– Я не гений, – вздохнул Бэзил, – но даже мне несложно все это просчитать. Необходимо предупредить Сталина. Скажите ему: пусть укрепит выступ, накопит войска и боеприпасы. Немцы расшибут там лоб, и бежать придется им, и война закончится в сорок пятом, и миллионы останутся живы. И тогда никто не помешает мне благополучно помереть от пьянства.
– Видите, джентльмены? – спросил адмирал, оказавшийся самым стойким поклонником талантов Бэзила. – Он всегда зрит в корень.
– Тут, Бэзил, есть небольшая загвоздка, – сказал сэр Колин. – Сталину мы сообщили. Но он не поверил.
– Врень, конец шестнадцатого, «Яста-три», – сказал Махт. – «Альбатрос». Маневренность – как у баржи.
– Он был асом, – добавил Абель. – Охотно расскажет о своих подвигах, только попросите.
– Брат-пилот, – кивнул полковник Гюнтер Шолль. – А я летал на «Ясте-семь». Руселаре, семнадцатый… Боже, как давно это было!..
– Господа ветераны, – вмешался Абель, – дань ностальгии отдана, пора перейти к злободневной задаче: как нам не попасть в Россию.
– Вальтер не попадет, – ухмыльнулся Махт. – Семейные связи. Дождется в Париже американцев и устроится к ним на службу. Войну закончит подполковником американской армии. Но вообще-то, он говорит дело.
– Диди, что я слышу? Первый комплимент из твоих уст? И даже если это не совсем комплимент, все равно спасибо.
– Итак, герр оберст, повторим все сначала, – обратился Махт к полковнику Шоллю. – Вальтер напомнил нам о том, что поблизости рычит и топает ногами до крайности раздраженный офицер СС и ему очень хочется спровадить всех нас, кроме Вальтера, на русский фронт. Поэтому в наших общих интересах поймать парня, рядом с которым вы просидели шесть часов. Так что постарайтесь вспомнить как можно больше деталей этой поездки.
Час был поздний – или ранний, как посмотреть. Провести эту ночь оберст Шолль собирался совсем иначе – до рассвета танцевать с Хильдой в «Максиме», а потом вернуться в «Риц» и заняться любовью. А вместо этого он застрял на улице Ги де Мопассана, в грязном прокуренном кабинете, и нервные, напуганные шуцманы из германских трущоб тянут из него жилы.
– Поверьте, гауптман Махт, я тоже намерен любой ценой удержаться вдали от русского фронта. Брикебек – не подарок, и командование эскадрильей ночных бомбардировщиков не сулит высоких постов в люфтваффе. Но я буду рад честно довоевать здесь до прихода американцев. Я рассказал все, что знаю.
– Вот чего я понять не могу… – заговорил лейтенант Абель. – Вы ведь и раньше встречались с месье Пьенсом, и в поезде приняли этого парня за него. Но ведь на фото не то лицо, что у человека, которого я видел на вокзале Монпарнас.
– И все же сходство имеется, – осторожно возразил полковник. – С Пьенсом я встречался один-единственный раз, когда вишистский мэр Брикебека устроил банкет для немецких старших офицеров и сочувствующих рейху видных предпринимателей. У этого месье два ресторана и гостиница – что называется, невидимая власть. Наше общение было недолгим, но приятным. Не стану утверждать, что я хорошо запомнил его лицо, да и с чего бы запоминать? На вокзале я увидел фамилию «Пьенс» в списке пассажиров и решил его найти. Пожалуй, я мог бы заявить, что развлекать дружественных нам французов – мой долг, но не буду кривить душой: я рассчитывал на приличную скидку в его ресторанах или хотя бы на бутылку вина в подарок. Да, он оказался не похож на себя – из-за отсутствия усов, решил я, и даже поддразнил его насчет этого, а он наплел что-то про сухость кожи у его жены.
Абверовцы ждали продолжения, но его не последовало.
– Повторяю: этот тип безупречно говорит по-французски, ни малейшего акцента. И держался он абсолютно спокойно и собранно. Что, пожалуй, было его ошибкой, но я упустил ее из виду. В присутствии немцев большинство французов нервничают, а этот парень был сама раскованность.
– И о чем вы беседовали шесть часов кряду?
– Есть у меня слабость – охотно рассказывать о себе. Особенно когда у слушателей нет выбора. Жена обычно меня одергивает, но в этот раз, к сожалению, ее не было рядом.
– Получается, он все узнал о вас, а вы о нем – ничего?
– Ваша правда, – вздохнул оберст.
– Надеюсь, по-русски вы говорите не хуже, чем по-французски, – проворчал Абель. – Мне ведь отчет писать, и я уж точно не возьму вину на себя.
– Ну ладно, – сказал Шолль. – Есть у меня для вас один презент. Он невелик, но, надеюсь, все же избавит меня от пересадки в кабину «штуки».
– Мы все внимание.
– Как я вам уже сказал, причем неоднократно, Пьенс доехал со мной на такси до «Рица», а когда я вышел, он остался в машине. Не знаю, куда он потом направился. Но зато помню фамилию того, кто нас вез. Таксисты обязаны держать лицензию на приборной доске. Филипп Армуар. Это поможет?
Это помогло.
Во второй половине дня в помещение для инструктажа набилось полсотни людей. Треть – подчиненные Махта, треть – из одиннадцатого батальона полевой жандармерии, остальные – эсэсовцы Боха, все в штатском. Махт сидел перед слушателями, в одном ряду с Абелем, жандармским сержантом и гауптштурмфюрером Бохом. За его спиной висела огромная карта Парижа. Даже Бох снизошел до переодевания, хотя в его случае это означало сшитый на заказ двубортный костюм – черный, в тонкую полоску.
– Парни, давайте начнем, – сказал Махт. – Впереди долгая ночь, советую сразу привыкнуть к этой мысли. Есть основания считать, что где-то здесь прячется британский агент. – Он ткнул в Пятый округ на Левом берегу, в сердце культурной и интеллектуальной жизни Парижа. – Сегодня рано утром он приехал сюда на такси, и, я уверен, дознавателям гауптмана Боха водитель все расскажет без утайки.
Бох кивнул, прекрасно зная, что его следственные методы не вызывают всеобщего одобрения.
– Как раз напротив, за рекой, – Лувр и Нотр-Дам, а с этой стороны в ландшафте доминирует Институт Франции. Здесь сотни улиц, а на них тьма-тьмущая гостиниц, ресторанов, кафе, магазинов, многоквартирных домов и всего такого прочего. Сущие катакомбы, мириады лазеек и убежищ. Невозможно окружить плотным кольцом весь округ и тем более нельзя прочесать его частым гребнем.
Поэтому каждому из вас отводится для патрулирования один квартал. Ищите мужчину среднего роста, цвет волос – между рыжим и каштановым, лицо квадратное. Упрощу вам задачу: он из тех, кого принято называть харизматичными. Это не красота, а нечто вроде внутреннего света – шарм, привлекающий к нему людей и позволяющий ими манипулировать. Он отлично говорит по-французски, возможно, и по-немецки не хуже. Способен переодеться кем угодно: хоть занюханным клерком, хоть священником, даже женщиной. При контакте с кем-нибудь из вас выдаст хорошо продуманную версию, будет общителен, любезен и изворотлив. Его документам верить нельзя. Похоже, у него отменные навыки карманника, и он успеет сменить несколько личин, прежде чем мы до него доберемся. Вот лучший совет, который я могу дать: если вы, потолковав с человеком, решите, что всю жизнь мечтали о таком друге, то, скорее всего, он и есть наш англичанин. Обаяние – его броня и главное оружие. Он чрезвычайно умен, превосходно обучен и намерен во что бы то ни стало выполнить задание. Возможно, он вооружен и будет опасен при задержании, но убедительно прошу учесть: взяв его живым, мы получим бесценный трофей, а мертвым… Ну, получим мы еще один британский труп.
– Сэр, нужно ли проверять регистрационный учет в гостиницах на предмет вновь прибывших?
– Нет, этим займутся полицейские в форме. Да и бесполезно стучать во все двери и обыскивать все номера. Парень слишком умен, он заляжет на дно там, где мы нипочем не догадаемся искать. Подстеречь его на улице – вот наш лучший шанс. Завтра нам будет легче, курьер доставит из Брикебека фото месье Пьенса, и наш ретушер уберет усы и лишнюю полноту с лица – для большего сходства. А пока мы, оперативники абвера, посидим на телефоне. Нас интересуют любые сплетни, слухи и доклады о происшествиях, – возможно, какая-нибудь мелочь позволит определить местонахождение шпиона. Через каждые несколько кварталов поставим радийный автомобиль, при необходимости наблюдатель подбежит к нему и вызовет подмогу. Этих мер вполне достаточно. Мы – ловушка, англичанин – мышь. Он обязательно выползет из норки за сыром.
– У меня есть маленький вопрос, если позволите, – сказал гауптштурмфюрер Бох. – Кто произведет задержание?
За этим последовала получасовая тирада, явно составленная по образцу нюрнбергских речей Гитлера, полная угроз и вычурных метафор, а также кипучей ненависти к миру, погрязшему в несправедливости, которая почти целиком приходится на долю Боха и его непризнанной гениальности. Снова и снова гауптштурмфюрер подчеркивал, что всякий, уличенный в манкировании или лени, мигом окажется в России, за обледенелым щитком противотанковой пушки, перед свирепыми монгольскими ордами.
Полицейские, жандармы и эсэсовцы почему-то слушали его без воодушевления.
Разумеется, Бэзил был слишком хитрой лисой, чтобы поселиться в гостинице. Вместо этого он дождался на Левом берегу глубокой ночи и перебрался в самые богатые кварталы. Там, прогуливаясь по переулкам, он искал гаражи с висячим замком на воротах. Наличие такого замка могло означать, что хозяева сбежали в менее опасные края, а брошенная ими недвижимость годится на роль надежной берлоги.
Гараж нашелся быстро, после чего Бэзил снял замок и проскользнул в обширное помещение, где стоял «роллс-ройс-фантом». Стоял он на кирпичах – явное свидетельство того, что богатенькие владельцы ныне благополучно прозябали где-нибудь в Соединенных Штатах, например в Беверли-Хиллз.
В повестке дня первым пунктом стоял отдых – Бэзил не спал уже двое суток, в которые уместились парашютное десантирование, изнурительное общение с полковником люфтваффе и чудесное бегство с вокзала Монпарнас, опять же при участии немецкого авиатора, чье имя он так и не удосужился узнать.
Двери лимузина оказались не заперты. Бэзил забрался на заднее сиденье, которому довелось подпирать седалища крупного промышленника, владельца громадного универмага, хозяина сети ювелирных магазинов, известной шлюхи и прочая и прочая, и мгновенно уснул.