– Значит, вы отдали ему деньги, не зная, на что он их потратит, – продолжала Лиза терпеливым тоном, достойным психотерапевта со стажем. – Или – зная? Вы не хотите поговорить об этом?
– Отвяжись от меня, сволочь такая! – заорала тётя Вера. Соседи снизу застучали шваброй в пол. – Обокрасть меня хочешь! Ой, за что ж такое наказанье-то?! Люди! Люди! Грабят!
– Заткнитесь, – тихо попросила ошалевшая от такой наглости Лиза, но было поздно: в дверь ломились соседи из хазы напротив.
– Грёбаный кирпич, – сказал муж, сомнительный дядька в рубашке с закатанными рукавами, – я только «Владимирский централ», нах, включил, а ваша бабушка мне всё заглушает, как сирена.
– Может, «скорую»? – спросила жена, грузная крашеная блондинка с красной, как арбуз, физиономией.
– Умираю! – продолжала голосить тётя Вера. – Ой… сердце!!
– А грабят кого? – недоумённо вытаращился сосед.
– Бабушке кошмар приснился, – сказала Лиза, её саму клонило в сон. Она не понимала, что это – затянувшееся недосыпание или реакция психики на стресс.
Телефон больше не звонил. Когда Лиза вышла во двор встречать врачей, то заметила краем глаза незнакомого мужчину в серой куртке, прогуливающегося возле их дома. Увидев её, он затушил сигарету, швырнул окурок мимо урны и побрёл к перекрёстку.
Она бы давно обыскала ящики письменного стола Андрея, но мешала тётка. Полусонный врач нашёл у старухи возрастные изменения сердечно-сосудистой системы, прописал корвалол и уехал. Теперь оклемавшаяся тётя Вера слонялась по квартире, натыкаясь на бьющиеся предметы и проклиная Лизу.
– Ты чего дверь-то в комнату заперла? – бодро кричала она. – Ищешь чего, деньги, что ли, сволочь поганая?
Лиза, стараясь на ходу не отрубиться, рылась в бумагах. Чёрт знает что: ни одного лишнего клочка бумаги с наводящим номером телефона, ни одного магазинного чека с набросанным на обороте наводящим адресом, ни одной подозрительной фотографии, не говоря уже о любовных письмах. Неплохо было бы исследовать мобильник Андрея, но он исчез вместе с хозяином. Звонить в мусорскую насчёт пропажи без вести было нельзя: трое суток ещё не прошло. Она решила позвонить насчёт карточных долгов, но неизвестный абонент опередил её.
– Ты только попробуй ментам чё сказать, – произнёс недовольный мужской голос, когда Лиза взяла трубку. – У одного человека родня в юстиции. Тебя не убьют, если особо нарываться не будешь. Но разбираться бесполезно. Его тётка тут липовых справок квартировладельцам навыдавала, что у них долгов по коммуналке нет, они квартиры продали, а долги остались, и новые жильцы их будут платить. И хрен кто чего докажет. И тут то же самое. Только бумажек нет никаких, типа, платёжек. – Мужик хрипло засмеялся. – Тем более никто не докажет. Так что всё нормально. Только ты на учёте. Вечером лучше никуда не ходить, к квартире человек приставлен. Есть чем платить?
– А сколько он должен? – машинально спросила Лиза.
– Эт смотря кому.
– Мне всё равно, кому.
– Ну, одному человеку, например, двенадцать тысяч. Андрей своей тётки пенсию просадил. Отыграться хотел.
– Я тут не причём. Оставьте меня в покое. Я этих долгов не делала.
– Меня не волнует, – невозмутимо ответил мужик. – Мы его ещё поищем, если чё, опять тебе позвоню. За базар надо отвечать. А этот фраер пургу гонит и думает, бля, что ему всё можно. – Он повесил трубку.
Лиза понимала, что надо поставить определитель номера, но на него не было денег, и придти к ментам с солидной взяткой, но на неё не было денег. Она достала с антресолей шпатель и старую малярную кисть, взяла приготовленную со вчерашнего вечера банку краски и пошла в подъезд. Туда и без всяких маньяков и шантажистов было страшно зайти. Лиза хотела заставить соседей скинуться на краску, но это было бесполезно. Соседи не желали скидываться даже на водку. Лиза стирала пыль с почтовых ящиков и думала: это не глупость, это стихийный экзистенциализм. И вообще, нельзя жить в грязи. Умирать – тем более. Мимо прошёл сосед из хазы напротив и дико посмотрел на шпатель, лежащий на нижней ступеньке.
– Эй… соседка… это, как тебя там? Коньяка не хочешь?
– А у вас есть? – спросила Лиза, прикидывая, что эти люмпены тоже кого-то ограбили: по логике вещей, денег на коньяк у них быть абсолютно не должно.
– Есть, – ухмыльнулся сосед, – собственного производства.
– Спасибо, самогон не пью.
– А зря. Ты бы хоть раз к нам зашла. Хоть за сраной тряпкой. Чё ты такая необщительная?
Из ближайшей к выходу квартиры доносился пронзительный голос Тома Йорка: «Fa-a-ade out aga-a-a-ain… Fa-a-ade out again…» Лиза не могла объяснить этому типу, что давно уже хочет отдохнуть от общения, что одиночество – её хлеб и вода, что в далёком от его представлений царстве другого мира существует понятие своей комнаты и пятисот (сумма условна) денежных единиц в год, а ссать в подъезде вовсе не обязательно. Сосед выплюнул бычок и щёлчком отправил его за порог, в сырую полутьму.
– Ты смотри, это… Если тебе кто скажет, что я сидел, пойми правильно: я за «Баунти» сидел.
– Что?…
– Ну, палатку с «Баунти» погаными обчистил. А в кассе – хрен с полтиной. Тут мусора и повязали, суки, бля, с гербом. Спокойной ночи.
Мужик в серой куртке не пожелал ей доброго утра, он лишь прошёлся с хозяйским видом по брусчатке напротив дома и бросил на Лизу выразительный взгляд. Если бы она задала ему идиотский вопрос, типа: «Вы сюда переехали?» или: «Не подскажете, где я вас видела?», он бы молча усмехнулся и, не торопясь, пофигачил прочь. Всё и так было ясно.
Несколько часов подряд она искала повод отпроситься с работы пораньше: наверняка эти ублюдки знают, во сколько заканчивается её рабочий день. Наконец придумала: похмелье. Если бы она соврала, что у неё СПИД, блюститель прусских традиций послал бы её к чёрту, но похмелье принадлежало к числу тех немногих вещей, которые вызывали у него понимание и сочувствие.
– Вы скоро закончите правку? – сурово спросил он, когда Лиза уже была в дверях. – Сроки поджимают.
– Скоро, – кивнула она. – Более чем.
Лиза шла к общежитию на улице Z, прекрасно осознавая, что её могут обматерить, спустить с лестницы или просто не пустить в сей приют пролетариата (перемежаемого люмпен-интеллигенцией в лице Коли Рифатова и, кажется, кого-то ещё, чуть ли не бывшего преподавателя кантовского университета, уволенного за пьянство), ну так что же? Возле пролетарского приюта пили пиво кавказцы. Внутри было пыльно и пахло раствором для гипсоплиты.
Они наверняка не знали, что Лиза случайно запомнила номер комнаты Коли Рифатова, точнее, комнаты его бабы. Так получилось.
– А Зои нет, – сказал пожилой охранник, перебирая, как чётки, ключи от подсобных помещений.
– Не знаете, когда она будет?
Он пожал плечами.
– Может, будет, может, нет.
Лиза в очередной раз поняла, что она никакой не экзистенциалист, а так, дурака валяет. Истинные, до мозга костей, экзистенциалисты попадаются только среди простонародья. Плебс безнадёжно пассивен, равнодушен ко всему, кроме двух-трёх навязанных извне «ценностей», способен делать хоть что-то лишь тогда, когда «жареный петух в жопу клюнет», и мыслит совершенно извращенческим способом. Когда система вбитых плебею в подкорку шаблонов даёт сбой, представитель низшего сословия начинает пороть восхитительную, достойную пера Ионеско чушь. Возможно, это и есть настоящая свобода мышления. Ведь у каждого из нас есть система, пусть не столь упрощённая и смехотворная, нежели та, которую принято навязывать недоумкам, но всё-таки система. А освобождённое от предрассудков и правил мышление экс-пэтэушника ни за что не цепляется и пусть ненадолго, но приобретает непостижимую, почти космическую лёгкость. Ну да ладно.
– А телефона её или Коли Рифатова у вас случайно нет? – спросила Лиза. – Очень надо. Я сим-карту поменяла, а его номер у меня на бумажку не был переписан. Но, говорят, его давно здесь не видели.
– Почему давно? – пожал плечами охранник. – Вчера тут с бутылкой пива ходил. Весёлый такой. Говорит, кодироваться раздумал. Мы телефоны жильцов специально не собираем, но кое-что у нас остаётся, на случай, если что случится с кем. – Он снял с пыльной полки пыльную, советского производства, тетрадь и агрессивно пролистал. – Пишите. 8962-262-62-62.
На вахтёрском лбу было написано следующее: опять бабы Колю донимают, скандал скоро будет, ревность, мыльный сериал, ох, посмотрю, посмеюсь в своё удовольствие! Кто сказал вам, что пожилые дядьки охочи до скандалов и сплетен меньше, чем пожилые тётки? Этот человек был клинически ненаблюдателен.
Лиза поблагодарила дядьку, сунула ему десятку на пиво (авось язык придержит) и пошла прочь. В тихом дворе, не выходящем на детскую площадку, она набрала номер. Ответа долго не было. Потом чей-то голос, заглушаемый уличным шумом и телефонными помехами, буркнул:
– Алло.
– Это Коля? – спросила Лиза.
– Это… Коли здесь нет.
– Но ведь это его номер?
– А он мне телефон продал, а себе новый купил, – вякнул мужик. Теперь Лиза поняла: это и правда не Коля. В голосе мужика была какая-то лажа. Странная, подозрительная неуверенность.
– Передайте ему, что у него будут проблемы, – посоветовала Лиза. – Тут милиция интересуется у его знакомых, где он.
(Как позже выяснилось, Лиза была недалека от истины.)
– А я-то здесь причём? – заорал мужик. – Вы ему это и говорите!
– Я пока не знаю, где он. А вы? – осведомилась Лиза с оттенком издёвки. На том конце провода послышались гудки.
Лиза выдержала паузу и подключила услугу «конфиденциальный вызов». Надо было проверить: вдруг Коля Рифатов, узнавший от Андрея её номер, испугался разборки и передал трубку своему собутыльнику. За то время, что она дожидалась ответа, с собутыльником вполне можно было договориться. Сразу перезванивать было нельзя. Она побрела домой. В подъезде поддатый сосед курил «Родопи» и плевал за порог.