Муссолини, названный в честь Бенито Хуареса, мексиканского президента середины XIX века, сформировался как радикал. На его политическое образование повлияли тред-юнионизм, национализм и футуризм. В юности Муссолини стал голосом радикального социализма, однако его исключили из социалистической партии в 1914 году за призыв отказаться от нейтралитета и вступить в войну против Германии. К тому времени его идеи уже начали эволюционировать в сторону определенной формы «национал-социализма». Он собрал вокруг себя бесправных и тех, кто получил кровавый опыт Первой мировой войны. Его кредо стало насилие.
По словам Муссолини, фашизм родился без реальной доктрины. Его идеологические корни залегали неглубоко, сосредотачиваясь на полусырых идеях, например прославлении молодости, нации и имперской власти. Муссолини был тактиком, склонным приспосабливаться к любой политике, необходимой для восхождения к власти. Его сдвиг от социализма и антиклерикализма вправо превратил его агрессивных последователей-чернорубашечников в потенциально полезный инструмент правящего класса, мучимого страхами, что в Италии может победить большевистская революция. 3 января 1925 года Муссолини провозгласил себя дуче[79], диктатором. Парламентской демократии в Италии пришел конец.
Фашизм – тоталитарный режим: он низводил личность до полного подчинения государству, которое осуществляло свою власть не через собственность и средства производства, как в коммунистической России, а как насильственный культурный гегемон. Водные ресурсы страны стали инструментом мощной пропаганды, а также фундаментальной платформой для экономического развития и социального контроля. Гидроэнергетика открыла перед Италией колоссальные возможности, однако для расширения и дальнейшей индустриализации требовалось привлечь инвестиции из-за рубежа. По этой причине Муссолини привязал Италию к золотому стандарту по завышенной ставке. Он решил, что Италия могла бы восстановить экспорт при том же преимуществе в стоимости рабочей силы, что был у нее в преддверии мировой войны, увеличив прибыль итальянских промышленников и одновременно уменьшив зависимость от внешнего долга, поскольку и доллар, и фунт стерлингов были относительно дешевыми.
Некоторое время это работало. Американские инвесторы, которых напугал подъем социализма и коммунизма, вернулись в страну, поскольку Муссолини, казалось, был противоядием от радикализма. Мощная пропагандистская машина изображала его мягким автократом, который руководил общественным порядком, пока Америка сталкивалась с трудностями. Выросли инвестиции в гидроэнергетические компании. В период с 1925 по 1928 год в стране выпустили облигации на сумму в 300 миллионов долларов: половина были государственными, а половина – облигациями промышленных компаний, из которых две трети предназначались для развития гидроэнергетики. Как ни иронично выглядит, Муссолини стал любимцем либерального мира, который он собирался уничтожить: в других странах восхищались его способностью использовать централизованное государство для управления экономикой, не угрожая частной собственности.
Однако в конце концов его методы аукнулись. Переоцененная валюта привела к дефляции экономики, сделав заработную плату слишком высокой по сравнению со стоимостью товаров. Безработица увеличилась. Внутренний спрос рухнул. Любому демократическому правительству справиться с ситуацией было бы невозможно. Чтобы сдержать последствия, фашистский режим прибегнул к насилию и ужесточил контроль над всеми элементами национальной экономики, создав огромные монополии, предназначенные для конкуренции на международном рынке. Такую практику назвали «корпоративизмом».
Хрупкая простота и слабая идеологическая база фашизма не помешали его массовой привлекательности. Несмотря на интеллектуальную непоследовательность, тоталитарная смесь государственного вмешательства, милитаризма и обещаний процветания овладела целым поколением, распространив опасную заразу по всей Европе. Разработка водных ресурсов способствовала подъему фашизма.
Политическая ситуация после Первой мировой войны была нестабильной. Влияние этого неожиданно затянувшегося и непостижимо разрушительного конфликта ощущалось во всем мире. В Китае Сунь Ятсен был глубоко разочарован провалом первого республиканского правительства Китая. Его видение республиканского Китая, изложенное в доктрине «Три народных принципа», представляло собой восторженное сочетание конфуцианской традиции и западной политической и экономической философии. Однако он писал это уже в сложных обстоятельствах.
Реализовать на практике те идеалы, с помощью которых он организовал восстание, опрокинувшее династию Цинь в 1911 году, оказалось гораздо труднее. Политическая ситуация в Китае ухудшалась с 1916 года. Пока мир погружался в хаос войны и ее последствий, региональные лидеры управляли различными частями бывшей империи, а центр пытался удержать поводья. Эти неурядицы ослабили Китай на международной арене. По условиям Версальского мира Япония получила права на немецкие территории в Китае, что отнюдь не помогало спокойствию китайцев, особенно в свете провозглашенных Вудро Вильсоном идей самоопределения. В 1919 году недовольство этим решением вылилось в студенческую демонстрацию на площади Тяньаньмэнь; это завоевало симпатии значительной части общества. Доктор Сунь опасался, что Китай погрузится в балканские беспорядки. Мир рисковал поджечь Китай, как гигантскую пороховую бочку.
В частности, Сунь Ятсен боялся, что после войны Китай станет «свалкой» для излишков производства Европы и Америки. Чтобы избежать этой участи, страна отчаянно нуждалась в иностранных инвестициях для повышения собственной производительности и проведения индустриализации. Стране требовалось укротить свои огромные реки. Именно тогда доктор Сунь уехал во французскую концессию в Шанхае, чтобы написать «Международное развитие Китая» – программу, которая впоследствии будет определять подход страны к своим ресурсам. Он специально написал ее на английском языке – в надежде, что труд дойдет до западных лидеров.
Сунь Ятсен выдвигал радикальные идеи. Он предлагал, чтобы четверть денег, ранее потраченных Британией и Америкой на военные действия, была вложена в индустриализацию Китая. Доктор Сунь вообразил создание единого международного института, который будет представлять страны-доноры, и ожидал, что повышение производительности окупит и проценты, и основную сумму. Во многом эти идеи предвосхитили создание мирового банка – Международного банка реконструкции и развития – на Бреттон-Вудской конференции 1944 года. Единственной сравнимой программой послевоенного восстановления была программа, изложенная Кейнсом в книге «Экономические последствия мира». Ни то ни другое не было принято.
Доктор Сунь был прогрессистом-утопистом в традициях XIX века. Моделями для его индустриализации были Америка и Европа. Он считал, что инфраструктура на Янцзы, включая плотину, которая впоследствии реализуется как плотина «Три ущелья», продвинет торговлю с Китаем так же, как Суэцкий и Панамский каналы продвинули весь мир. Обновленный промышленно развитый Китай станет «Новым Светом», гигантским рынком для мировых продуктов, и последствия этого окажутся такими же эпохальными, как открытие Америки.
Однако он был также визионером XX века. Сунь верил в международное сотрудничество и стремление к развитию – в то время, когда ни то ни другое в дипломатических кругах большей частью не понимали. Среди множества течений антиимпериализма, социализма, либерализма и китайского национализма он сосредоточился на конституционной демократии, сделав ее столпом своего политического проекта. Стоит помнить, что акцент на демократии в 1920-е годы резко контрастировал с трудностями, с которыми в то время столкнулись западные демократии. Его собственная Китайская республика терпела крах, в то время как советский режим, казалось, возвещал новую коммунистическую эру.
Во времена национализма, шовинизма и «экстрактивных» отношений «с нулевой суммой»[80] между странами Сунь Ятсен считал, что развитие Китая станет происходить при сотрудничестве с Западом. Американский посол в Пекине Чарльз Крейн называл идеи Сунь Ятсена «непрактичными и грандиозными», но на самом деле доктор Сунь оказался прозорлив: многие его планы стали не такими уж далекими от тех, что намного позже выдвинул Дэн Сяопин, архитектор открытости Китая для Запада. Когда китайский политик умер в 1925 году, ни одна из его идей еще не осуществилась. Однако справедливо будет сказать, что в смеси республиканизма, социализма и плановой экономики, которые проявились в его произведениях, он уловил что-то от пронесшегося по миру господствующего ветра.
Перемены, последовавшие за окончанием Первой мировой войны, оказали большое вляние на взаимодействие водных ресурсов и политических процессов. В четверг 6 ноября 1924 года Джон Мейнард Кейнс прочитал лекцию памяти Сиднея Болла в здании Экзаменационных школ Оксфордского университета. Лекция называлась «Конец Laissez-faire»[81]. Кейнс кратко сформулировал суть в начале выступления: «Тенденции в отношении общественных дел, которые мы с удобством именовали индивидуализмом и laissez-faire, питались из множества ручейков мыслей и источников ощущений. <…> Но в воздухе витают перемены».
За первые два десятилетия века политический ландшафт мира революционизировался, в некоторых случаях буквально. Это стало концом старых имперских проектов. Китай потерял империю, существовавшую более или менее непрерывно в течение двух тысяч лет. Россия перешла от царского режима к коммунистическому. Лежавшая в руинах Европа стала пленницей популистской пропаганды, а охваченная беспрецедентным финансовым кризисом Великобритания быстро теряла контроль над своей империей. Сложная торговая система, на которую опиралась Британия, основывалась на сильной в финансовом отношении глобальной экономике и на способности страны поддерживать систему торговых отношений, которая связывала разрозненные водные ресурсы по всему миру. Война ослабила первое и загнала в угол второе, освободив для Соединенных Штатов место нового гегемона.