– Да, и убедительным ответом, – кивнул генерал. – Капитан, чем занимаются ваши родители?
– У отца есть фабрика, – ответил Бэзил. – Насколько я помню, что-то связанное с автомобилями.
– Как-то туманно.
– Да там сплошной туман. Уж я-то знаю – поработал на ней несколько месяцев. Но папе не понравилось, и мы расстались не очень хорошо. Я хотел исправиться, но он не дождался этого и умер.
– И чем же вы объясните то, что не добились успехов в бизнесе и огорчили своего несчастного отца?
– Неусидчивостью, сэр. Когда долго торчу на одном месте, в заднице, пардон за мой французский, появляется зуд. Я заглушаю его спиртным и попадаю в дешевые газеты.
– Да, припоминаю, – сказал адмирал. – Какая-то история с актрисой… в тридцать первом? Или в тридцать втором?
– Очаровательная юная леди, – подтвердил Бэзил. – Сожалею, что так ужасно с ней обращался. Вечно таскал из ее фруктового салата кусочки дыни. Она не выдержала этой пытки.
– Гонконг, Малайзия, Германия до Гитлера и при нем, война в Испании. Там пришлось пострелять, наблюдая, как коммунисты дерутся с немцами генералиссимуса? – спросил армейский генерал. – Чехословакия, Франция, Дьепп… Я тоже там был.
– Странно, что мы не встретились, сэр, – сказал Бэзил.
– Полагаю, вам не довелось побывать на передке. Что ж, капитан, можно сделать вывод: вы кажетесь профессионально пригодным. Сэр Колин, давайте приступим.
– Хорошо, – сказал сэр Колин. – С чего бы начать? Дело весьма непростое, и кое-кто очень высокопоставленный настоял на том, чтобы мы посвятили капитана Сент-Флориана во все подробности, прежде чем заручимся его согласием.
– Сэр, давайте я сберегу всем нам кучу времени. Официально прошу считать меня добровольцем.
– А у парня есть кураж, – заметил адмирал. – Мне это нравится.
– Всего лишь зуд в заднице, – проворчал генерал.
– Не так быстро, Бэзил, – сказал сэр Колин. – Мы все-таки просим нас выслушать, и к нам присоединяется вот этот молодой человек, сидящий с краю. Или я не прав, профессор?
– Вы правы, – подтвердил молодой.
– Это весьма запутанная и даже, пожалуй, скучная история. Поэтому прошу вас отвлечься от зуда в заднице и тяге к виски. Уделите нам максимум внимания.
– Приложу все усилия, сэр.
– Прекрасно. А теперь… Да, пожалуй, я знаю, с чего начать. Известно ли вам, что такое «Путь к Иисусу»?
Еще полчаса полета, изнуряющего дребезжания металла, воя ветра и мглы. Наконец Мерфи сообщил по внутренней связи:
– Сэр, впереди западное побережье Шербурского полуострова. Я его вижу.
– Отлично, – сказал Бэзил. – Найдите ровное местечко и высадите меня… В чем дело, лейтенант?
– Капитан, мне тут не сесть. Самолет слишком хрупкий, а внизу проволока, рытвины, пни, канавы, грязь и бог знает что еще. Запросто можно что-нибудь повредить и даже разбиться вдребезги. И не во мне дело, я не настолько важная персона. Джерри уже давно пытаются добыть «лайсендер», чтобы узнать его секреты и применить против нас. Нельзя делать им такой подарок.
– Угу, я понял. Ладно… А можно сбросить меня в реку с малой высоты?
– Сэр, вы ударитесь о воду на скорости больше ста миль в час и отскочите, как бильярдный шар от борта. Все кости себе переломаете.
– А вдобавок потеряю ботинки. Да, не годится. Я правильно догадываюсь, что этот парашют – для меня?
– Да, сэр. Вы прошли подготовку?
– У нас было по плану несколько прыжков, но всякий раз находился предлог, чтобы пропустить. Я не мог представить себе обстоятельств, при которых придется покинуть исправную машину во время полета. И теперь жалею об этом.
Пассажир избавился от летной куртки из дубленой овечьей шкуры, и сразу в него вгрызся холодный ветер. Бэзил задрожал. Как же он ненавидит проклятую стужу! Он завозился с подвесной системой парашюта и сразу понял, что задача ему досталась не из легких. Плоская металлическая штучка на стыке лямок, обхватывающих слева плечо и бок, никак не влезала в круглую штуковину на груди. Оставив ее в покое, Бэзил занялся ножными обхватами, и вроде получилось удачно, но тут же выяснилось, что два язычка вошли не в свои гнезда. А еще надо было застегнуть левый наспинно-плечевой обхват. Но вот наконец все получилось.
– Могу я поинтересоваться, давно ли здесь валяется эта снасть? Все слежалось и заржавело.
– Так эти самолеты, сэр, не предназначены для прыжков. Они ценятся за короткий взлет и посадку. Чтобы доставить и забрать агента, ничего лучше придумать нельзя. Боюсь, парашютом никто толком не занимался.
– Проклятье! Я думал, в Королевских ВВС к таким вещам относятся серьезнее. А как же битва за Британию, «немногие»[53] и все такое?
– Сэр, я уверен, парашюты для «спитов»[54] и «харрикейнов» обслуживаются получше. Позвольте мне от лица Королевских ВВС принести официальные извинения разведслужбе.
– Да, полагаю, извинения более чем уместны, – проворчал Бэзил.
Левый наспинно-плечевой обхват был пристегнут более-менее правильно, но оставалось лишь догадываться, не слишком ли слабо – а может, слишком туго? – затянуты лямки и вообще, той ли стороной надета подвесная система. Ну да ладно. Как говорится, делай, что должен, и будь, что будет.
– Мерфи, не сочтите, что я вас учу вашему ремеслу, но не следует ли снизиться, чтобы мне не пришлось слишком долго падать?
– Совсем напротив, сэр, необходимо набрать высоту. Мы сейчас на ста пятидесяти метрах, парашют не успеет раскрыться. Нужно не меньше двухсот сорока, а безопаснее всего прыгать с километра. Сто пятьдесят – это все равно что тыкву сбросить на тротуар. Очень неприятный звук, а еще брызги, лужа и мокрая мякоть. Так что не советую, сэр.
– Да, это совсем не то, на что я рассчитывал.
– Поднимемся до тысячи. Сэр, есть еще одна тонкость: когда выпрыгиваешь, надо сжаться в комок. Иначе руками, ногами и туловищем ты ловишь ветер и зависаешь, и тут горизонтальный стабилизатор разрубает тебя пополам или, в лучшем случае, ломает позвоночник.
– О боже! – вздохнул Бэзил. – Как неприятно!
– Я резко поверну влево и одновременно дам сильный крен, и ваш прыжок ускорится благодаря гравитации. Этот прием позволяет избежать встречи со стабилизатором, по крайней мере теоретически.
– Не очень-то мне нравится это ваше «теоретически».
– А еще у парашюта нет устройства автоматического раскрытия. Когда выпрыгнете, надо будет дернуть вытяжную стропу.
– Постараюсь запомнить, – пообещал Бэзил.
– Если не запомните, будет то же, что с тыквой.
– Ладно, Мерфи, спасибо за исчерпывающий инструктаж. Подсуну в ваше личное дело лист с благодарностью. А теперь давайте покончим с этой чепухой.
– Да, сэр. Когда почувствуете крен, открывайте дверь, это нетрудно. Только не забудьте снять гарнитуру. По моей команде просто вываливаетесь, дергаете стропу и летите вниз. У земли не напрягайтесь, иначе можно что-нибудь сломать или вывихнуть. Постарайтесь расслабиться, дело-то пустяковое.
– Спасибо за науку, Мерфи.
– Сэр, а что доложить начальству?
– Расскажите все как было. Я хулиганил, разбил компас. У вас был выбор – лететь домой или выполнить мой приказ. А как его не выполнить, если я старше по званию? Они все поймут, а если не поймут, значит слишком глупы, чтобы вообще из-за них беспокоиться.
– Ясно, сэр.
Бэзил ощутил слабую тягу гравитации, крепнувшую по мере того, как Мерфи тянул на себя ручку управления и самолет задирал нос. Пришлось дать полный газ, отчего усилились рев пропеллера и вибрация каркаса «лайсендера». Бэзил нажал на рычаг и приоткрыл дверь, но та мигом захлопнулась под воздействием воздушного потока от винта. Он повторил попытку, поерзал, приближаясь к проему, сгруппировался и замер в ожидании команды.
Внизу проносилась мгла, лишь кое-где в ней маячили огоньки. Прыгать придется наугад. Можно приземлиться на площадь, или на стог, или на кладбище, или на амбар, или на эсэсовское стрельбище. Тут не Бэзилу решать, а Господу Богу.
Но вот Мерфи вскинул руку и что-то прокричал – наверное, «Пошел!». Сбросив головные телефоны и ларингофон, Бэзил нырнул в ревущую тьму.
– Само собой, известно, – ответил Бэзил, – хотя сомневаюсь, что мне дано по нему пройти. Путь Иисуса – это трезвость, благоразумие, следование всем заповедям, неукоснительное соблюдение субординации, позитивное отношение к жизни, уважение к старшим, своевременная исповедь и безупречная гигиена. Увы, ничем из вышеперечисленного я похвастаться не могу.
– Чертово легкомыслие, – буркнул армейский генерал. – Капитан, что за манера ерничать по любому поводу?
– Постараюсь контролировать позывы к иронии, сэр, – пообещал Бэзил.
– Вообще-то, это даже забавно, – сказал молодой штатский. – Герой и рубаха-парень, как в пьесах Ноэла Кауарда[55].
– Кауард? Профессор, но он же педик.
– Зато титанический ум.
– Джентльмены, джентльмены! – вмешался сэр Колин. – Прошу сохранять здравомыслие, как бы нас ни раздражали или, наоборот, ни умиляли легкомысленные манеры капитана Сент-Флориана.
– В таком случае, сэр, – сказал Бэзил, – отвечу без малейшей иронии: мне неизвестен путь к Иисусу.
– Я не имею в виду общий смысл этого выражения. Я говорю о конкретном «Пути к Иисусу», о памфлете, опубликованном шотландским священнослужителем Томасом Макберни в тысяча семьсот шестьдесят седьмом году. Кстати, он перечислил двенадцать шагов по этому пути, и вы, Бэзил, набрали хорошие очки. Упустили из виду только бережливость, ежедневные молитвы, обливание холодной водой и регулярную клизму.
– А что насчет мастурбации, сэр? Рекомендует ли ее преподобный Макберни?
– Вряд ли он хоть раз слышал это слово. Как бы то ни было, нас интересует не содержание его памфлета, а форма. Я имею в виду рукопись. Да-да, ту самую бумагу, на которой он писал чернилами, реальный физический объект. – Сэр Колин сделал паузу, чтобы восстановить дыхание. – Все началось с проповеди, которую Макберни в том же году прочел своей пастве. Она имела немалый успех – людям понравилось, пошли слухи, его просили о новых проповедях, и он не отказывал. Вскоре Макберни стал, если можно так выразиться, звездой среди священства. И тут его осенило: можно ведь действеннее распространять Слово Божие, да вдобавок заработать пару фунтов на стороне. Он же все-таки был шотландцем. Почему бы не собрать накопившиеся проповеди в книгу и не продавать ее по шиллингу за экземпляр? Вышла приличных размеров рукопись, и наш пастырь отправил ее в Глазго печатнику, бравшемуся за мелкие заказы, а потом раскидал тираж по церквям и книжным лавкам. И снова ему сопутствовала удача. Популярность книги все росла, автор разбогател и – внимание, это моя любимая часть истории! – оставив кафедру проповедника, удалился в сельскую глушь, дабы предаться чревоугодию, распутству и подагре. Но и там он пописывал душеспасительные брошюры, когда не валялся в постели с местной шлюхой, а то и с двумя.