Женя закрыла глаза, представляя себе, с чего начнет работу.
Но где взять стекло или пластик? Вряд ли такое можно найти в самом доме. Может, в садовом домике позади гаража? Может, когда-то заменяли стекла и одно осталось не убранным? Или там найдется кусок прозрачного пластика?
Женя вышла из дома и направилась по дорожке к садовому домику – небольшому кирпичному строению с голубой дверью.
Она обернулась на скрип калитки. Обернулась и вдруг увидела идущую по дорожке… Лизу! Да, это была точно она! Только теперь на ней было белое веселое платье в маках, а на голове – белая шляпка.
Откуда она вынырнула? Из другого измерения? Или просто вошла в сад с улицы?
– Лиза? – Женя рванула к ней, боясь, что она сейчас же исчезнет, как призрак.
Но она не исчезла, не растворилась в воздухе, а побежала! Да так быстро, стуча каблучками, что Женя так и не успела до нее хотя бы дотронуться – призрак вбежал в дом, вполне себе громко и реально хлопнув дверью.
Женя – за ней следом.
– Лиза! – крикнула она, озираясь по сторонам в большом, залитом солнцем, холле. Но, кроме маленького диванчика и вазы с зонтиками, там никого не было.
Она поднялась к Петру, постучала в дверь. Он тотчас открыл.
– Только что в дом вошла девушка в белом платье с маками. Я бежала за ней, но не успела, она где-то здесь… Она не у вас? Это Лиза, та самая Лиза из самолета…
Произнося это, Женя в отчаянии всхлипнула. Она уже догадалась, что никакой реальной девушки не было, и что с этого момента, возможно, Петр будет воспринимать ее как потенциальную пациентку психиатрической клиники. И возможно, будет прав. И когда вернется Борис, то братья примут решение поместить ее туда, подлечиться. Но тогда не лучше ли ей больше не рассказывать Петру о своих галлюцинациях?
– Она здесь, – улыбнулся Петр, открывая шире дверь так, чтобы Женя могла увидеть сидящую возле окна женщину в белом платье в маках.
Это была Элиза. Да, вероятно, она снова вынырнула из своего измерения, чтобы молодыми проворными стройными ножками добежать до дома.
А что, если она не так стара, как могло показаться?
Женя решительно подошла к Элизе. Нет-нет, никакой грим не способен так изуродовать и покрыть морщинами кожу. Эта слегка обвислая кожа щек, глубокие носогубные складки, сеть морщин возле глаз, голубоватые мешочки под глазами… А руки! Морщинистые, в едва заметных коричневых пятнышках.
– Элиза? – Она улыбнулась одними губами, не испытывая особого восторга от присутствия гостьи. – Вы сейчас так быстро бежали по дорожке…
– Эх, моя дорогая Женечка, – вздохнула Элиза, цокая языком, – это я в молодости могла бежать по дорожкам. Сейчас уже прыть не такая… То тут болит, то там… Как говорит одна моя хорошая знакомая: «старость – это гадость». Поэтому вы, пока молоды, пользуйтесь своей энергией, бегайте, прыгайте, танцуйте, занимайтесь любовью, словом, наслаждайтесь жизнью каждую минуту!
– Какое у вас красивое платье. Такое летнее, в маках…
– У меня есть портниха, ее зовут Наташа. У нее поистине волшебные руки! Она тоже наша, русская, приехала сюда вместе с родителями, когда была еще совсем маленькой. Живет в Париже, у них семейный бизнес – они сами делают кукол, мишек, так называемый hand made.
– Ручная работа, я поняла, – совершенно сбитая с толку, кивнула Женя.
– И магазин, между прочим, процветает! Но для своих Наташа шьет на заказ. Исполняет все мои капризы. Нет, ты не подумай, Женечка, что в Париже я не могла бы купить красивое платье. Здесь можно купить все – были бы деньги. Но одно дело – готовое платье, другое – сшитое специально для тебя…
Женя потеряла интерес к разговору. Однако из вежливости поблагодарила Элизу за то, что та помогла Петру собрать заказ в магазине художественных товаров.
– Тебе понравилось? – Бровки Элизы приподнялись в вопросе. И такая она в этот момент была какая-то комично-фальшивая, и каждый ее жест был настолько наигранным, что Женя содрогнулась.
– Да не то слово!!! – примерно в такой же наигранной манере ответила ей Женя, не в силах справиться с вновь вспыхнувшим чувством неприязни к этой женщине. – Все чудесно! Мне вот только кусок стекла надо найти…
И Женя показала примерный размер.
– У меня есть хорошая новость! – вдруг сказал с видом фокусника, вынувшего из рукава живого голубя, Петр, сияя. – Мне позвонил один человек, сказал, что дело Бориса в самые ближайшие дни решится и они с клиентом смогут наконец вернуться в Россию.
Женя разразилась слезами. Она стояла посреди комнаты и так надрывно, с едва сдерживаемыми стонами, рвущимися изнутри, плакала, словно ей только что сообщили не хорошую весть, а, наоборот, – убийственную.
– Пусть поплачет, – сказала как-то уж очень легкомысленно, со знанием дела, дурачась, Элиза, словно речь шла не о рыданиях, а о преступно большом количестве еды, съеденной Женей, мол, пусть все съест, ей полезно.
Но Жене было уже все равно, каким тоном и с каким выражением лица что-то там брякнула Элиза – она была счастлива настолько, что простила бы сейчас всех за самые страшные преступления. Лишь бы с Борисом было все хорошо.
Успокоившись, она обняла Петра и простояла так в кольце его рук какое-то время. Сейчас он был ей самым близким и дорогим человеком. Ведь это он принес ей эту радостную весть.
Забыв про рисование, она, задумчивая, вышла из комнаты, даже ни разу не обернувшись, и прямиком направилась на кухню.
Грушевый пирог на большом блюде так и манил к себе. Эмма, румяная, в полосатом фартуке, поняла взгляд Жени и бросилась нарезать пирог на куски. Потом достала из холодильника бутылку с молоком, жестом спросила, подогреть ли его, Женя улыбнулась: какая же она заботливая, эта Эмма. Да, лучше подогреть, ведь ей же надо беречь себя. Заболеть сейчас, здесь от кружки с ледяным молоком было бы верхом глупости.
23. Вера – Лиза
«– Лиза, это ты, надеюсь?
– Да. Я. Вера, мне надо с тобой поговорить. Хорошо, что ты позвонила. Не могу сказать, что я готова к этому разговору, но просто расскажу тебе все как есть. Понимаю, ты снова можешь заподозрить меня в том, что у меня не все дома. Но то, что происходит здесь, со мной, просто невероятно. Ты просила меня все фиксировать, отправлять тебе снимки и все такое. И я отправила тебе через «Фейсбук», по мессенджеру. Уверена, что ты ничего не получила. Так?
– Да, Лиза. Я тоже собиралась тебе об этом рассказать. Мне приходят какие-то серые контуры вместо фотографий.
– Да. Но это все пустяк по сравнению с тем, что, повторяю, происходит здесь со мной и сейчас. Помнишь, я рассказывала тебе про то, что в моем чемодане, с которым я возвращаюсь из Парижа в Москву, можно найти антивозрастной крем.
– Ну да, конечно, помню. И что?
– А то, моя дорогая, что этим кремом пользуюсь я!
– В смысле?
– А вот такая полная бессмысленность. Но это я так думала до тех пор, пока совершенно случайно вчера вечером, вернее, уже ночью, когда я сидела перед зеркалом в своей комнате, не увидела себя. Вера, ты слушаешь меня?
– Не пугай меня, Лиза. Что ты увидела?
– Я увидела себя… Ух, не знаю даже, как и сказать… Короче, я увидела себя самой настоящей старухой. В моей ночной рубашке, сквозь которую просвечивала… дряблая грудь… Потом я увидела свою шею, покрытую глубокими морщинами, ну и, наконец, свое лицо. Я была старухой. Самой настоящей старухой. И мои руки словно сами схватили баночку с тем самым кремом и принялись намазывать лицо. Я смотрела на себя и понимала, что у меня поехала крыша. Ведь вот только что я вышла из ванны, молодая, с упругой кожей, и собиралась наложить лимонные патчи на глаза, и вдруг это мое отражение!
– Лиза, успокойся… Думаю, тебе все это просто приснилось. Ты же нормальный человек и понимаешь, что такого просто не может быть.
– Значит, я и сейчас сплю? Или все-таки разговариваю с тобой?
– Нет, сейчас ты не спишь, и мы разговариваем с тобой. Расскажи, что было дальше.
– Я посмотрела на свои руки, потрогала их – они, к счастью, были прежними, нормальными. Но когда я поднесла их к зеркалу, то увидела дряблую кожу, коричневые пятна на руках…
– В комнате было светло?
– Не очень. Горела ночная лампа. И тогда я встала, включила свет, взглянула на себя в зеркало и… о чудо! Я снова была молодая. Однако на моей коже оставался этот противный антивозрастной крем!!!
– Да ты просто перепутала банки, вот и все!
– Так. Хорошо. Вот смотри. Я постоянно рассказываю тебе про свою бабку. Ее зовут Элиза. И я, помнится, говорила тебе, что она водит меня по музеям, да?
– Ну да.
– Дело в том, что я как бы одна туда и хожу. Я прекрасно ориентируюсь в Париже, знаю, куда мне поехать, как вызвать такси. Больше того, я вожу машину!
– Вера… Вера!!! Вера? Это вы?
– Лиза?
– Нет, моя дорогая Верочка. Это не Лиза.
– Ох… Кажется, и я скоро свихнусь… Жанна? Жанна Табинель?
– Верочка, мне нужно вам в чем-то признаться… Помните, когда мы с вами только познакомились, я назвалась этим именем – Жанна Табинель. Я выдумала это имя. Все-таки вы незнакомый мне человек. Поэтому я так поступила. На самом деле меня зовут Элиза. Вера? Вы слышите меня? Алло!!! Что это за звук… Надеюсь, что вы не упали со стула. Вера, вы же прекрасно слышите меня. Да, меня зовут Элиза. И вы все это время разговаривали со мной.
– Неправда. Я только что говорила с Лизой, моей подругой.
– Понимаете, я долгое время тоже не могла взять в толк, что со всеми нами происходит, но потом, все проанализировав и обдумав, я пришла к выводу, что в Париже, а может, и во всей Франции, произошел какой-то временной сдвиг… я не знаю… У меня все в порядке с мозгами, поверьте мне. Однако какой-нибудь психиатр мог бы поставить мне не очень-то симпатичный диагноз, раздвоение лич