выйди и поищи указатель. Оставайся на связи.
Холлкин вышел через дверь и оказался на обычной бостонской улице. Мимо шли прохожие, рядом были магазины и рестораны. Он словно очутился в другом мире, спокойном и упорядоченном. На углу он увидел указатель: Бикон-стрит.
Час спустя Холлкин и Спаннер встретились в фойе «Ленокса».
– Я бы выпил, – сказал Холлкин.
– И я, – отозвался Спаннер.
Они вошли в полутемный, уютный гостиничный бар.
У Холлкина зазвонил телефон. Он достал его и провел пальцем по экрану, чтобы ответить. На экране появилось изображение – видеозапись. Перед глазами профессора была толстая пачка длинных желтоватых листов с полувиньетками, исписанных посередине аккуратными чернильными строками. Сверху поблескивал золотом инициал.
– Боже мой! – вырвалось у Холлкина.
Спаннер склонился над экраном:
– Это она?
В кадре появились чьи-то руки и подняли стопку листов. Раздался знакомый противный голос, исполненный презрения:
– Ваше слово гроша ломаного не стоило. А я свое сдержу.
Руки положили листы на блестящий железный поднос.
– Умоляю, остановитесь, – пролепетал Холлкин в трубку.
Ответа не последовало, и он понял, что видеоролик был записан заранее. Все это уже случилось. Правая рука облила листы какой-то жидкостью. Спичка вспыхнула и упала на поднос. Яркое желтое пламя взметнулось и тут же поникло. Края листов, окруженных голубоватым свечением, начали загибаться. На этом ролик закончился.
Двое мужчин смотрели друг на друга, потеряв дар речи. Спустя полминуты Спаннер нашел в себе силы сказать:
– Прости, Доминик.
Холлкин не сразу пришел в себя:
– А? Нет, Т. М., ты не виноват. Ты помог мне всем, чем мог, решительно и щедро. Виноват я сам.
Словно из ниоткуда, возник бармен:
– Что вам угодно, джентльмены?
– Односолодовый виски, – сказал Спаннер.
Холлкин кивнул в знак согласия, что было адресовано скорее Спаннеру, чем бармену.
– У нас несколько сортов. Есть ли предпочтения? – спросил бармен.
Спаннер взглянул на полку с бутылками:
– Вон тот сгодится.
– «Лафройг»?
– Да. Дайте бутылку и два стакана.
Бармен налил им виски. Не прошло и минуты, как Спаннер налил себе и Холлкину по второму стакану. После этого они решили умерить пыл и потягивали напиток медленно, молча.
Наконец Холлкин заговорил:
– Я потерял твои деньги. Боюсь, мне теперь не рассчитаться до конца дней. Так погано я себя давно не чувствовал.
– Я не требую вернуть мне деньги. С инвесторами я рассчитаюсь сам. Отправлю по десять процентов от суммы, которую каждый обещал вложить, скажу, что это прибыль. Все останутся довольны, – Спаннер взглянул Холлкину в глаза и помрачнел. – От тебя мне нужно другое. Пообещай сохранить все в тайне. Если партнеры узнают, что я допустил такую оплошность, моя репутация будет подмочена. Люди доверяют мне свои миллиарды, рассчитывая, что я умело ими распоряжусь. Поклянись, что никому не расскажешь.
Холлкин откинулся назад и пристально посмотрел на Спаннера:
– Думаешь, мне выгодно, чтобы об этом узнали? Если ты потеряешь своих инвесторов, то все равно останешься богатым и успешным. А у меня есть лишь репутация научного светила. Что, по-твоему, подумают мои коллеги, узнав, что я позволил какому-то психу сжечь «Книгу о Льве» Чосера? Да я лучше повешусь, чем расскажу кому-нибудь. Клянусь!
В пятидесяти милях от отеля, за гаражом жилого дома, человек потушил огонь, зажженный около двух часов назад. Ему пришлось дождаться, пока поднос не остынет. Тогда он смахнул пепел в пакет, засунул пакет в мешок и выбросил в мусорный бак. Поджог стоил ему немалых денег и труда. Пергамент он купил в компании, изготовляющей дипломы, собственноручно его обрезал и перепечатал титульный лист, чтобы стопка листов на видео выглядела как подлинная «Книга о Льве». Результат его обрадовал. Подделку нельзя было отличить от настоящей рукописи, которую дядя Рег нашел в сун