мы женаты.
От потрясения я поднимаю чашку со сладким чаем и пью, хотя он слишком горячий. Когда я ставлю чашку назад, уже пустую, то говорю ей, что мама ничего не говорила об этом.
Она хмыкает. Это был секрет. Они поженились на материке, правда, Тэм. Тэм? Правда? Тайно. Тэм никак не поддерживает этот разговор, и она вроде как усмехается. Из-за наших семей, понимаешь. Она была богата и должна была унаследовать дома, а у него не было ничего. Ее семья ему не доверяла. Но видишь, не сложилось, и детей нет, поэтому никакого вреда. Теперь они разводятся. Правда, Тэм? Тэм? Тэм, ты так и будешь молчать?
Тэму настолько не по себе, что он не способен говорить. Он ест одно печенье за другим, чтобы занять рот. Он делает странные движения головой – не кивает и не качает, а как-то дергает вбок в неопределенном жесте.
Карен хмурится, глядя на него. Она не понимает. Она оставляет попытки и переключается на меня. Так что будет с похоронами твоей мамы?
Я говорю ей: заберу ее отсюда на самолете. Отвезу в Лондон и там кремирую. Карен спрашивает: разве не легче кремировать ее поблизости, а потом увезти в Лондон?
Тэм пришел тебя убить, говорю я. Карен спрашивает, не хочу ли я еще печенья.
Мне интересно, сказала ли я это вслух, потому что она вообще не отреагировала. Но потом я смотрю на лицо Тэма и понимаю, что сказала. Карен поднимает тарелку и предлагает мне еще печенья, все ее лицо выражает вопрос: печенье? Так принято на острове.
Тогда Тэм встает, и стул падает за его спиной. Грохот удара о каменный пол отдается от стен кухни. Он поворачивается к двери, идет через коридор и входную дверь, захлопывает ее за собой. Порыв ветра обдувает наши щиколотки.
Без всякого повода Карен говорит мне: это был дом Паки Харриса.
Я жую печенье и, прожевав, говорю: я в курсе.
Карен кивает. Не знаю, говорила ли ты о нем со своей мамой?
Нет.
Она кладет свою руку на мою, и ее лицо снова морщится, на глазах выступают слезы. Ты знаешь, кто твой отец, Эльза?
Мы никогда не говорили об отце.
Хм. Карен не знает, о чем она может и о чем не может говорить.
Из моего лондонского рта вырывается: думаешь, Паки изнасиловал маму и поэтому она его переехала?
Карен вздыхает. Я не знаю, говорит она, я не знаю, что случилось. Не мое это дело. Но, Эльза, я думаю, возможно, этот дом твой.
Мне он не нужен.
Он стоит немало – мне он не нужен.
Карен смотрит на меня, и я вижу, что она рада. Ей нравится дом. Это ее место. Это не временное пристанище.
Я так дурно обращалась с тобой, когда мы были маленькие. Мне жаль.
И я говорю: о! Забудь об этом! Потому что у меня горят щеки.
Но она не может. Она думала об этом, много думала. Но ей и вправду очень жаль. Она завидовала, потому что я была приезжей. Мне тогда казалось, говорит она, что вот она, свобода, – не принадлежать ко всему этому…
Тебя это не волнует, Карен? – вырывается у меня. Тэм позвал меня сюда, чтобы пырнуть тебя ножом в шею! Это тебя не заботит? Ты дала ему уйти. Куда он направился?
Она тепло смотрит на входную дверь. Пошел напиться, думаю. Неделя тяжелая. Завтра закончится возня с нашим разводом.
И я наконец понимаю. Он хотел убить ее сегодня, чтобы унаследовать дом. А если бы убийство совершила я, то не стала бы наследницей женщины, которую убила. Дом сразу отошел бы к нему.
Я думаю, он до сих пор к тебе неравнодушен.
Правда?
Ага.
Я так не думаю.
Ну, ты не права.
Я смотрю на нее и понимаю, что она милая, эта Карен. Она не озлоблена. Она привязана к этому месту и всегда будет привязана. Она принимает все, что должно войти сюда и выйти отсюда. Карен не может сбежать ни из дома моего отца-насильника, ни от Тэма, который хотел ее убить. Она принимает место, где находится, и то, кто она такая, и то, что случилось. Она похожа на мою маму. Карен лидирует в гонке. Разреши подвезти тебя в город, Эльза, в качестве извинения. И в благодарность за твою стойкость вчера. Она похлопывает меня по руке.
Стойкость – это важно.
Она выходит в коридор, натягивает пальто, и я вижу за ней яростное море. Волны заливают утесы. На высоком мысу – прижатая к земле соленая трава; Карен оглядывается на меня. Она улыбается нежной островной улыбкой, которая может означать все, что угодно.
Я уезжаю отсюда. Уезжаю и на этот раз беру маму с собой.
Джеймс ГрейдиКОНДОР СРЕДИ СТЕЛЛАЖЕЙ
Джеймс Грейди окончил Школу журналистики Университета Монтаны. Работал на американского сенатора Ли Меткалфа, потом сотрудничал с пионером расследовательской журналистики Джеком Андерсоном. Публиковался в различных изданиях: PoliticsDaily.com, Slate, The Washington Post, American Film, The New Republic, Sport, Parade, The Journal of Asian Martial Arts («Слейт», «Вашингтон пост», «Америкен филм», «Нью рипаблик», «Спорт», «Перейд», «Джорнэл оф эжн маршал артс»).
Его шпионский триллер «Шесть дней Кондора» послужил основой для сценария знаменитого фильма Сидни Поллака «Три дня Кондора» с Робертом Рэдфордом в главной роли. Грейди состоит в Восточной гильдии писателей Америки, является номинантом премии «Эдгар» и обладателем литературных наград Франции, Италии и Японии. Автор более чем десятка романов и множества рассказов, а также сценариев для кино и телевидения, Грейди работает в жанре нуар, публикует произведения, посвященные шпионажу и полицейским расследованиям, и выступает под псевдонимами Джеймс Далтон и Брит Шелби. Страстный библиофил, он, кроме того, увлеченно изучает тай-чи, занимается плаванием, любит прогрессивный рок.
– Будешь создавать нам проблемы? – спросил сидевший за директорским столом мужчина в костюме в узкую полоску.
Дело было мартовским утром. Шло второе десятилетие первой войны США в Афганистане.
– Надеюсь, нет, – ответил с кресла для посетителей седой мужчина.
Разговор происходил в роскошном кабинете директора по специальным проектам Библиотеки Конгресса. Все стены – в шкафах из красного дерева.
Директор крутил в руках перьевую ручку.
«Смотри, как бы я не воткнул ее тебе в глаз», – подумал гость.
Эта нормальная человеческая мысль мелькнула у седовласого, в синей спортивной куртке, новой бордовой рубашке и поношенных черных джинсах, сама собой, не причинив ему беспокойства.
Тревожило ощущение, что он пойман в ловушку – тоннель, заполненный серым туманом отупения.
Может, это новые таблетки – зеленые пилюли, которые ему всучили по дороге из штаб-квартиры ЦРУ вдоль бульвара Джорджа Вашингтона, – этим же маршрутом, но по воздуху летел угнанный самолет, который 11 сентября врезался в здание Пентагона.
Машина ЦРУ переправила его через Потомак. Мимо мемориала Линкольна. Вознесла на «Холм», проехав три мраморные крепости палаты представителей конгресса, где в 1975-м он выслеживал шпиона из союзной страны, Южной Кореи, который работал под глубоким прикрытием и проник в страну как рядовой последователь корейского мессианского культа, поставлявшего последних доброхотов в группу поддержки отстраненного от должности президента Никсона.
Промелькнуло здание американского Капитолия цвета слоновой кости, и автомобиль ЦРУ доставил Эмму, специалиста по адаптации персонала, и его, седовласого, к Библиотеке Конгресса.
Директор по специальным проектам библиотеки сказал ему:
– Мне все равно, что у тебя за квалификация. Делай свою работу и не создавай проблем, иначе будешь иметь дело со мной.
Начальник положил на стол перьевую ручку, поднес руки к клавиатуре:
– Твое имя?
– Вин, – ответил седой.
– Фамилия?
Вин что-то соврал.
Босс послал файл на распечатку. Принтер выдал, гудя, теплые листы с анкетой. Директор поставил подпись в нужных местах перьевой ручкой.
– Пошли, – сказал он, бросив на стол письменную принадлежность минувшей эпохи, – доставим тебя в твою нору.
После этого он важно прошествовал к красно-коричневой двери.
Не заметив, как ручка с пером исчезла в ладони Вина.
Дверь из красного дерева распахнулась. За столом зевала молоденькая секретарша, проявляя полное безразличие к пистолету, контуры которого обрисовывались под весенним жакетом Эммы, сидевшей в приемной. При появлении двух мужчин Эмма встала, уверенная, что применять оружие не придется, но готовая взять его в руку, которую не протягивала для пожатия уже давно.
Директор провел «вторженцев» из другого ведомства по двум соединенным тоннелями библиотечным замкам – каждый занимал территорию городского квартала – в подвал с желтыми стенами из шлакобетона и зеленой металлической дверью на кодовом замке, которую охраняла невзрачная женщина средних лет, похожая на бурую птицу.
– Это мисс Дойл, – сказал Вину босс, – одна из наших. Она выполняла возложенные теперь на тебя обязанности с отличным результатом и превосходно справлялась с прочей работой.
Женщина-птица обратилась к Вину:
– Зовите меня Фрэн, – и показала ему пластиковую карточку, пропуск в библиотеку, свисавший со шнурка у нее на шее. – Используем мой, чтобы впустить вас.
Она приложила прямоугольную пластинку к замку, нажала кнопки на экране и продолжила инструктаж:
– Теперь введите свой пароль.
– Сперва, – сказала церэушница Эмма библиотечным работникам, – посмотрите на меня, вы двое.
Директор и Фрэн повернулись спиной к стоявшему у зеленой двери мужчине.
Вин набрал шесть букв на панели. Ткнул во «ВВОД».
Замок щелкнул, и он смог открыть дверь.
Душную каморку заливал тусклый свет. Напротив входа расположился металлический стол модели 1984 года, разработанной для государственных учреждений. Его занимал почти такой же древний монитор. Перед столом стояло кресло на колесиках. У задней стены высился штабель грубых сосновых ящиков, достаточно объемных, чтобы уложить спящего ребенка.
Как гробы.
– Пустые ящики ввозятся, – пояснила Фрэн, – полные вывозятся. Их забирают из коридора и доставляют туда же. Ваша работа – затаскивать их внутрь и выставлять наружу. Используйте эту каталку.