Долгий след американского влияния оставался и в эту новую эру. Комиссия появилась по рекомендации генерала в отставке Уилера – бывшего руководителя инженерных войск США и консультанта Всемирного банка. В 1961 году во время миссии, финансируемой фондом Форда, дополнительный набор рекомендаций разработали американские специалисты во главе с географом Гилбертом Уайтом. Президент США Линдон Джонсон надеялся, что этот план принесет мир в регион, и даже направил туда для консультаций Давида Лилиенталя. К 1965 году Корпус военных инженеров и TVA обеспечили важные технические консультации и нанесли на карту экономические и социальные ресурсы бассейна в рамках подготовки к реализации регионального плана. Однако программу участия остановило противодействие внутри США.
Не успело развитие водной инфраструктуры принять черты имперского проекта, как его пик уже миновал.
Глава 19. Конец эпохи
История воды в XX веке была политической: напряжение, вызываемое растущим, все более свободолюбивым, потребляющим населением, привело к изменению ландшафта. Эта трансформация отражала попытки развивать политические системы, которые удовлетворяли бы современные потребности посредством инструментов территориального суверенитета. То, как будет осуществляться такой суверенитет, определяли различия в организационной архитектуре.
Ориентированное на воду развитие стало отличительным признаком возвышения Соединенных Штатов и превращения в образцовую республику и глобального гегемона. Сложная система развития ландшафта, сопровождавшегося непрекращающимся взаимодействием между индивидуальными политическими правами и коллективными действиями, была далека от совершенства. Увы, республики редко выполняли свои обещания. Ограничивающим фактором является предоставление полных прав своим гражданам. В случае американского проекта республика не добралась до идеала в отношениях с группами населения – от индейских племен, которых она вытеснила в период своей географической экспансии, до городской и сельской бедноты, которую она систематически исключала при распределении широких благ такого развития. Но несмотря на свои серьезные ограничения, он обеспечил безопасность для множества людей и мощную платформу для индустриализации и создания богатства. Сравнение с показателями коммунистических стран в итоге подтвердило предположения Виттфогеля: в конечном счете водная инфраструктура является осязаемой реализацией политической архитектуры. Среди самых важных подтверждений здесь пример Китая.
В мае 1956 года руководитель коммунистической партии Мао Цзэдун прославился тем, что переплыл реку Янцзы примерно в 400 километрах ниже по течению от того места, где сегодня находится плотина «Три ущелья». Он пересек реку от Учана до Ханькоу. В июне, наоборот, проплыл от Ханькоу до Учана. Это стало традицией, несущей глубокий символизм для коммунистического Китая. Тогда в июне Мао обратил свой взор вверх по реке. В стихотворении под названием «Плавание» он писал: «Скалистая плотина будет стоять поперек западной реки, разрезая туманы и дожди Ушаня, пока крутые ущелья не превратятся в озеро спокойствия»[99].
Вода и инфраструктура, необходимая для управления ею, должны были стать главными действующими лицами эволюции Китая во второй половине XX века. Плавание Мао через реку стало частью мифологии об успешном создании крупнейшего сооружения речной инфраструктуры на планете – плотины «Три ущелья»; однако при этом легко забыть, что вода сначала трагически выходила на передний план в один из самых темных периодов недавнего прошлого Китая.
В 1958 году Мао начал кампанию Большого скачка. Истоки этой политики лежат в сложных взаимоотношениях с западным соседом. В 1956 году Хрущев начал процесс ревизионизма и критики сталинского режима. Мао категорически не соглашался с действиями Хрущева и видел в Китае истинного наследника марксизма-ленинизма и сталинского проекта. Он собрался доказать это.
На праздновании сороковой годовщины Октябрьской революции Никита Хрущев объявил, что через пятнадцать лет Советский Союз обойдет Америку по таким показателям, как производство стали и чугуна. Мао прекрасно знал, что Китай отстает от СССР, не говоря уже о западных экономиках, но при этом увидел возможности для борьбы за лидерство. Он хотел показать, что Китай тоже участвует в гонке с Западом и, следовательно, с Советским Союзом. В конце концов, Америка была безусловным врагом: война в Корее столкнула Китай с США, а поддержка Америкой Тайваня и торговое эмбарго против Китая – все свидетельствовало об антагонизме. Мао не мог выступать против Соединенных Штатов и предпочел зафиксировать конкуренцию со второй капиталистической экономикой мира – Великобританией, заявив, что Китай через пятнадцать лет превзойдет Британию.
Большой скачок должен был восстановить величие Китая на мировой арене, сильно пошатнувшееся после «опиумных войн», развязанных британцами в XIX столетии, и последующих неудач республиканской революции и националистических правительств. И точно так же, как в СССР важнейшим экономическим показателем в глазах коммунистов был объем производства, Китай должен был превзойти Великобританию в выплавке стали. План Мао по индустриализации страны следовал советскому рецепту: начать с тяжелой промышленности. Индустриализация в Китае к тому моменту уже шла: первый пятилетний план 1953–1957 годов уже способствовал развитию тяжелой промышленности, чему помогли советские инвестиции. Однако до принятия решения о Большом скачке планы по производству стали оставались относительно скромными. В 1957 году Китай выплавил немногим более миллиона тонн. Мао призвал к новой цели – производить к 1962 году тридцать миллионов тонн.
Китайский лидер столкнулся с проблемой. Откуда взять деньги для инвестиций в оборудование, рабочую силу, промышленность и энергию, необходимые для производства этой стали? СССР немного помог с финансами, но он не мог обеспечить индустриализацию всего Китая. После 1956 года в стране не осталось частного сектора, который мог бы получить доступ к рынкам капитала. Внешняя торговля также была весьма ограниченной. Единственный оставшийся вариант – тот, к которому Китай прибегал всегда: сельское хозяйство.
Если расширить сельскохозяйственное производство, то налогообложение могло бы дать необходимый источник дохода. Разумеется, здесь имелась проблема: на тот момент сельское хозяйство в Китае было в основном натуральным. Этот сектор едва ли мог производить излишки, необходимые для поддержки индустриализации. Размеры реквизиций зерна, которые и без того были высокими и, как правило, определяемыми без учета того, что требовалось крестьянам для выживания, достигали абсурдных величин. Лозунгом Большого скачка было «Больше, лучше, дешевле». Поставленная задача – собрать примерно 400 миллионов тонн зерна в год. Следствием такого абсурдного ожидания стали трагические провалы всей кампании.
Американский опыт (наряду с опытом Индии и многих других стран) вроде бы показывал, что самым важным способом быстрого и решительного повышения продуктивности сельского хозяйства являются инвестиции в ирригационную инфраструктуру. Водная инфраструктура во многом была решением. Стремление к водным проектам оказалось таким серьезным, что стало основной причиной утечки рабочей силы с ферм. Оценивается, что в период с 1957 по 1959 год в рытье каналов и на других ирригационных проектах задействовали сто миллионов крестьян. Утечка рабочей силы с ферм означала, что некому стало собирать выросший урожай, и он остался гнить. К началу 1958 года каждый шестой человек копал землю в целях изменения ландшафта. За этот год переместили 600 миллионов кубометров горных пород и почвы.
Такие усилия оборачивались колоссальными человеческими потерями. По одной из оценок, на каждые 50 000 гектаров орошаемых земель приходится сто человеческих жизней. Несмотря на все свидетельства, что политика Большого скачка не сработала, Мао не сдавал позиции; критика лишь укрепляла его. Методы реализации через провинциальные власти варьировались, однако рвение множества людей, желавших угодить Мао или опасавшихся наказания, гарантировало, что все негативные последствия, вызванные проектами, достанутся на долю местного населения, а количество плохих новостей для центра будет невелико. Производство скорее сократилось, а не увеличилось: на 15 % в 1959 году и на столько же в последующие два года. Это стало катастрофой для и без того уязвимой системы. Последовал голод.
Большой скачок оказался настоящим бедствием, приведшим к гибели примерно 25–30 миллионов человек. Не все это было делом рук Мао. Из-за плохого состояния сельскохозяйственной инфраструктуры и плохих методов несоразмерно сильное влияние на стабильность экономики могли оказать также и природные явления – наводнения и засухи. В 1960 и 1961 годах как минимум часть спада можно было приписать погоде, но это вовсе не означало, что человеческий фактор не имел значения. Маловероятно, что Мао в полной мере осознавал масштабы происходящего, и действительно, как только размер катастрофы стал ясен, кампания Большого скачка, наконец, подошла к концу. И все же наследие вождя имело большой вес.
Неудачная попытка Мао стала всего лишь очередным свидетельством, что основанный на инфраструктуре рост не может в действительности оправдать возложенные на него надежды – по крайней мере без соизмеримых усилий в сфере базовой политической архитектуры: водная архитектура – это не технология, это выражение власти. Непонимание этого привело к серьезным последствиям.
Неспособность Китая успеть на поезд развития привела к тому, что его исключили из участия в региональных процессах сотрудничества, организованных на последнем издыхании современных представлений о воде. К концу 1960-х годов условия для американского персонала в Камбодже, Лаосе и Вьетнаме стали невозможными. Когда президентом избрали Ричарда Никсона, он настаивал на уходе из региона. Идея комплексного освоения бассейна отступила к Меконгу, и руководство окончательно перешло к Всемирному банку и агентствам ООН. Комиссия по реке Меконг существует и по сей день, но, хотя она и занимается вопросами технического сотрудничества между государствами в нижнем течении реки, она больше не предоставляет основанных на инфраструктуре комплексных планов, которые некогда лежали в основе первых попыток. Сейчас, конечно, условия резко изменились. Ведь в то время никто не мог предсказать, что геополитика региона может измениться так резко, как это произошло, когда Китай наконец добился своего.