– А я вообще стою на бирже, – сказала я. – И Алена тоже. Дай нам тысячу рублей.
– Не могу, – мрачно ответил папаша, – она поменяла код сейфа, а с собой у меня только три рубля. Хочешь три рубля?
– Иди к черту, – пожелала я.
– Ничем не могу помочь, – вздохнул папаша, – если я взломаю сейф, она выгонит меня на улицу.
– Тогда дай мне три рубля.
– Не могу. Она сказала, чтобы я купил хлеб. Сходи купи хлеб.
– Ладно, – сказала я, забрала три рубля и не вернулась.
19. 35.
Мои сестры, будучи дурами, ничего не смыслят в плане чая. Только в плане плана и дури. Алена так заварила чай, что он показался мн редкостной гадостью. А с виду походил на обычный зеленый. Мы пили его и ржали, вспоминая арбатских алкоголиков.
– Ну и рожа у этого Славы, – сказала Алена. – Он, наверно, последний раз брился на первом курсе. А мылся в последний раз в первом классе.
– Ты лучше вспомни своего мужа, – посоветовала я. – Борода нечесаная, джинсы драные, хлебало поганое. Не муж, а ходячий упрек буржуазному обществу.
– Мне его жалко, – резонно заметила Алена.
– Сантехника Васю мне тоже, в принципе, жалко, но спать я с ним лягу только под дулом пистолета.
– Мне плевать на ваших мужей, – сказала Даша, – но какую фигню этот придурок нам спихнул под видом чая! Такое чувство, будто это сушеные лопухи.
– Да какая вам разница, что пить? – спросила Алена. – Какая вам разница, что есть?
Она встала из-за стола и ушла в соседнюю комнату.
– Может, это надо было выкурить? – предположила Даша. – Обычно, когда всякие индуистские травки пьешь, они ударяют в башку, а тут все равно что пьешь грузинский, только еще противнее.
Она допила чай и тоже смоталась. Зазвонил телефон. Я с трудом нашла его среди завалов грязной посуды.
– Можно Алену Алексеевну? – полюбопытствовал пропитой мужской голос.
– А в чем дело? – спросила я: вдруг это был приятель Алениного мужа, которого тот попросил занять денег. Он уже так делал: ему самому было стыдно.
– Ее стихи будут напечатаны в следующем номере альманаха “Петин санузел”. Их одобрил известный критик Разгильдяев. Он удивлен, почему Алена до сих пор не выдвинула свои тексты на соискание премии “Абзац”.
– Ей уже поздно, – ответила я. – Туда принимают работы авторов в возрасте до двадцати четырех лет, шести месяцев и трех дней. А Алене уже двадцать пять лет, семь месяцев и четыре дня.
– Для нее сделают исключение, – сказал мужик.
В дверном проеме появилась Алена. Волосы ее свисали грязными прядями. За плечами ее висел рюкзак.
– Тебя к телефону, – оповестила я.
– Зачем телефон? – спросила она. – И зачем к нему кого-то подзывать?
– Тебя собираются напечатать в “Петином санузле”.
– Ну и что? Можно прекрасно жить без телефона, без Пети и его санузла. И даже без санузла вообще.
– Алена, – поразилась я, роняя трубку на пол, – ты ведь всегда говорила, что не можешь жить без публикаций и без телефона! Что он – лучшее средство для передачи сплетен, особенно если он испорченный! Что с тобой случилось?
– Стоит человеку хотя бы ненадолго стать самим собой, – заметила Алена, – как все вокруг сразу начинают вопрошать: да что с тобой такое? Мне сейчас неинтересно формулировать ответ на этот вопрос.
И она расслабленной походкой направилась к двери.
– Ты куда? – насторожилась я.
– К себе, – ответила она и взялась за дверную ручку.
– В смысле?…
– Я там, где я хочу быть. Кто знает, где я захочу оказаться через минуту или на следующий день?
– Алена, – произнесла я дрогнувшим голосом, – ты что, совсем, что ли?
– Да. Иногда мне кажется, что я – это не совсем я. А теперь совсем.
– Ты надолго?
– Смотря по какой временной шкале измерять.
Мне надоели ее приколы. Я решила ее не держать.
– Позвони, если не будешь ночевать, – предупредила я.
– Это обязательно?
– Да.
– Хорошо, – улыбнулась она и закрыла за собой дверь.
Я вздохнула и стала прибираться на кухне. Чай в моем стакане оставался недопитым; я, не раздумывая, выплеснула его в окно.
19. 35.
В комнате гулял сквозняк. Даша лежала на диване и смотрела в потолок. От потолка отклеивались куски обоев. Возможно, они отклеивались от Дашиного взгляда, так упорно она туда пялилась. Я решила, что она обдумывает очередной план самоубийства и, не желая ей мешать, вернулась на кухню.
На кухне был папаша. Он курил “Данхилл” и с тоской смотрел на мать, курящую “Беломор”.
– Ты по-прежнему ведешь кошмарный образ жизни, – констатировала мать.
– Ага, – ответил папаша.
– Ты ко мне приходишь ныть и жаловаться, будто я бесплатный психотерапевт.
– Ага, – ответил папаша.
– Тебе вообще на всех плевать, кроме себя!
– Ага, – ответил папаша. – Дай мне сто рублей. Люся принципиально не дает мне денег на водку. На что угодно, только не на нее.
Мать застыла со сковородкой в руке, как свобода со знаменем на картине Делакруа.
– Ну, знаешь… Ты испытываешь предел моего терпения!
– Ага, – сказал папаша и заметил меня. – Зажала три рубля, – упрекнул он.
– Ага, – сказала я. Папаша с тоской посмотрел на кухонный нож.
– Есть у вас холодная вода? – спросил он.
Мать вежливо промолчала.
– Ничего у вас нет, – подытожил папаша, – ни совести, ни холодной воды.
Он взял со стола чайник и стал пить заварку из носика.
– Ну и дрянь! – сказал он. – Это у вас чай, что ли, такой поганый?
– Наверно, – сказала я. Это были остатки травы. Я отобрала у папаши чайник и выплеснула его содержимое в окно.
– Всё у вас поганое, – сказал папаша, – и чай, и отношение к людям.
Мать швырнула сковородку на плиту.
– Знаешь, что? – осведомилась она. – Выгребайся отсюда!
И я поняла, что не могу просто так отпустить папашу.
Как правило, мне было на него по фиг, лишь бы приходил пореже и приносил денег побольше (а он приходил часто и денег почти не приносил). Трудно резко положительно относиться к подобному отцу. Но тут мне стало его искренне жаль. По его лицу было видно, что ему необходимо выпить водки. Я догнала его на лестнице. Он шел хмурый и недовольный; впереди него бежали коты.
– Возьми сто рублей, – сказала я.
– Ага, – ответил папаша. Лицо его просветлело. – А сантехник Вася всё в той же квартире живет? Я хочу с ним выпить. Очень давно с ним не пил.
– Тогда возьми еще сто рублей, – предложила я. – Вам с Васей понадобится закуска.
– Ага, – кивнул папаша. – Мы купим дешевую колбасу из туалетной бумаги и вспомним молодость. Знаешь, как мне надоели омары и крабы?
20. 47.
Я проводила папашу до дома. Вечерело. В подъезде собирались бомжи. Пришлось дать им денег; деньги были Аленины, и они закончились. У меня было такое настроение, будто я делаю что-то хорошее, хотя интуитивно я понимала, что это не так.
В комнате по-прежнему торчала Даша. Она выкрасила волосы в зеленый цвет и надела хламиду наподобие тех, что носили древние греки. Мне почему-то было на нее по фиг.
Зато ей оказалось не по фиг на меня. Она сразу покатила на меня бочку.
– Ты чего так долго трепалась с папашей? Он козел. Ему повезло, что он сюда не зашел: я бы проломила ему башку кирпичом.
– Где ты здесь видишь кирпич?
– Кирпич всегда найдется.
– Ты что такая злая? Опять собираешься покончить жизнь самоубийством?
– Я собираюсь в клуб. Дай мне денег. У тебя были Аленины деньги, ты сама говорила.
– У меня их уже нет.
– Врешь.
– Отстань от меня, – сказала я. – Поезжай куда хочешь, только отстань от меня.
– Вы все хотите, чтобы я покончила с собой, – сказала Даша. В ее глазах горел нехороший огонек. – Только вы не дождетесь. Я скорее вас всех переубиваю. Если ты не дашь мне денег, я проломлю тебе башку.
– Я бы дала тебе денег, – ответила я, – если бы они у меня были.
– Врешь. Папаша говорит, ты пожалела для него три рубля, – и она стала что-то упорно искать глазами, видимо, кирпич.
– Даша, – твердо сказала я, – или ты сейчас уезжаешь, или оставляешь меня в покое.
– В гробу я тебя оставлю в покое, – пообещала она и вытащила из платяного шкафа кирпич. Специально, что ли, бегала за ним на стройку?
Я вылетела из комнаты, быстро заперла ее снаружи на ключ и побежала на кухню – звонить 03. Было ясно, что у сестры поехала крыша. Лучше бы она попыталась покончить с собой.
20. 50.
Когда я нашла телефон – его прикрывали дуршлаг и две сковородки, – он зазвонил.
“Может, это 03? – подумала я в кошмарном бреду. – Может, они сейчас спросят: это не у вас свихнулась сестра? Выезжаем немедленно”.
– Алло, – сказал мужской голос. – Извините, что я поздно.
– Вы кто? – резко спросила я. – Говорите быстрее, у меня нет времени.
– Конь в пальто, – обиделся мужик.
– Идите к черту! Мне некогда. Я жду визита 03.
– Извините, – пробормотал мужик. – Я не конь в пальто. Я Ваня из альманаха “Петин санузел”. Мне срочно нужно поговорить с Аленой.
– Алены сейчас нет.
– Передайте ей, чтобы она завтра в десять утра приехала на фестиваль молодых поэтов, который будет проводиться в моей квартире. Каждому участнику иметь с собой бутылку пива на опохмел руководителям фестиваля.
– Идите к черту, – сказала я и бросила трубку. Телефон опять зазвонил. Это была Алена. Голос у нее был спокойный и, как пишут в романах, доносился откуда-то издалека. Точнее, это мне так показалось. Я ошиблась: Курский вокзал находится не слишком далеко от нашего дома.
– Алена, ты что, больная?! – заорала я. – Немедленно возвращайся.
– Зачем? Мне и здесь хорошо. Среди бомжей есть очень интересные люди.
– Ты притащишь домой вшей! – заорала я. Слышно было, как Даша колотит по двери кирпичом или чем-то еще в этом роде.
– Вши на крашеных волосах не заводятся.
– В чем дело? – спросила мать, заползая на кухню в бигуди и старых джинсах.