– Ну что ж, месье Пьенс, здесь мы с вами расстанемся. Удачи вашей сестре с лечением, – надеюсь, в Париже она поправится быстро.
– Я в этом абсолютно уверен, полковник.
– Адью.
Полковник поспешил вперед и исчез на просторе за воротами. Очередь, в которую встал Бэзил, еле тянулась, хотя была гораздо короче немецкой. Каждого прибывшего люди в штатском проверяли с истинно германской педантичностью: вчитывались в документы, сравнивали лицо с изображенным на фотографии, обыскивали все места багажа. Казалось, этому не будет конца.
Что же делать? Спрыгнуть на пути, добраться под платформой до ограды, перелезть через нее? Невозможно: очень уж много немцев сюда пригнали. И под поезд не нырнуть, слишком узка щель между ним и платформой.
Бэзил отчетливо представил себе печальный финал: немец заметит несходство со снимком, задаст пару вопросов и сообразит, что приезжий даже не читал предъявляемых документов. В ходе неизбежного обыска будут найдены пистолет и фотоаппарат, и разоблаченный шпион отправится в камеру пыток. Единственный выход – проглотить капсулу с ядом, но успеет ли Бэзил ее достать?
С другой стороны, при отсутствии вариантов даже легче – не надо ломать голову над выбором. Все, что в его силах, – вести себя предельно нагло, излучать уверенность. Глядишь, и пронесет.
Махт следил за очередью, Абель проверял документы и всматривался в лица. Бох тем временем создавал театральную атмосферу, принимая героические позы, чему способствовали черный кожаный плащ и мимика круглой пухлой рожицы, долженствующая изображать властность и компетентность.
Восемь. Семь. Шесть. Четыре…
И вот перед ними сухощавый, атлетически сложенный детина. Он не может быть секретным агентом: слишком броская внешность. Такой всегда в центре внимания, и этот тип, похоже, привык ловить на себе заинтересованные взгляды. Правда, за англичанина сошел бы, у него так называемый имбирный цвет волос. Но и у французов хватает генетического материала этой масти, так что рыжие волосы и пронзительные глаза – не более чем стереотип, вроде хваленых арийских признаков у немецкой нации.
– Добрый вечер, месье Веркуа, – сказал Абель по-французски, изучив документы и вглядевшись в лицо. – Что вас привело в Париж?
– Женщина, лейтенант. Старая история, ничего оригинального.
– Могу я поинтересоваться, почему вы не в лагере военнопленных? У вас армейская выправка.
– Герр полицай, я строитель. Моя компания «M. Vercois et Fils»[63] – я, кстати, сын – подрядилась выполнить на побережье большой объем бетонных работ. Мы возводим для рейха несокрушимую стену…
– Да-да, – перебил Абель с усталым вздохом, давая понять, что французские коллаборационисты сегодня уже вылизали ему зад до блеска. – А теперь, будьте любезны, повернитесь влево, чтобы я видел ваш профиль. Фото просто ужасное.
– С фотографом не повезло, герр полицай. Но если повернуть снимок к свету, будет четче. Эта каналья безбожно увеличила мой нос.
Абель повернул снимок, четче не стало.
– Герр гауптман, взгляните, соответствует ли фото.
Может, это из-за освещения, но…
И тут человек, стоявший третьим позади месье Веркуа, выскочил из очереди и заполошно побежал по платформе.
– Это он! – завопил Бох. – Остановите его! Проклятие! Задержите этого человека!
Спектакль продолжался недолго. Дисциплинированные немцы не стреляли в бегущего, зато, как заправские регбисты, бросались наперерез. Тот метался из стороны в сторону, но наконец молодой, сильный, резвый унтершарфюрер налетел на него, другой солдат подбежал к сцепившимся и обхватил беглеца сзади, тотчас подскочили еще двое – и образовалась куча-мала, неистово сучащая руками и ногами.
– У меня пропал бумажник! – кричал француз. – Кто-то украл мои документы! Я невиновен! Хайль Гитлер! Я невиновен!!! Документы украдены!!!
– Взять его! – заорал Бох. – Взять! – И, спеша возглавить поимку британского агента, устремился к дерущимся.
– Ступайте, – отпустил Абель месье Веркуа, а сам вместе с Махтом отправился выяснять причину суматохи.
Напустив на себя полнейшее равнодушие, Бэзил вошел в здание вокзала под свистки и топот – из выхода номер четыре, откуда он только что появился, хлынули охранники. Никто не обратил внимания на пассажира, благоразумно уступившего дорогу толпе вооруженных до зубов солдат. Вдали уже ревели немецкие сирены – как будто больные вороны, издававшие непривычное, на двух нотах, «карр-КАРР». Здание вокзала быстро заполнялось солдатами.
Бэзил понимал: времени у него в обрез. Среди немцев обязательно найдется умник, который заподозрит неладное и прикажет срочно обыскать состав, и в туалете вагона первого класса обнаружатся документы месье Пьенса. Тогда немцы оцепят вокзал, пригонят еще больше солдат, приступят к тщательной проверке пассажиров, будут искать документы злосчастного месье Веркуа, которого уже наверняка с пристрастием допрашивают эсэсовцы.
Бэзил двинулся к переднему выходу, но быстро в такой толчее идти не получилось. Поздно! Снаружи уже распоряжаются жандармы – останавливают автобусы, прогоняют такси. Из грузовиков высаживается прибывшая пехота и рассредоточивается вокруг вокзала. Подъезжают немецкие штабные машины. Перед спуском в метро – вооруженные люди.
– Месье Пьенс! Месье Пьенс!
Бэзил обернулся на зов и увидел машущего полковника люфтваффе.
– Садитесь, подвезу. Ни к чему вам попадать в эту неприятную историю.
Бэзил припустил бегом и сел в такси, прекрасно понимая, что ценой спасения будет экскурс в историю, с 1912 по 1918 год. И едва ли оно того стоит…
– Повысить его?! – воскликнул Бэзил. – Ну и игры у вас! Ей-богу, слишком хитро для меня. Этот человек – изменник. Его надо арестовать и шлепнуть.
Но никто из сидевших перед капитаном Сент-Флорианом в сумрачном зале совещаний премьер-министра не разделил праведного негодования.
– Бэзил, вы были бы абсолютно правы, живи мы на планете, где все ясно и просто, – возразил сэр Колин. – Но такой планеты не существует. А в нашем реальном мире такие прямолинейные действия возможны крайне редко. Вот и приходится действовать исподволь, на каждом шагу что-то уступая и о чем-то договариваясь. Но при этом мы не покупаем дешевое задорого. Мы просчитываем последствия и изучаем чужую мимику и интонацию, собственное же лицо уподобляем гипсовой маске. Пешек, вроде этого паршивца, кембриджского библиотекаря, не трогаем, рассчитывая через них повлиять на более серьезные фигуры. Профессор, вас не затруднит разъяснить Бэзилу, что за проблему мы пытаемся решить и почему она так дьявольски важна?
– Операция называется «Цитадель», – заговорил профессор Тьюринг. – В настоящий момент ее готовит немецкое Верховное главнокомандование. Очень хотелось бы верить, что сталинградская западня, в которую нацисты столь безрассудно влезли, полностью обескровила рейх, но, увы, это не так. Зверь ранен, однако все еще невероятно силен.
– Профессор, вы так уверенно говорите, будто ходите обедать в генеральскую столовую ОКВ[64].
– В каком-то смысле так и есть, – сказал сэр Колин. – Помните, профессор упоминал сконструированные им машинки, способные перебирать миллионы вариантов? С их помощью удается разгадывать немецкие шифры на вполне приличном уровне. Мы теперь запросто читаем почту джерри, и, если честно, я куда лучше осведомлен о планах Третьего рейха, чем о происходящем через два кабинета в моем собственном штабе, или о делах американцев, или о русском шпионе в Кембридже. Но таким подарком нужно распорядиться с умом. Если дадим маху, немцы завладеют инициативой и отыграют все назад. Вот и приходится осторожничать, тщательно обдумывать каждый шаг. А сейчас настало время для очередного осторожного шага. Профессор, продолжайте.
– Считаю, пора стратегическому командованию сказать свое слово.
– Генерал Кэвендиш?
Лицо Кэвендиша, генерала сухопутных войск, не отражало абсолютно никаких эмоций. И вообще, оно походило на маску, на вырезанный из куска мяса овал с двумя дырками для глаз-бусин, в которых бесполезно было искать свет, ум, доброту и сочувствие; эти глаза излучали исключительно властность. Дополняли портрет носище весом в добрый фунт и иконостас орденов.
– Операция «Цитадель», – произнес он таким тоном, каким констатируют, а не интерпретируют факты, – представляется противнику как Готтердаммерунг войны на востоке, титанический и окончательный натиск, который сломит сопротивление русских и заставит их, поджав хвост, прибежать на переговоры. И хотя такой результат нам кажется маловероятным, немцам все же удастся затянуть войну на год-другой. Мы надеемся прекратить ее в сорок пятом, а так придется воевать до сорок седьмого, и погибнут многие миллионы, и я должен подчеркнуть, что большая часть потерь придется на долю Германии. Конечно же, мы пытаемся одержать верх, это наша главная задача, но мы также хотим управиться поскорее, чтобы прекратилось истребление людей. Теперь вы понимаете, что ставки чрезвычайно высоки?
– И поэтому вы не можете раздавить грузовиком засевшую в Кембридже крысиную задницу. Да, понимаю, но все равно меня это ужасно злит.
– «Цитадель» намечена на май, но, учитывая состояние логистики, вряд ли следует ждать начала раньше июля или даже августа. Сражение развернется на юго-западе России, в нескольких сотнях миль к западу от Сталинграда. Там вблизи города под названием Курск у русских образовался выступ, или, если угодно, клин. Выше и ниже этого клина немцы тайно накапливают силы. Когда решат, что достигли подавляющего превосходства, нанесут удары одновременно с севера и с юга, по сходящимся направлениям. Волны «тигров», армады «штукас», тысячи стволов артиллерии. За танками в наступление пойдет пехота. Замкнув кольцо окружения, они развернутся, чтобы уничтожить триста тысяч солдат и пятьдесят тысяч танков. Моральный дух Красной армии этого не выдержит, никакая американская поддержка не поможет восполнить столь чудовищные потери. Русские откатятся аж до Урала. Падет Ленинград, за ним Москва. Война получит второе дыхание.