е заднего вида. Таких «ситроенов» в Париже было полным-полно, а ведь еще в 1935-м эта модель считалась элитной. Бензобак у машины располагался сзади, что упрощало задачу.
Приблизившись, Бэзил опустился на корточки, сунул бутылку под колесо, сдернул обертку, чиркнул зажигалкой, поджег тряпку. На все про все ушла секунда, и он как ни в чем не бывало двинулся дальше.
Вместо взрыва раздался мощный всхлип, будто великан резко втянул воздух. Бутылка разлетелась вдребезги, из-под машины хлынуло пламя, оранжевое с черным. В следующий миг воспламенился бензин в баке, и опять без взрыва; зато вырос огненный столб метров этак на сто, заставив поблекнуть прекрасные старинные фасады и погнав круговые волны жара.
Немецкие оперативники не пострадали, если не считать уязвленного достоинства. Первобытная огнебоязнь, намертво закодированная в человеке, заставила их пулей вылететь из автомобиля. Один споткнулся и продолжил отчаянное бегство, двигаясь по-звериному, на четвереньках. Прохожие тоже перепугались и с воплями бросились врассыпную от гигантского костра.
Панический шум за спиной разрастался, но Бэзил не оглядывался, быстро шагая к перекрестку бульвара с улицей Де Валор.
Бох читал Абелю лекцию о пользе сурового обращения «с этими французскими профитролями», и тут в банкетный зал вбежал полицейский:
– Взорван наш радийный автомобиль! Это атака Сопротивления!
Присутствующие среагировали мгновенно. Трое ринулись в оружейную комнату, где хранились мощные автоматы MP-40. Абель подскочил к телефону – сообщить о случившемся коменданту Парижа и попросить о присылке солдат. Остальные доставали из кобуры вальтеры, парабеллумы и маузеры, расхватывали плащи, готовились выдвигаться на место происшествия.
Только Бох ничего не предпринимал. Он сидел, парализованный ужасом. Не будучи трусом, этот поклонник сурового обращения с оккупированным народом и агрессивных методов дознания полностью терялся в непредвиденных ситуациях. Как будто мозги вдруг вытекли, образовав под ногами парящую лужицу, и необходимо ждать, пока череп не заполнится заново.
В данном случае умственная деятельность возобновилась, когда Бох остался в помещении один. Он сорвался с кресла и устремился за более расторопными коллегами. Выскочил на улицу, полную бегущих парижан, и двинулся против живого потока, на каждом шагу получая грубые толчки и тычки, – эти люди даже не догадывались, кто идет им навстречу. Какой-то тяжеловес сбил его с ног, помог встать и помчался дальше. Спохватившись, что почти не продвигается вперед, гауптштурмфюрер достал парабеллум. «Заряжен ли?» – мелькнула запоздалая мысль.
– Пропустить! – закричал он на плохом французском, размахивая пистолетом так, будто это была волшебная палочка, способная рассеять толпу. – Немецкий офицер! Освободить дорогу!
Но «волшебная палочка» не помогла – уж слишком сильной была паника, охватившая французов. Пришлось с тротуара переместиться на проезжую часть; идти стало легче. Он добрался до бульвара Сен-Жермен, свернул направо – и обмер от ужаса. Перед ним полыхал радийный автомобиль номер пять. Оцепившие машину немцы в штатском угрожали автоматами зевакам, впрочем немногочисленным, поскольку проблемы оккупантов мало интересовали горожан. Полицейским пришлось остановить оживленный транспортный поток, оказав самим себе медвежью услугу, – сирена слышалась, но было понятно, что пожарные застанут лишь черный дымящийся остов.
Двое в штатском – Эстерлиц из СС и абверовец – сидели на бордюрном камне и крайне вяло реагировали на вопросы Абеля. Бох подбежал к ним.
– Докладывайте, – буркнул он, но никто и ухом не повел. – Докладывайте! – повысил он голос до рева.
К нему повернулся только Абель:
– Пытаюсь узнать у парней приметы, хотя и так известно, кого мы ищем.
– Надо сейчас же взять заложников! И казнить, если не получим информацию!
– Герр гауптштурмфюрер, он где-то здесь. Нужно лишь расставить повсюду людей, снабдив их достоверным портретом разыскиваемого.
– Эстерлиц, что ты видел?
Тот поднял на начальство невидящий взгляд. Рассудок эсэсовца – мгновение назад побывавшего на волосок от смерти, потрясенного, оглушенного, опаленного – пребывал в полнейшем расстройстве. Отвечать пришлось абверовцу:
– Я уже сказал лейтенанту: все случилось слишком быстро. За долю секунды до взрыва я успел заметить идущего в северном направлении по Сен-Жермену человека. Синий костюм в полоску на нем сидел неважно, что странно для города, где все помешаны на моде. И тут ву-у-ушш! – и позади нас стена пламени.
– Мерзавцы! – процедил Бох. – Совсем обнаглели! Среди бела дня пытались убить…
– Герр гауптштурмфюрер, – перебил Абель, – при всем моем уважении, вынужден возразить. Это не террористический акт. Если бы англичанин хотел прикончить наших людей, он бы бросил в открытое окно бутылку с коктейлем Молотова. Облитые горящим бензином, они бы не спаслись. А поскольку был подожжен бензобак, им удалось выскочить. У шпиона была совсем другая задача, это же очевидно.
Бох с негодованием вытаращился на Абеля: как смеет лейтенантишка перечить ему, да еще в присутствии подчиненных?! В СС такое просто немыслимо! Но гауптштурмфюрер быстро обуздал свой гнев. Что проку распекать мелкую полицейскую сошку?
– К чему ты клонишь?
– Это отвлекающий удар. Шпиону нужно, чтобы мы сосредоточились на совершенно бессмысленном событии и не помешали ему выполнить главную задачу.
– Что?.. Как?.. – запинаясь, проговорил Бох.
– Разрешите мне закончить опрос свидетелей и разослать описание подозреваемого всем экипажам заодно с приказом оставаться на местах. Наши люди топчутся здесь и ждут, когда машина сгорит дотла, а драгоценное время уходит.
– Действуй! Приступай немедленно! – вскричал Бох с таким пылом, будто это в его голове родилась спасительная идея.
До Библиотеки Мазарини Бэзил добрался за десять минут. Вдали все еще взревывали пожарные сирены. Шестому округу обеспечена пара часов суматохи, что не самым благотворным образом скажется на оперативности немцев. Времени мало, но должно хватить.
Бэзил пересек мощенный брусчаткой двор и приблизился к двери, охраняемой двумя французами в полицейской форме.
– Только официальные лица, месье. Распоряжение немцев.
Бэзил предъявил документы и произнес ледяным тоном:
– Я пришел не для того, чтобы поболтать с вами на солнышке, господа ажаны. У меня государственное дело.
– Хорошо, месье, проходите.
Он вошел в огромное святилище. Библиотека состояла из множества длинных галерей, разделенных на два яруса балконами, опирающимися на колонны. Четыре стены были сплошь заставлены книгами. Издали стеллажи выглядели высоченными, под потолок, вблизи же оказались не намного выше обычного книжного шкафа. Книги, похоже, поглощали все внешние звуки: женщина, сидевшая посреди галереи за столом, до последней секунды не реагировала на приближающиеся шаги Бэзила.
Однако его документы мгновенно пробудили в ней и внимательность, и вежливость.
– Я по очень важному делу. Мне необходимо срочно встретиться с le directeur[68].
Женщина вышла, вскоре вернулась и предложила следовать за ней – до лифта, где увечный, сутулый, увешанный медалями ветеран Великой мировой войны раскрыл перед ними дверь похожей на клетку кабины. Механизм переместил их на два этажа выше. Пройдя по нескольким коридорам между стеллажами, они добрались до нужной двери.
Женщина постучала и вошла, Бэзил последовал за ней. Он увидел застывшего в нервном ожидании пожилого француза, с козлиной бородкой, в чем-то вроде фрака.
– Я Клод де Марк, директор, – сказал старик по-французски. – Чем могу помочь?
– По-немецки говорите?
– Да, но на родном языке говорю свободнее.
– Ладно, давайте по-французски.
– Присаживайтесь, пожалуйста.
Бэзил расположился в кресле.
– Итак?..
– Для начала прошу оценить мою вежливость. Я мог бы явиться сюда в сопровождении взвода солдат. Мы бы перерыли ваше заведение от подвала до чердака, изучили бы личные дела всех сотрудников, задали бы уйму неприятных вопросов, на каждом шагу расшвыривая книги. Это обычная немецкая практика, дающая быстрый результат. Возможно, вы укрываете евреев – обычное дело для вашего брата, жеманного французского интеллектуала. Я бы не позавидовал ни этим евреям, ни тем, кто их прячет. Вы меня хорошо понимаете?
– Да, месье. Но я…
– Вместо этого я пришел один. Поскольку мы оба служим книгам, взаимное доверие и уважение будут более уместными. Я профессор, преподавал литературу в Лейпциге. Надеюсь вернуться туда после войны. Я почитаю библиотеку – и вашу, и любую другую – как святилище. Библиотека – это купель цивилизации. Вы согласны со мной?
– Согласен…
– А следовательно, одна из моих задач – позаботиться о неприкосновенности, о полной сохранности вашей библиотеки. Не извольте в этом сомневаться.
– Я очень рад…
– Раз так, продолжим. Я представляю крайне важное научное учреждение Третьего рейха. Нас интересуют редкие книги определенного рода. Начальство поручило мне составить каталог таких книг, хранящихся в главных европейских библиотеках. Рассчитываю на ваше содействие.
– О каких именно книгах вы говорите?
– А вот это вопрос деликатный. Могу я рассчитывать на ваше благоразумие?
– Разумеется.
– Нас интересуют произведения, в которых рассматриваются эротические отношения между людьми. И этот интерес не ограничивается отношениями между мужчиной и женщиной, он касается и других вариантов. Мое начальство упоминало имена де Сада и Овидия. Но уверен, эту тему исследовали и другие авторы. Художественный аспект не менее важен, чем научный. В описаниях такого рода литераторы минувших эпох проявляли больше смелости. Имеются ли у вас фотографии картин, скульптур, фресок?
– Месье, у нас приличное заведе…
– При чем тут приличия? Это сугубо научное исследование, а для науки не существует запретных тем. Мы взялись за изучение человеческой сексуальности, и вам ли не знать, что для профессионалов прямая дорога к цели – всегда самая короткая. Поставить евгенику на службу рейху, усовершенствовать лучшие умы – вот наша цель! Несомненно, ключ к успеху кроется в сексуальном поведении. Грядущее должно принадлежать нам! И мы, прокладывая путь в него, бесстрашно раскрываем тайны природы.