Империи извлекают ресурсы и стягивают их в центр. Однако они также достаточно хрупкие и предлагают в лучшем случае половинчатое решение вопроса, какой общественный договор – набор представлений, норм и организаций, посредничающих между индивидуальными полномочиями и коллективными действиями, – должен управлять обществом. Эти проблемы проявляют себя на водном ландшафте, который является наиболее фундаментальной материальной стадией, на которой происходит такое посредничество.
В случае Британии вода была инструментом империи на международном уровне, но внутри страны на борьбу за ландшафт влияла современность. Летом 1854 года в Лондоне от вспышки холеры умерло пять сотен человек, живших неподалеку от площади Голден-сквер в Сохо. В доме 40 на Брод-стрит произошла трагедия: от диареи умер двухлетний ребенок. Мать постирала грязные пеленки и выплеснула воду в плохо устроенную канализацию. Выгребная яма с нечистотами располагалась недалеко от питьевого колодца, который, в свою очередь, соединялся с водоразборной колонкой, известной качеством воды. Все люди по соседству пользовались этой колонкой, и результат оказался катастрофическим.
Вирус быстро распространился на все ближайшие домохозяйства. Произошла вспышка заболевания. В то время люди считали, что холера передается по воздуху, распространяясь с помощью «вредных испарений», исходящих из бедных трущоб. Местный врач Джон Сноу понял, что пары тут ни при чем. Заподозрив, что болезнь передается водой, он нанес на карту местных улиц все точки заболеваний и продемонстрировал, что они расположены вокруг одной водоразборной колонки. С колонки сняли ручку, люди перестали брать воду, и эпидемия прекратилась. Проницательность Сноу породила современную эпидемиологию и убедила людей в том, что источником городских болезней является загрязненная вода[71].
Антисанитарные условия, указанные Сноу, убедили власти английских городов, что современная промышленная урбанизация не может существовать без безопасных источников воды. Какой бы богатой и могущественной ни была империя, импортировать их невозможно. В стране началась гонка по поиску новых природных источников вне городов.
В 1866 году Королевская комиссия по водоснабжению получила поручение провести инвентаризацию таких источников. Затем последовали большие водохранилища и водоводы, поскольку крупномасштабные гидротехнические работы изменили ландшафт королевства. Архетипом таких проектов было водоснабжение Манчестера – сердца британской индустриализации. Ухудшающиеся условия жизни в городе требовали чистых источников воды.
В 1870-х годах Манчестер приобрел озеро Тирлмер в полутораста километрах к северо-западу от города, чтобы превратить его в водохранилище для города. Это полностью соответствовало антропоцентрической философии британской либеральной элиты. В 1854 году Джон Стюарт Милль писал, что как бы ни определять природу, бессмысленно позволять ей просто двигаться своим курсом. Человек должен «постоянно стремиться изменить ход природы и привести ту ее часть, которую мы можем контролировать, в более близкое соответствие с высшими стандартами справедливости и блага».
Однако реконструкция ландшафта в системе возрастающей политической власти не могла происходить бесконфликтно. Озеро Тирлмер, сердце Озерного края, было одним из самых знаковых английских пейзажей. Викторианцы считали его высшей красотой природы. На его берегу встречались Уильям Вордсворт и Сэмюэл Тейлор Кольридж, что было увековечено в стихотворении Вордсворта «Возничий». Фактически человек менял ландшафт уже долгие века, однако для таких романтиков, как Вордсворт, исторические вмешательства были частью природы (как представлялось первозданным озеро у Субиако в случае Бенедикта Нурсийского).
Реконструкция Тирлмера привела к одной из первых в современной истории экологических баталий, поскольку местные сообщества боролись за отказ от проекта. Это привело к созданию Национального фонда (полное название – Национальный фонд объектов исторического интереса либо природной красоты) и развитию движения за охрану природы. В итоге природоохранители эти сражения проиграли и ландшафты Британии начали изменяться.
Достижение водной безопасности в Англии XIX века – не гонка за технологиями. Это стало сражением за самоопределение в погоне за идеальным сообществом и началом модернистского проекта, который найдет свое воплощение в XX веке: прогрессивное завоевание природы.
Глава 12. Великий синтез утопий
После неудачной попытки восстания в Кантоне в 1895 году Сунь Ятсен покинул Китай и отправился в изгнание на шестнадцать лет. За эти годы доктор Сунь превратился в революционного лидера, которого преследовали, а будущие поколения стали прославлять. Из Японии он уехал на Гавайи, потом через Сан-Франциско оказался в Нью-Йорке и, наконец, в сентябре 1896 года попал в Лондон.
После неудачной попытки китайской миссии в Лондоне похитить его и депортировать обратно в Китай доктор Сунь пробыл восемь месяцев в гостях у Джеймса Кэнтли, его бывшего учителя в Гонконгской медицинской школе[72]. В это время он участвовал в дискуссиях о текущих событиях, типичных для поздневикторианской Англии, – от войн Родса и южноафриканской кампании до проблем ирландских националистов.
Он проводил дни в библиотеке Британского музея, где читал работы Карла Маркса, Генри Джорджа, Джона Стюарта Милля, Шарля Монтескьё и многих других философов, внесших свой вклад в посев интеллектуальных бурь XIX века. На сложную идеологическую ситуацию влияли также республиканские устремления, либеральные убеждения, конец старого порядка и развитие индустриальной эпохи. Влияние Лондона с его разнообразными политическими изгнанниками оказалось судьбоносным для становления революционера.
К концу XIX века цепляться исключительно за установки глубокого аграрного прошлого становилось все труднее. Те, кто жил деревенской жизнью, даже оставаясь в большинстве, отходили на второй план. Последние кризисы средств к существованию в западном мире – например, картофельный кризис и голод 1845–1847 годов – были признаками политически ослабленных, уязвимых сельскохозяйственных сообществ. Экономика менялась. Индустриализация вынуждала множество людей жить в городской нищете. Трудовые отношения оказывались напряженными, а бедность – повсеместной. Американская и Французская революции показали, что старые порядки можно свергнуть. Напряжение росло. В воздухе витал бунт.
Маркс умер в 1883 году, за тринадцать лет до появления Сунь Ятсена в Лондоне. Он стал выдающимся толкователем этого фундаментального социального сдвига. Его анализ утверждал, что материальные условия внутренне присущи обществу; они определялись сочетанием технических и производственных мощностей – средств производства – и общественных отношений, которые поддерживают производство, включая структуру прав собственности. Реагируя на эти материальные условия, общества развиваются с помощью различных способов производства и в конечном счете обращаются к коммунизму.
В этом процессе, который Маркс назвал диалектическим материализмом, водные ресурсы и природа играли в лучшем случае половинчатую роль. Маркс признавал, что мир природы являлся важным средством производства на ранних стадиях развития общества. На деле ученый зашел очень далеко и даже сказал, что человек стал видом, меняя природу. Но по мере того как для человечества все важнее становились технологии, природа, по мнению Маркса, уже фактически не будет находиться в диалектических отношениях с обществом. Она окажется просто резервуаром для вычерпывания ресурсов. Он выступал за постепенное отчуждение от природы по мере того как классовая структура и промышленное производство начинают доминировать в человеческом опыте: способ производства определяется исключительно отношениями между людьми – фактически между классами.
Возможно, не так уж удивительно, что этот философ-горожанин из среднего класса, сосредоточившийся на промышленном рабочем классе, предположил, что мир природы мало что может сделать для эволюции современного общества. Проблема в том, что он, похоже, упустил крупные регионы планеты.
Его теория была рассчитана на общество, подверженное воздействию мощных исторических сил, в котором условия для целых классов людей менялись в течение срока одной человеческой жизни. Напротив, деспотический режим Китая выглядел неизменным и застывшим во времени. Маркс знал, что Китай по-прежнему оставался выдающейся водной страной того времени. Философы и интеллектуалы, вдохновлявшие его работу, тоже это заметили.
В книге «О духе законов» французский мыслитель Шарль Монтескьё приводит Китай в качестве примера, утверждая, что его особый климат в сочетании с ограниченными сельскохозяйственными ресурсами привел к постоянному циклу династических режимов и революций. Адам Смит также замечал, что Китай, «похоже, долгое время находится в неподвижности. Марко Поло, посетивший его более пятисот лет назад, описывает возделывание земли, промышленность и многолюдность почти в тех же самых выражениях, что используют путешественники нынешнего времени». Смит сделал вывод, что свою роль в этом застое должны были сыграть уникальные экономические условия Китая – дешевая рабочая сила (благодаря многочисленному населению) и конкурентоспособное производство (благодаря обширной речной сети).
Борьба за включение водных и климатических условий в теорию современного общества отчасти отражала тот факт, что они действовали в масштабах времени и пространства, которые, казалось, имели мало общего с рабочим днем в промышленности или с масштабами спроса и предложения на рынке.
Чтобы объяснить исключительность Китая, Маркс ввел понятие «азиатского способа производства», который, казалось, не соответствовал его теории социальной эволюции – от рабства к феодализму, затем капитализму и, наконец, коммунизму. При таком способе в рамках небольших сообществ сельское хозяйство и производство не разделялись. Получалось аграрное общество, находящееся под контролем деспотического режима, который осуществлял подавляющий контроль над средствами производства – отчасти за счет управления водной инфраструктурой.