Она повернулась к мистеру Флэнту – очевидно, с таким выразительным видом, что тот мигом скрылся в своем бунгало и закрыл дверь на защелку.
Время пришло, в этом Пенни не сомневалась.
Порог бунгало номер четыре она переступила чуть ли не с улыбкой. Вытащила скобы из импровизированной двери на кухню, одну за другой, и полотенце упало ей на руку.
На темной кухне пахло иначе, чем прежде, – не абрикосами, не жасмином и не газом, а плесенью, обойным клеем и ржавой водой.
Медленно и целенаправленно Пенни приблизилась к духовке, залитой лунным светом. Не духовка, а жуткий мазок сияющей белизны.
Дверца закрыта. На ощупь – холодная.
Пенни опустилась на колени и поползла за духовку, к месту, так поразившему ее соседа.
«Что это?» – воскликнул тогда Бенни.
Да, это был сон, и во сне Пенни знала, что делать. Ладонь скользнула по обоям с вишенками вниз, к плинтусу. Пенни увидела участок, где куски обоев разошлись и, казалось, дышали. Вдох-выдох.
Пенни потянула обои на себя. Посыпался высохший клей.
Вспоминались слова миссис Сталь: «После того, что случилось, я наклеила свежие обои на каждый квадратный дюйм. Все оклеила обоями». Дыхание сбилось, колени хрустят, лоб прижат к стене – что она надеется обнаружить?
Обои отходили не ровно, а кусками, длинными полосами – примерно так у Пенни лезли волосы, после того как мистер Д. заразил ее гонореей. Тогда она проболела несколько недель.
Часть стены обнажилась, и Пенни увидела, одну за другой, выбоины, словно кто-то несколько раз вонзил в цемент нож. Охотничий нож. Нет, это не просто выбоины, а знаки, непонятные символы.
Пенни прищурилась, но ничего не увидела в кромешной тьме кухни. Найдя на ощупь спички, она зажгла одну и разглядела глубоко вырезанные каракули:
Маленькие выходят из стен.
Каждую ночь я отрываю им головы. Мой разум погас.
Сегодня я сведу счеты с жизнью.
Надеюсь, эту надпись найдут.
Прощайте!
Пенни подалась вперед и прижала ладонь к надписи.
Это главное, остальное значения не имеет.
– Ах, Ларри! – Слезы благодарности мешали говорить. – Я тоже их вижу!
Звук, который раздался потом, стал самым громким в жизни Пенни. В лицо ей полыхнуло пламя.
Детектив стоял в центре двора, у бананового дерева с обрезанной верхушкой. На земле перед ним тлела доска – входная дверь почерневшего бунгало.
Мимо шли пожарные, унося свое оборудование. Каталку с погибшей девушкой давно увезли.
– Чертов запальник! Крыша у бунгало чудом не слетела, – сказал один из патрульных.
– Кухня как после бомбежки! Труп только один – девушки. Вернее, то, что осталось от трупа. Могло быть куда хуже.
– Точно. Как всегда, – отозвался детектив. И у него, и у патрульного лица были закрыты масками из-за дыма.
Подошел другой полицейский.
– Детектив Нобл, мы опросили пару из соседнего бунгало, – начал он. – Они твердят, что предупреждали девушку: внутрь входить нельзя. Но она пила весь день и несла безумную ахинею.
– А как хозяйка?
– В больнице.
– Мы закончили, – кивнул Нобл.
Было почти два часа ночи, но детективу пока не хотелось домой. Путь в Игл-Рок был неблизким, но запах и увиденное на той кухне… нет, домой пока не хотелось.
В начале дороги манил яркими огнями бар «Карнавальная таверна» с крышей, наподобие гигантского волчка.
«Жизнь – сплошной карнавал», – подумал Нобл. Примерно так, с сухой иронией, мог выразиться детектив из книг, которые обожала его жена.
Неужели бар до сих пор существует? Нобл помнил его еще до войны, когда встречался с билетершей из Голливуд-боула[49].
Резко крутанув руль, Нобл въехал на маленькую стоянку бара. Столько лет прошло, а чумовые фонарики с клоунами не забылись.
Внутри было тепло и уютно, хотя официантка попалась неприветливая.
– Последний заказ, – предупредила она, подавая детективу хлебную водку. – Через десять минут мы закрываемся.
– Мне только позвонить.
Нобл вошел в телефонную будку и закрыл за собой дверь-гармошку.
– Да, у меня есть такая книга. Но она не грязная, – ответила ему жена, подавив зевок. Потом она захихикала, и Нобл ощетинился.
– Так что это за книга? – спросил он.
– Разные люди относятся к книгам по-разному, – сказала жена. Она часто выдавала подобные перлы, желая показать, какая она умная.
– Ты понимаешь, о чем я, – сказал Нобл.
Пару секунд жена молчала, и Нобл услышал плач. Наверное, проснулся кто-то из детей.
– Это детектив, – наконец ответила жена. – Тебе не понравится. Там никого не убивают.
– Ясно, – отозвался Нобл. Вообще-то, он надеялся на другой ответ. – Скоро буду дома.
– Любовная линия там тоже есть, – добавила жена шепотом, почему-то грустным. – Тебе не понравится.
Нобл повесил трубку и заказал пиво – из барного крана ему налили последнюю на тот вечер порцию. Сев у панорамного окна, детектив посмотрел на каньон, потом выше, на знак Голливуда. Все ощущения знакомы. Он работал в этом округе уже двадцать лет, минус три года в армии, и даже сюрпризы были всегда одни и те же.
Нобл подумал о девушке, вспомнил о ее приходе в участок – дрожащие ноги, поношенное платье, мольба в голосе.
Кто-то же должен подумать о ней хоть на минутку?
Нобл взглянул на часы. Два ночи. Сегодня девушка не увидит маленьких.
Уборщик посуды, с тоненькими усиками, принес длинный шест и один за другим зажег грязные фонарики в окнах. Нарисованные клоуны уставились на каньон. Бар закрывался.
– Не скучай по мне! – на прощание велел Нобл неприветливой официантке.
На стоянке детектив посмотрел вниз, на каньон, и понял, что видит Кэньон-Армс. Дым до сих пор клубился над остовом бунгало, черным, как раковина мидии. Оконные стекла в спальне вылетели, ночной ветерок трепал занавески.
Нобл уже садился в машину, когда увидел их. Маленьких. Они плясали на капоте автомобиля, стоявшего на краю каньона.
Нобл обернулся: фонарики в витрине бара кружились, отправляя пляшущих клоунов в каньон, в Кэньон-Армс – всюду.
Детектив глубоко вдохнул.
– Такое случается каждую ночь? – спросил он уборщика посуды, сбегавшего по лестнице на стоянку.
Парень проследил за его взглядом и кивнул.
– Каждую ночь, – сказал он. – Как во сне.
Стивен ХантерОПЕРАЦИЯ «ЦИТАДЕЛЬ»
Стивен Хантер родился в 1946 году, а в 1968-м окончил Северо-Западный университет. Затем два года прослужил рядовым в «Старой гвардии» – Третьем «президентском» пехотном полку США. С 1971 по 1996 год работал журналистом в «Балтимор сан», а затем, до 2008-го, в «Вашингтон пост». В 1998 году был удостоен премии Американской ассоциации издателей периодической прессы в номинации «Критика». Несколько раз он номинировался на Пулицеровскую премию, в 1995 и 1996 годах выходил в финал и, наконец, в 2003-м получил ее за свои статьи о фильмах в «Вашингтон пост». Хантер создал популярный цикл романов о Бобе Ли Суэггере. Его книга «Снайпер» легла в основу голливудского блокбастера «Стрелок» (2007); в главной роли снялся Марк Уолберг. Хантер живет с женой в Балтиморе, штат Мэриленд.
«Лайсендер» взлетал в кромешной мгле – бортовые часы показывали 04:00 британского стандартного военного времени. Лейтенант авиации Мерфи решил воспользоваться преобладающим юго-юго-западным ветром для быстрого набора высоты, хотя самолеты этого типа и без того славились коротким взлетом. Колеса оторвались от полосы, и пилот вскоре почувствовал, что скорость сваливания, на диво низкая, превышена. Тем не менее он мягко тянул ручку на себя, пока не поднял самолет на сто пятьдесят метров, и лишь тогда по широкой дуге повернул влево и взял курс на оккупированную Францию.
Мерфи был профессионалом. В составе «Подразделения № 138», авиаотряда специального назначения, он совершил множество рейсов в интересах Сопротивления – доставлял и вывозил агентов. Но это не значит, что он не ведал страха, полагаясь на свой богатый опыт. Не важно, сколько визитов к нацистам на твоем счету; каждый новый полет – как первый. Чем он закончится, предсказать нельзя. Либо ты благополучно вернешься в Ньюмаркет, на базу Королевских ВВС, либо окажешься в немецком лагере для военнопленных или, того хуже, у расстрельной стенки.
Ровно гудел простенький мотор, альтиметр показывал чуть больше ста пятидесяти метров: на большей высоте высокоплан попал бы в поле зрения британских радаров, а через двадцать минут – и немецких. Ночь в начале апреля 1943 года выдалась безлунная – то, что надо для подобных задач. Приземная температура – четыре градуса Цельсия. Цель, до которой четыре часа полета, – Сюр-ла-Ган, деревня в сорока восьми километрах к востоку от Парижа. Там, если будет на то воля Господа и люфтваффе, пилот отклонится от ориентира – железной дороги, обнаружит четыре костра и пойдет на посадку, будучи уверен, что луг достаточно велик и нет риска наскочить на дерево. Внизу пассажира встретят крестьяне – какая именно группа маки, начальство никогда не сообщало. На земле самолет проведет не больше сорока секунд, после чего полетит на запад, к родному аэродрому, где лейтенанта ждет чай с джемом.
Он проверил и перепроверил курс (компас в верхней части примитивной приборной панели показывал 148° ВСВ), убедился, что бак полон, что скорость – 175 миль в час и что за плексигласовым фонарем, конечно же, не видно ни зги. Вот и отлично. Не столь уж часты на этой войне такие пасмурные ночи, когда эскадрильи «ланкастеров» не заполняют эфир на пути к своим целям в глубине Германии, когда не взлетают на перехват ночные истребители Ме-110. Еще ни одному «сто десятому» не удалось сбить «лайсендер», потому что эти машины летают на разных высотах и скоростях. Но, как говорится, все однажды случается в первый раз.
Позади пилота сгорбился агент Бэзил Сент-Флориан, официально – капитан сухопутных войск. В 1932-м он был переведен в Конную гвардию, но вот уже лет десять ему не выпадало случая сесть на лошадь.