– То есть я только что видела, как вы несетесь по аллее, как молодая козочка, как если бы вам было двадцать лет, видела, какой гладкой стала ваша кожа на руках, и вдруг в какой-то момент вы снова стали прежней… Это у меня галлюцинации?
– Успокойтесь, дорогая! Никакие это не галлюцинации. Просто я, вероятно, в ваших глазах на какой-то миг переместилась в другое измерение, в свое прошлое…
– Совсем сдурела бабка, – отвернувшись, в сердцах прошептала Женя, надеясь, что ее не услышат.
– Вы смотри`те, смотри`те, впитывайте в себя эту красоту! И вы сами увидите, что с вами станет!
– Вырастут рога, наверное, – Жене уже было сложно держать себя в руках. – Пожалуйста, оставьте при себе все эти выдумки! Я не верю ни единому вашему слову.
– Я не сержусь на вас, Женечка, понимаю, что все это могло показаться вам полным бредом. Но это от незнания и от неверия! Возможно, когда-нибудь вы расширите свой горизонт и начнете воспринимать окружающую вас реальность иначе. Или вы сомневаетесь, что наш мир гораздо сложнее, чем вам сейчас кажется? Вы сказали, что увидели меня помолодевшей. Но ведь и я тоже на какой-то миг почувствовала легкость во всем теле, и мне было, признаться, так хорошо… А что вы чувствуете вот сейчас, когда видите эти прелестные кувшинки? Это отражение неба? У вас не возникло никакого желания?
И тут Женя ответила, словно кто-то внутри дернул ее за язык:
– Я хотела бы это нарисовать.
Сказала и удивилась. Хотя разве не это же желание у нее возникло еще раньше, едва она вошла в сад и увидела россыпь нежнейших георгинов? А ведь она всегда считала, что георгины – цветы грубые и угловатые, со слишком острыми лепестками? Здесь же, в этом саду, они смотрелись необыкновенно нежно и гармонично, рядом с ними хотелось стоять, любоваться ими и восхищаться мощностью их толстых зеленых стеблей с непрекращающимся цветением – едва распустившийся один бутон, превратившись в розово-красный шар, заставляет завязываться рядом блестящие бутончики новых цветков.
– Вот! Вот что я и говорила! Петр, вы слышали? Она хочет рисовать! Маслом? Пастелью? Акварелью?
– Акварелью.
Вот она смиренно и озвучила свое желание. Теперь ей купят краски, кисти, бумагу. Она, едва поспевая за своими мыслями, чуть не озвучила марку акварельной бумаги и ее вес, плотность! Arches 300 г/м2!»
Что ж, значит, она будет рисовать. И, пока она будет занята, ей удастся хотя бы на время избегать встреч с этой странной Элизой. Хватит им с Петром уже промывать ей мозги и внушать, что она погружается в безумие.
Сговорились они, что ли?
И тут она снова вспомнила про Антонину. Почему она до сих пор не позвонила ей?
Она отошла на несколько шагов от этой сладкой парочки престарелых романтиков-фантазеров и набрала номер Тони.
– Тоня, Тонечка, дорогая, какое счастье, что ты взяла трубку! – и Женя разрыдалась, услышав родной голос подруги.
– Ну слава богу! Я не звоню, жду твоего звонка! Как ты, моя дорогая? Как себя чувствуешь? Вернее, как вы себя с малышом чувствуете? Тошнит?
Какое счастье, что на свете есть хотя бы один человек, который посвящен в ее тайну.
20. Вера – Жанна Табинель
«—Дорогая моя Вера, вы уж извините, что я к вам так обращаюсь. Но мы уже так долго общаемся с вами, то почему бы, подумала я, мне не воспользоваться случаем и просто не поговорить с вами по душам. Вы как, не против?
– Да, конечно.
– Тогда почему ваш голос звучит так грустно? Вы так тревожитесь о вашей подруге, боитесь, что с ней случилось несчастье?
– Да я уже и не знаю, что о ней думать. Понимаете, это самая моя близкая подруга. И с ней в последние пару лет происходят очень странные вещи. Она, словно ее кто-то гипнотизирует, чуть ли не каждый месяц, а то и чаще, летает в Париж к своей бабушке. Вот словно ее толкает кто-то в спину и приказывает: лети! И она летает. Занимает у всех подряд деньги, летит туда, возвращается какая-то странная, словно под какими-то веществами, с провалами в памяти, и все, что с ней происходило в Париже или где она там бывала, она практически не помнит. Она не может вспомнить разговоров, смутно помнит какие-то детали…
– Надо же! На самом деле все это очень странно. Я бы даже сказала, что здесь попахивает криминалом. И как вы думаете сами, зачем она летает в Париж? Что ей здесь надо?
– Да вот в том-то и дело, что мы ничего не знаем. Она возвращается совершенно финансово пустая, то есть богатая бабушка (да, я забыла сказать, что ее бабушка очень богата, эта женщина в свое время удачно вышла замуж за француза, который скончался и оставил ей ну просто огромное наследство!) даже не потрудилась скомпенсировать ей деньги на билеты, представляете! Но в чемодане могут оказаться какие-то новые вещи, полагаю, это бабушкины подарки. Но все скромное, какие-то кофточки, брючки…
– Хотите сказать, что ваша подруга ничего не помнит?
– Ну да!
– А в обычной жизни, там, где вы живете… Кстати, где вы проживаете с вашей подругой?
– В Москве.
– В Москве, в обычной своей жизни, у нее тоже есть проблемы с памятью?
– Да в том-то и дело, что нет! Она вполне здоровый, адекватный человек. Но очень напугана тем, что с ней происходит.
– А она может не летать в Париж? Вот просто не летать, и все?
– Она говорит, что не может.
– Позвольте, но это же бред какой-то, вы уж извините меня. Ну, взяли бы ее и заперли! Или вы чего-то не договариваете?
– Это не я не договариваю. Подозреваю, что каждый ее визит к бабке она расценивает, как… Не знаю даже, как и сказать…
– Кажется, я понимаю, о чем идет речь. Она, случайно, не единственная ее наследница?
– Кажется, да.
– Ну, тогда и мне все ясно. Может, взбалмошная бабка и вызывает ее к себе, но не просто так, а чтобы пообщаться, прощупать ее, понять, стоит ли ей оставлять наследство, понимаете? А подруга ваша, Лиза, не может отказать ей в этом общении и тратит все деньги на поездки, чтобы не потерять с ней связь. Чтобы расположить ее к себе. Она угождает ей в надежде, что когда-нибудь все это богатство останется ей. И все эти гипнозы и прочее ваша подруга просто придумала, чтобы хотя бы вам объяснить свои с виду кажущиеся безумными поступки.
– Вы так думаете?
– Конечно. Она играет с вами, как кошка с мышкой. Дурит вас, а вы и повелись!
– Не может быть!
– Хорошо. Пусть она не лукавит, и все, что с ней происходит, правда. Тогда давайте рассмотрим и другие варианты. Ваша подруга хорошенькая?
– Да. Она изящная такая блондинка. Стройная.
– А что, если она ездит вовсе не к бабке, как вы говорите, а к мужчине? Или, извиняюсь, к мужчинам?
– Проституция?
– Да. Она зарабатывает там деньги, а когда возвращается, то изображает из себя жертву. Вот скажите, вы нужны ей? Она нуждается в вас?
– Да, конечно. Я же помогаю ей во всем, одалживаю ей денег, хотя понимаю, что она, возможно, никогда мне их не вернет. Иногда, когда ей совсем тяжко, я могу купить ей продукты или вообще решить какие-то вопросы.
– Она знает, как вы бы отреагировали, если бы узнали, что она зарабатывает деньги в Париже своим телом?
– Вы такие ужасные вещи произносите… Да, конечно. Я бы сразу же порвала с ней.
– Вот вы сами и ответили на свой вопрос.
– Постойте… Но если бы у нее водились деньги, я бы заметила. Хоть как-то, но она прокололась бы. Может, я заметила бы на ее столике дорогие духи или чеки… не знаю… Или шубу бы купила, или еще что…
– Она может элементарно копить на квартиру, вам не приходило это в голову? Или на машину.
– Лиза? На квартиру?
– Вы не замечали, как выглядит ваша подруга по возвращении из Парижа?
– Замечала, конечно. Цветущей ее точно назвать нельзя. Она выглядит больной, испуганной, словно из нее вынули не только здоровье, но и душу.
– Вполне вероятно, что все то время, что она занимается тем, чем занимается, она глушит себя какими-то препаратами, понимаете? Чтобы не так страшно, не так больно…
– Но она не такая! Да и зачем ей квартира? У нее уже есть квартира!
– Квартира в Москве – это пассивный доход, милочка. Вы же не можете этого не понимать.
– Но если так, то Лиза – просто исчадие ада какое-то! Но я уверена, что вы ошибаетесь.
– Хорошо. Есть еще один вариант, но не думаю, что вы примите и его.
– Еще ужаснее?
– Нет. Просто многие люди в силу своего характера и воспитания не могут его принять.
– Вы пугаете меня…
– Алло! Вера? Господи, да что это со связью? Вроде бы ты звонишь, беру трубку и – тишина.
– Лиза?
– Вера, да, представь себе, это я. А почему ты так удивлена?
– Да нет… просто… Как дела, Лиза?
– На этот раз я делаю все так, как мы и договаривались. Все фотографирую, записываю, фиксирую в блокноте. Приеду и все покажу-расскажу.
– А ты сейчас не можешь прислать фотографии?
– Ой, боюсь, что не получится… Здесь совершенно другая система. Но, может, когда разберусь или посоветуюсь с Элизой, то смогу…
– Лиза, ты кроме бабушки там с кем-нибудь общаешься? Может, еще какие-то родственники, знакомые?
– Нет. Мы всегда с ней вдвоем. Она показывает мне Париж, мы с ней много ездим повсюду, гуляем. Вот вчера, например, Элиза привезла меня на знаменитый рынок «красных детей», на французском это звучит примерно «Муфтар».
– Красных детей? Но почему красных?
– Потому что раньше в этом районе находился приют для сирот, которые носили красные одежды. Теперь здесь рынок с продуктами и разной уличной едой. Есть и французская, есть и специалитеты…