[75].
Затем в 1910 году Мёрдок Макдональд из египетского министерства общественных работ опубликовал первую полную оценку потенциала инфраструктуры, которую метко назвали «Контроль над Нилом». На короткое время у Британии имелись мандаты на территории, охватывавшие большую часть бассейна реки: Египет (британский протекторат); Судан, который в 1890-х годах лорд Китченер завоевал от имени Египта; Кения, Танганьика и Уганда. В таких условиях англичане могли принимать целостные всеобъемлющие решения. Самым известным был Проект экваториального Нила, позднее система Виктория – Альберт – Джонглей. Дамбы должны удерживать воду в озерах Альберт и Виктория в тысячах километров южнее Египта, где испарение оказывается достаточно низким, чтобы постоянно поддерживать объем воды. Затем вода обойдет болото Судд по колоссальному каналу Джонглей в Южном Судане и попадет в Белый Нил севернее. Амбициозность этого плана не соответствовала реальным возможностям. Проект так и не реализовали полностью; идея канала Джонглей просуществовала до 1970-х годов, когда суданское правительство начало его строить, но от строительства отказались в восьмидесятых, после нескольких лет политической нестабильности в Судане. Однако сама идея отражала желание осуществлять суверенитет над ландшафтом в масштабе, соразмерном зарождающимся демократическим силам XX века.
Пока британцы фантазировали о строительстве на Ниле, по другую сторону Атлантики с таким же энтузиазмом к освоению водных ресурсов относились Соединенные Штаты. Эра прогрессивизма началась с морализаторского правительства президента Мак-Кинли. Этот опыт возвестил наступление эпохи, когда федеральное правительство собралось играть гораздо более активную роль в жизни своих граждан. Несмотря на успех принятого в XIX веке Гомстед-акта, в 1900 году в восточной половине страны все еще проживало 90 % населения. Из-за депрессии 1890-х годов безработица достигла 20 %, а миллионы бедных иммигрантов из Европы с чемоданами, набитыми идеями радикального социализма и классовой борьбы, рисковали превратить индустриальное сердце Соединенных Штатов в пороховую бочку. Продвижение сельского хозяйства на запад становится предохранительным клапаном, снижающим плотность населения на востоке и разряжающим напряженность в отношениях с рабочим классом.
1 июня 1902 года президент Рузвельт подписал Закон о мелиорации – как способ поощрить продвижение западной границы. Средства, выделенные в соответствии с этим законом, Бюро мелиорации использовало для строительства ирригационных сооружений, плотин и каналов, уделив особое внимание шестнадцати засушливым (и все еще в основном пустым) западным штатам. Предполагалось, что поначалу ирригационные проекты будут финансироваться за счет продажи государственных земель, а затем станут самофинансируемыми, когда поселенцы начнут платить сборы на покрытие этих затрат. Однако без государственных субсидий такие проекты не могли оказаться успешными. Восточные методы сельского хозяйства не подходили для суровых условий запада, и поэтому министерству сельского хозяйства приходилось инвестировать средства в разработку новых агрономических подходов.
Со временем мелиорация стала основным политическим инструментом преобразования ландшафта, сместив фокус внимания федерального правительства с судоходства на сельское хозяйство. После внесения поправок в Гомстед-акт в 1909 году людям предлагалось вдвое больше территорий. Новый закон сопровождался пропагандистскими призывами вернуться к сельскому хозяйству, семейным фермам и мифической сельской Америке – как краеугольному камню здорового индивидуализма и процветания перед лицом взрывной индустриализации. За первые два десятилетия XX века поселенцы массово двигались на запад, в сторону Великих равнин, готовя тем самым почву для проблем тридцатых годов. Вода стала инструментом для управления растущим демографическим давлением.
Великобритания и Соединенные Штаты оказались не единственными странами, которые в начале века занимались систематическим развитием своего сельского ландшафта, определяемым водой. Италия, некогда сыгравшая такую важную роль в становлении институтов, оказавшихся сейчас в основе мирового порядка, также занималась модернизацией сельских районов, чтобы приспособиться к ожиданиям современного мира и к растущему молодому населению. Италия столкнулась с необычной ситуацией: после объединения в 1861 году она оказалась единственной крупной европейской страной, для которой малярия являлась не колониальной бедой, а внутренней. Относительно легкая разновидность малярии, которую вызывал возбудитель Plasmodium vivax (обнаруженная также и в Северной Америке), была эндемичной для затопляемых рисовых полей на севере страны. Юг давал пристанище Plasmodium falciparum – тому же паразиту, что до сих пор свирепствует в тропической Африке. Малярия оказывала огромное влияние на производительность труда. В 1878 году ею заразились три четверти всех железнодорожных работников Сицилии, что замедляло модернизацию острова.
В то время считалось, что малярия – в соответствии с итальянским названием заболевания mala aria («плохой воздух», «дурное поветрие») – исходит из болот. Представлялось, что мелиорация станет адекватной реакцией на проблему, однако работы начались только тогда, когда правительство поняло, что это вмешательство в общественное здравоохранение. После закона Беккарини 1882 года появилось финансирование, и к 1915 году в Италии мелиорировали 770 000 гектаров земель, а еще столько же находилось в процессе осушения.
Во всех этих примерах росла роль государства в преобразовании ландшафта на службе национальным целям, связанным с ростом населения и производительности. Но если главной заботой государства все еще оставался сельскохозяйственный ландшафт, то растущая роль промышленного производства в потребительской экономике быстро подтолкнула к другой важной проблеме, лежащей в основе водяных программ государства, – производству электроэнергии.
Если вмешательство государства в сельский ландшафт в XX веке ускорилось, то самым поразительным изменением, несомненно, оказался переход в энергетике. Оглядываясь назад, можно увидеть, насколько примечательным он был. В 1900 году треть всей энергии давали мускулы человека и животных. Большую часть остатка обеспечивали дрова – в основном для отопления. Спустя век человеческий труд составлял всего 5 %, а общее потребление энергии выросло в десять раз. Такой переход в энергетике был историей воды. С водой были связаны уже первые его этапы – от осушения шахт до транспортных каналов, обеспечивавших угольную экономику, а позднее освоение водных ресурсов сыграет также свою роль в добыче нефти. Однако в начале века история энергетики и индустриализации была историей гидроэлектроэнергии.
Производство гидроэлектроэнергии было технологией конца XIX века. Первая система на реке появилась в одном частном доме в Англии в 1878 году. Первая коммерческая конструкция – несколькими годами позже в Висконсине. Америка стала одной из первых стран, где начали использовать реки, чтобы получать промышленную электроэнергию. Все случилось довольно быстро. В 1880-х годах Эдисон изобрел электрическую лампочку и систему распределения. Переменный ток, впервые продемонстрированный во время Франкфуртской выставки 1891 года, принес электроэнергию в промышленность: он позволил передавать ее на определенное расстояние без существенных потерь. С этого момента гидроэнергетика стала жизнеспособной технологией для производства и повсеместно распространилась за первые десятилетия XX века.
Ярким примером того, как освоение водных ресурсов и новые технологии в гидроэнергетике могут подтолкнуть страну к модернизации, стала Япония, вдохновившая к тому же деятелей всего региона (например, Сунь Ятсен провел здесь первые годы своего изгнания: Япония стала базой нескольких китайских революционеров). В тот момент Япония обратилась к пути ускоренной модернизации, став ведущей азиатской экономикой и проявляя приверженность к паназиатизму.
Главным героем возрождения страны был ее сложный водный ландшафт. В XVII веке сёгунат Токугава поощрял торговлю, особенно с Вьетнамом, и превратил Осаку в стратегический порт поддержки этой торговли. Чтобы соединить Осаку с тогдашней столицей страны Киото, богатый торговец Суминокура Рёи вложил деньги в инфраструктуру судоходства, расчистку рек, отводы воды и создание каналов для движения плоскодонных речных судов между городами. За инвестиции он получил от правительства монопольную концессию на навигацию. Эта инфраструктура развивалась примерно так же, как это происходило в Европе, а спустя два века создала платформу для промышленного развития.
В 1868 году шестнадцатилетний император Муцухито забрал власть у сёгуна и стал готовить страну к модернизации. Всемирная выставка в Париже 1867 года вызвала большой коммерческий интерес ко всему японскому, и текстильная промышленность Киото была готова удовлетворять мировой спрос – при условии расширения транспортной инфраструктуры. Тектоническое озеро Бива возрастом 4 миллиона лет, расположенное недалеко от Киото, могло обеспечить прохождение судов по путям Суминокуры. Идея провести канал из Бивы обсуждалась с XII века, однако реализации проекта мешала невозможность собрать необходимые ресурсы и скоординировать такое строительство. Его время пришло в конце XIX века.
Проектом руководил местный инженер Танабэ Сакуро. В 1888 году он посетил новую гидроэлектростанцию в Аспене (штат Колорадо). В этой поездке он встретился с зарождающимся миром речной энергии. Вдохновленный увиденным, Сакуро предложил канал, который должен был соединять озеро Бива и Киото и при этом задействовать технологии гидроэнергетики[76]. Канал стал необыкновенным сооружением, включавшим три туннеля, один из которых (длиной в два километра) был самым длинным в мире на тот момент. Проект давал достаточно электроэнергии для питания фабрик в Киото для появления трамваев и уличного освещения. По каналу с озера спускались деревянные лодки с грузом риса и других товаров. На выходе из последнего туннеля лодки ставили на салазки со стальными колесами и менее чем за четверть часа опускали по 600-метровому склону. Затем лодки снова тянули вверх с помощью стального каната, наматываемого на барабаны в верхней и нижней части склона.