Впоследствии она сама удивлялась тому, что это решение тогда показалось ей самым правильным.
Другой обитатель бунгало номер три был моложе мистера Флэнта, но куда старше Пенни. На нем были майка и брюки, а усы и массивные сутулые плечи, казалось, посерели от многолетнего пота. Когда он улыбался, что случалось нередко, Пенни понимала, что в свое время этот мужчина с большой, как у всех кинозвезд, головой был невероятно красив.
– Зови меня Бенни, – велел большеголовый, протягивая Пенни чашку кофе, сильно пахнущего ромом.
Мистер Флэнт объяснил, что бунгало номер четыре годами пустовало из-за давнего происшествия.
– Порой она ловит жильцов, – возразил Бенни. – Помнишь молодого музыканта со свитерами?
– Он долго не продержался, – покачал головой мистер Флэнт.
– Что же стряслось?
– Нагрянула полиция. Парень голыми руками разодрал стену.
Пенни подняла брови.
– Ага, – кивнул Бенни, – пальцы у него висели, как прищепки.
– Не пойму, что случилось в четвертом бунгало?
– Есть те, кто принимает эту историю слишком близко к сердцу, – покачал головой Бенни.
– Какую еще историю?
Мужчины переглянулись. Мистер Флэнт покрутил в руке кофейную чашку.
– Погиб человек, который жил в том бунгало, – тихо сказал мистер Флэнт. – Очень хороший человек. Его звали Лоренс. Ларри. Успешный книготорговец… И он погиб.
– Ой!
– Да уж, – кивнул Бенни. – Отравился газом.
– В Кэньон-Армс? – уточнила Пенни, чувствуя, как затылок покрывается потом, хотя везде работали вентиляторы, поднимая в воздух всякий сор и чешуйки старой кожи. Однажды, сдувая пыль с пальцев, соседка Пенни сказала, что пыль – это мертвая кожа. – В моем бунгало?
Оба мрачно кивнули.
– Тело несли через двор, – проговорил мистер Флэнт, безучастно глядя в окно. – Помню эту гриву белокурых волос. Боже! Боже!
– Некоторые люди зацикливаются на этой истории, – вставил Бенни. – Услышат и начинают зацикливаться.
Пенни вспомнила, как соседский мальчишка упал с их дерева и через два дня умер от заражения крови. Никто больше не собирал груш с этого дерева.
– Да, – проговорила Пенни, устремляя взгляд в грязное окно, – некоторые люди суеверны.
Вскоре Пенни начала захаживать в бунгало номер три несколько раз в неделю, по утрам, перед работой. А потом и по вечерам тоже. Соседи угощали ее ржаной и яблочной водкой. От водки лучше спалось. Своих снов Пенни не запоминала, но очень часто по ночам глаза ей жгли световые пятна. Иногда пятна принимали странные очертания, и Пенни нажимала пальцами на веки, чтобы это прекратилось.
– Заходите ко мне в бунгало, – предложила она однажды, но соседи медленно, в унисон покачали головой.
Говорили они большей частью о Лоренсе, о Ларри, который, похоже, был человеком деликатным, чувствительным, со слишком тонкой для этого города душевной организацией.
– Когда это случилось? – спросила Пенни, чья голова шла кругом: жаль, что Бенни добавил в яблочную водку так мало воды. – Когда погиб Ларри?
– Незадолго до войны. Двенадцать лет назад. Ему было всего тридцать пять.
– Как грустно, – отозвалась Пенни, чувствуя, как затуманиваются глаза: спиртное начало действовать.
– Его книжный до сих пор работает на бульваре Кауэнга, – сообщил Бенни. – Ларри так гордился его открытием.
– А до этого он работал в книжном Стэнли Роуза[39], – добавил мистер Флэнт, вытаскивая носовой платок из манжеты потертого рукава. – Ларри все любили: видный мужчина, с выговором мягче виргинской сосны.
– В слове «постель» он растягивал второй слог – «по-сте-е-ель». – Бенни прислонился к подоконнику и растянул губы в улыбке, наподобие Кларка Гейбла. – Он часто вставлял это слово, «по-сте-е-ель».
– Я знал Ларри задолго до того, как он устроился к Стэнли, – зачастил мистер Флэнт. – Задолго до того, как встретил Бенни.
Бенни пожал плечами и долил всем водки.
– Он продавал книги из багажника своего старого «форда», – продолжил мистер Флэнт. – Я купил у него своего первого «Улисса».
– А я – свою первую Тихуанскую библию[40]. – Бенни снова улыбнулся. – «Семейная вечеринка у Дагвуда»[41].
– Он продал мне «Попая в искусстве любви», – кивнул мистер Флэнт, смеясь. – Я был просто потрясен. Ларри обладал невероятной интуицией. Знал, что нужно именно тебе.
Соседи объяснили, что Роуз, чей магазин некогда служил украшением Голливудского бульвара и притягивал известных писателей, посылал молодого Ларри на киностудии с полными книг чемоданами. Ларри должен был ловить крупных шишек, показывать товар и продавать книги в товарных количествах – от художественных альбомов, которые можно выставлять в кабинете, до грязной бульварщины, которую нужно прятать в большом золотом сейфе.
Пенни кивнула, вспоминая особые книги, которые мистер Д. держал у себя в кабинете за фальшивыми корешками томов энциклопедии. На картинках девушки выделывали разные фокусы с павлиньими перьями, веерами и стеками. Неужели их продал ему Ларри?
– Чтобы добраться до шишек, Ларри приходилось немало бегать – обходить секретарей, сценаристов, рекламщиков, даже гримерш, вроде тебя. Черт, даже установщиков декораций. Ларри обожал сексапильных установщиц декораций.
– Этот город кого угодно сделает шлюхой, – брякнула Пенни неожиданно для себя самой.
Устыдившись, она прикрыла рот ладонью, но ее соседи лишь засмеялись.
Мистер Флэнт выглянул во двор. Листья банана хлоп-хлоп-хлопали о жалюзи.
– Думаю, больше всего он любил актрис, и знаменитых, и простых.
– Ларри говорил, что ему нравится ощущать женскую кожу в по-сте-е-ели. – Бенни потер свою левую руку. Его глаза потемнели и казались бархатными. – Конечно, он до тринадцати лет спал на одной кровати с мамой.
По дороге в свое бунгало у Пенни всегда возникало странное чувство, что она увидит Ларри, что тот покажется из-за розовых кустов или из-за статуи Венеры. Однажды, посмотрев в чашу фонтана, Пенни подумала, что сейчас увидит лицо Ларри, а не свое. А ведь она даже не знает, как он выглядел.
Когда Пенни вернулась к себе, в голове стоял туман, в каньоне – тишина, и мысли вернулись к Ларри. Мебель – судя по дизайну, изготовленная не меньше двадцати лет назад – явно стояла здесь при Ларри. Руки Пенни покоятся на гладкой оконечности ротангового дивана, пальцы ног – на кисточках из бананового волокна, украшающих половик. В ванной, на старом зеркале – мелкие черные оспины.
Ночами, лежа на кровати с чересчур мягким, попахивающим плесенью матрасом, Пенни просыпалась снова и снова, каждый раз вздрагивая. Начиналось все со жжения в глазах, потом снился доктор с налобным зеркалом или машина, которая неслась к ней по шоссе, ослепляя фарами.
Однажды взгляд Пенни упал на плинтус дальней стены: там плясали огоньки. Пенни видела их несколько мгновений: огоньки проплывали, словно нанизанные на тончайшую нитку. Чем-то они напоминали мышей, которых Пенни видела дома в детстве. Только разве мыши мечутся так быстро? Так быстро, что моргнешь – и их нет, но потом появляются другие. Это и впрямь мыши? Если приглядеться, огоньки похожи на маленьких человечков. Может, это мыши на задних лапках?
Наутро Пенни поставила мышеловки.
– Извините, но он не может ответить, – сказала секретарь.
Пенни узнала ее даже по телефону – та самая, с родинками и жирафьей шеей.
– Послушайте, это не то, что он думает! – заверила Пенни. – Я звоню из-за чека, который он мне выдал. Банк не выплачивает по нему наличные.
Вот тебе и прощальный подарок от мистера Д.! Пенни хотела потратить деньги на квартирную плату, купить себе новый корсет-грацию, а может, даже телевизор.
– Мисс Смит, я передала ему ваши сообщения. Больше я ничего сделать не могу.
– А вот я могу и сделаю! – заявила Пенни дрожащим голосом. – Так ему и скажите!
Чем-нибудь занять себя – вот единственное утешение. На работе это легко: много людей, шум, актеры с непростыми характерами. Черные мысли одолевали ночью, и Пенни знала: их нужно прогонять. Раньше с этим помогали соседки, все как одна с жирной кожей, с сыпью от дешевого студийного грима, с гонореей от дешевых студийных мужчин и с хорошими фигурами, как и у самой Пенни. Девчонки болтали без умолку, накручивали волосы на папильотки и облизывали пальцы, листая журналы. Зато их болтовня не позволяла предаваться раздумьям. Да и сама обстановка – густая смесь пудры из магазина Вулворта и нейлоновых ночнушек, когда девчонки спали на одной кровати, – делала жизнь веселой, глуповатой, простой и дешевой.
Здесь, в бунгало, оставив мистера Флэнта и Бенни на милость водочных снов, Пенни оказывалась наедине с собой. И с книгами. Поздней ночью, дожидаясь огоньков, Пенни уже не могла сомкнуть глаз. Веки теперь постоянно дергались. Возможно, причиной был аромат никтантеса или полыни.
Но у Пенни были книги – множество книг в красивых высохших обложках, книг, которые пробуждали ее чувства, заставляли мечтать о таких местах, как Париж или река Лиффи. Еще были книги в свертках: коричневая бумага на сгибах размягчилась, белая веревка слегка истерлась. Больше всего Пенни понравилась история о детективе, который вызволил краденые драгоценности из немыслимого тайника. А другая сильно ее напугала: дочь фермера спала на сеновале, однажды сено ожило и давай тыкать и колоть девушку. Считалось, что это юмор, но Пенни после него снились кошмары.
– Ей очень нравился Ларри, – сообщил мистер Флэнт. – Но она, увы, была не в его вкусе.
Пенни только что пожаловалась соседям на миссис Сталь: накануне вечером та заявилась к ней, в старой атласной пижаме, с кольдкремом на лице, и отчитала Пенни за передвинутую мебель.
– Даже не представляю, откуда она узнала, – пожаловалась Пенни. – Я только кровать от стены отодвинула.
Хозяйке Пенни наврала, что ночами слышит хлопки увлажнителя кухонной печи. О тенях, огоньках и других чудесах, средь бела дня кажущихся бредом, она рассказать не решилась. Например, о мышах, бегающих за стеной на задних лапках, таких проворных, что Пенни представляла их гномами, пикси. Маленькими.