– Он что-нибудь украл?
– Нет, но провел в подвале целый час без свидетелей. Как-то странно это выглядит. И время сходится, и приметы совпадают, но что могло понадобиться британской разведке…
– Едем туда – сейчас же, – решил Махт.
Жизнь monsieur le directeur не изобиловала потрясениями – и вот теперь уже второе за день. К нему в кабинет ввалились трое блюстителей немецкого порядка, явно не расположенные шутить.
– Будьте любезны, объясните, с какой целью вас посетил этот человек.
– Капитан Махт, это крайне деликатный вопрос. У меня сложилось впечатление, что этот визит подразумевает сохранение тайны. И боюсь, что не оправдаю оказанного мне доверия, если…
– Monsieur le directeur, – сухо проговорил Махт, – поверьте, я высоко ценю вашу благонамеренность. Но тем не менее требую ответа. Есть основания считать, что посетитель – не тот, за кого себя выдает.
– Документы у него в полном порядке, – возразил директор. – Я тщательно проверил. Меня не так-то легко обмануть.
– А я вас ни в чем не обвиняю, – сказал Махт. – Всего лишь хочу услышать подробности.
До крайности смущенный и растерянный le directeur выложил все без утайки.
– Пошлые картинки, стало быть, – подвел итог Махт. – Так вы утверждаете, что сюда явился немецкий чиновник и потребовал допуска в подвал, сказав, что ему нужны антикварные книги с пошлыми картинками, пошлыми рассказами, пошлыми шутками, пошлыми лимериками… и тому подобным?
– Как я уже сказал, именно так он объяснил причину своего визита.
Двое невзрачных мужчин переглянулись. Третий, явно не из полиции, пялился на директора и молчал. Да и зачем ему говорить, если даже стекла пенсне не мешают его поросячьим глазкам обжигать ненавистью и презрением?
– Считаете, я лгу? – спросил le directeur. – Придумал совершенно нелепую историю? Но какой смысл?
– Послушайте, как мы сейчас поступим, – заговорил третий офицер, пухлый, с напомаженными редкими волосами и голой макушкой, со щеточкой усов, явно скопированной у Гиммлера или Гитлера. – Выведем отсюда на улицу десяток работников. Если ваши ответы нас не удовлетворят, одного расстреляем. Потом снова спросим…
– Ради бога! – взмолился француз. – Я не привык к такому обращению! Поверьте, я рассказал все без утайки. У меня сейчас разорвется сердце! Я никогда не лгу, это не в моей натуре!
– Опишите внешность, – велел Махт. – Как можно подробнее. Уж постарайтесь.
– За сорок, хорошо сложен… Но вот костюм… Признаться, мне это показалось очень странным – такой дрянной костюм на таком статном, уверенном месье, несомненно из высшего общества… Волосы светлые с рыжеватым оттенком, глаза синие, довольно изящный подбородок… И вообще, видный мужчина, знающий себе цену…
– Взгляните, пожалуйста, – вручил директору фотографию наименее грозный немец.
– Э-э-э… Нет, определенно не он. Хотя довольно похож. Лицо тоже квадратное. Взгляд не такой властный, как у посетителя, да и осанка проигрывает… Хотя костюм сидит на нем куда лучше…
Махт откинулся на спинку кресла. Итак, здесь побывал вражеский агент. За каким чертом он явился, спрашивается? Что могло так заинтересовать англичан в Библиотеке Мазарини? Зачем они прислали сюда своего человека? Эта миссия – чистой воды самоубийство, один ошибочный шаг – и провал… Похоже, ими движет отчаянная необходимость.
– И как он представился? – спросил Абель.
– Сказал, что его зовут… Позвольте, но вот же подписанная им справка. Фамилия та же, что и в паспорте, я очень внимательно сверил. Сим удостоверяется, что я оказал всемерное содействие… Сопротивляться рейху бессмысленно, я отдаю себе в этом отчет… – Директор выдвинул ящик стола, дрожащими пальцами извлек лист бумаги с машинописным текстом и рукописной строчкой под ним. – Надо было сразу вам показать. Не судите строго, ведь я в крайней растерянности, нечасто случается принимать сразу троих полицейских…
Офицеры уже не слушали его лепета. Все трое склонились над листом, рассматривая подпись: «Отто Бох, гауптштурмфюрер СС, Главное управление кадров СС, Париж, улица Мадлен».
От вокзала Монпарнас ровно в пять минут шестого отходил поезд. Гауптштурмфюреру Боху достаточно было два-три раза предъявить удостоверение – Париж, улица Мадлен, 13, штаб-квартира гестапо. Никто из железнодорожных клерков в форме вермахта, проверяющих поезда, не рискнул подвергать сомнению этот элитный статус. Вошедший в образ Бэзил благополучно приобрел билет, миновал контрольно-пропускные пункты и выдержал беглый осмотр у входа в вагон первого класса.
Состав тронулся, миновал сортировочную станцию, рельсы которой едва угадывались в вечернем сумраке, после чего набрал скорость. Промелькнули вагончики детской железной дороги.
Никем не тревожимый Бэзил сидел и слушал болтовню соседей и перестук колес. Офицеры возвращались – после разгульной ночи – на службу, которая, в сущности, свелась к ожиданию высадки союзников и окончательного разгрома германской армии. Погрустневшие немцы старались насладиться последними часами беззаботного отдыха. Кому-то грезилась славная смерть во имя родины; кто-то вспоминал шлюх, в чьих объятиях так замечательно провел время; кто-то размышлял, как бы так сдаться в плен американцам, чтобы не поставили к стенке, – надо остерегаться стукачей, ведь неизвестно, на чей стол ложатся их доносы.
Похоже, большинство соседей по вагону заподозрили в Бэзиле переодетого офицера СС, а кому охота иметь проблемы с этой организацией? Неосторожное слово, неправильно понятая шутка, чересчур откровенный комментарий на тему политики – и сбывается твой самый дурной сон, ты стоишь у 88-миллиметрового противотанкового орудия, а впереди – проклятые большевики со своими тридцатьчетверками. Уж лучше попытать счастья с американцами и британцами.
Поэтому Бэзил сидел на скамье один, выпрямив спину и не глядя ни вперед, ни назад. Строгая поза означала серьезность намерений, сугубое внимание к мелочам и служебное рвение, такое истовое и искреннее, что на этого человека боязно даже коситься. Всем своим видом он давал понять: «Я беспощаден, у меня нет человеческих слабостей».
Труднее всего было не проявлять ни малейшей иронии, абсолютно чуждой эсэсовцам, да и вообще всем фанатичным гитлеровцам. В некотором смысле Третий рейх с его тягой к массовым казням был не чем иным, как заговором против иронии. Вот, пожалуй, истинная причина, по которой Бэзил так жгуче ненавидел нацизм и так самоотверженно с ним боролся.
Бох промолчал – да и что тут скажешь? Говорил только Махт. Они стояли во дворе Библиотеки Мазарини, опираясь на капот радийного «ситроена».
– Чего бы ни хотел агент, он получил это. Теперь ему нужно выбраться из города, и побыстрее. Он понимает, что рано или поздно мы узнаем о похищении документов герра Боха и в тот же момент они станут не только бесполезны, но и крайне опасны. Поэтому агент воспользуется ими сейчас же и постарается убраться подальше от Парижа.
– А ведь он явно отказался от помощи Сопротивления во время операции, – заметил Абель.
– Верно.
– Значит, у него нет радиосвязи. Ему не вызвать «лайсендер».
– В точку, Вальтер. Да, это значительно сужает его выбор. Один из вариантов – переход через испанскую границу. Но до нее добираться не один день, и в пути будет много проверок, и за герра Боха себя уже не выдашь.
Махт и Абель говорили об эсэсовце так, будто он не стоял рядом. Впрочем, рядом стояло лишь его тело, а разум находился далеко.
«Герр майор! Замок примерз!»
«Ногой его, ногой! Они уже рядом!»
«Не могу, герр майор!!! Ноги тоже примерзли…»
– А может, через Ла-Манш? От Кале до Дувра всего тридцать два километра. Уже переплывали.
– И даже женщина.
– Нет, исключено. Он, безусловно, талантливый профессионал, но чтобы еще и сильнейший пловец… И потом, сейчас хоть и весна, но температура воды – четыре-пять градусов.
– Правильно рассуждаешь, – кивнул Махт. – Но все-таки ему нужно переправиться через Ла-Манш. Поэтому он двинет к самому удобному для него порту. Такому талантливому шпиону ничего не стоит найти ушлого рыбака, знающего порядок движения наших патрульных кораблей, и сторговаться с ним. Через несколько часов он будет у английского берега, последнюю сотню метров преодолеет вплавь и вернется с добытым сокровищем, чем бы оно ни было.
– Если он сбежит, мы расстреляем всех сотрудников Библиотеки Мазарини, – отчеканил вдруг Бох. – Так что выбор за ним. Да, он похитил мои документы – как-то ухитрился залезть в карман. Но на моем месте мог оказаться кто угодно, и этот факт будет отражен в донесении.
– Вполне справедливо, – подхватил Махт. – К сожалению, я вынужден заметить, что агент, имея возможность стащить чьи угодно документы, предпочел ваши. И для него это чрезвычайно полезное приобретение. Он сидит себе в поезде и в ус не дует, предвкушая, как завтра поутру, угостившись чайком с вареньем и плюшками, отправится получать DSC или DSO[70]. Считаю, что вам, честному немецкому офицеру, следует взять на себя ответственность за случившееся. И вообще, я не вижу необходимости расстреливать библиотекарей из-за этого англичанина. Почему бы нам не сосредоточиться на поиске? Схватим шпиона, и дело с концом.
Бох хотел было возразить, но, сообразив, что это бесполезно, помрачнел и замкнулся в себе.
– Вопрос первый: каким поездом? – произнес Махт в пустоту. Пустота не ответила, и пришлось дать ответ самому: – По словам le directeur, ровно в три сорок пять агент сел на такси. До вокзала Монпарнас он должен был добраться к четверти пятого. С эсэсовскими документами быстро прошел через посты и взял билет без очереди – то есть мог уехать практически сразу. Следовательно, вопрос стоит так: уходили ли поезда в сторону побережья между четырьмя пятнадцатью и четырьмя сорока пятью? Если да, наш приятель сел на один из них. Вальтер, не сочти за труд, выясни.