А то, бывает, отец выпьет и давай петь, отстукивая ритм ножом по столу:
Не смотрите на Христа,
Жалкого, распятого,
Когда время на часах
Половина пятого.
А смотрите на Христа,
Жалкого такого,
Когда время на часах
Будет полшестого.
И ещё меня жизни учит. «Ника, – говорит он, – ты сначала это училище богоугодное закончи, а потом иди на все четыре стороны. Какая-то дипломная подготовка у тебя будет. Но если ты сейчас бросишь обитель света и добра, это будет позор нашей семьи и прихода». Вот так я и живу.
– Я бы сдох, – признался Женька после паузы. – Мне мои дурацкие проблемы сейчас такой фигнёй показались!
– А что случилось? – сочувственно спросила Вероника.
– Да сосед выживает из комнаты, педераст. И друзей своих водит, педерастов. И денег нету.
– Ой, так это везде! У нас тоже мужеложцев полно. Да и я сама не буду врать, что никогда не спала с девушками.
– Пиздец, – подвёл итог Женька. – Мне, чес-слово, стало стыдно за свои проблемы. Перед Богом. И Христом. Я, в сущности, свободный человек…
– А ты подумай, правда ли ты свободен, – насмешливо предложила Вероника. – Мне отец говорил, что так даже лучше. В деревне у него авторитет какой-никакой, и людей меньше видишь, а в большом городе, в тесноте и духоте, среди сытых ублюдков, было бы ещё хуже.
– Так говорят те, кто не смог пробиться в большом городе.
– Ну и пусть. Зато ему не приходится круглые сутки лебезить перед митрополитом и чёрным духовенством, которое он презирает. Он у себя дома говорит, что хочет, а в церковь идёт просто как на работу, он не пытается заставить себя верить и даже не врёт, просто свечки зажигает и читает по молитвеннику, как бухгалтер читает тетрадь с дебетом и кредитом. А некоторые могут быть свободны, но им что-то мешает, хотя вроде бы в Москве живут, и…
– Я понял, – перебил Женька. – Но я свободен потому, что у меня внутренняя вера в Христа, и мне не надо ни врать, что верю, ни соблюдать обряды и табу, чтобы ощутить себя верующим или кого-то наебать.
– Ты хочешь сказать, что всё можешь, поскольку для тебя не существует запретов? А в действительности не можешь даже домой нормально доехать. Ну, и почему тогда «свободно верующие» свободнее воцерковлённых?
Женька разозлился. Девочке явно нельзя было давать пить. И вообще не надо было с ней контактировать. Дурак он. И день сегодня дурацкий.
– Здесь же транспорт ходит раз в сто лет. Я виноват в этом, да? Неужели не ясно, что это уже не под мою ответственность?
– По-настоящему свободный человек всегда найдёт выход, его воля определяет и формирует правильные поступки.
– Это где ты таких фраз набралась?
– А ты думаешь, я идиотка? – спросила Вероника тем же псевдосмиренным, явно заученным в семинарии тоном.
– Ты хочешь сказать, что это я – идиот, ты сначала льстишь, вызываешь на откровенность, а потом издеваешься над людьми!
– Обычно высшие силы присылают людей, которые так с тобой разговаривают, не просто так. Один буддист про это подробно писал, я забыла, кто. Значит, надо в себе что-то радикально менять.
– Хорошо, я пошёл, – Женька решительно поднялся с бревна. – Удачи тебе. Очень сочувствую.
– Я тоже пойду, скоро автобус, – кротко ответила Вероника, взглянув на экран мобильного телефона.
Сука, подумал Женька.
Они молча дошли до остановки. Снег перестал идти. Грязно-серый, он лежал на земле, как проклятие Агасфера, по мнению русских националистов, лежит на евреях.
– Я доеду, на чём хочу, – вдруг сказал Женька с нажимом.
– Да? – поповна задумчиво жевала позаимствованную у него жвачку с мятой без сахара.
– Я доеду, на чём хочу и куда угодно, – уточнил Женька. Он чувствовал, что дошёл до точки. Настроение было отвратительное, мрачно-оптимистическое.
– Хорошо, – сказала Вероника и в упор посмотрела на него. – Поезжай. Может, ещё увидимся. Заходи в семинарию. Адрес в Интернете есть.
Может, ещё поступить, блин, в эту семинарию, думал Женька, плетясь по грязной дороге. Чудесное предложение. Он бы, пожалуй, стал попом типа отца Александра.
– Как же достало всё это православие, – неожиданно для себя проговорил Женька, – слов дофига, а толку – ноль…
Ободранная "Лада" с кавказцем за рулём пронеслась мимо и скрылась за поворотом. Стало тихо. Женька устало осмотрелся и на краю тротуара, недалеко от старой кривобокой бани, заметил пустой молоковоз. Нехорошая мысль закралась Женьке в голову. Он подбежал к молоковозу и в мгновение, как принято выражаться, ока, запрыгнул туда и завёл мотор.
Внутри машина была грязной, на соседнем сиденье валялись промасленные тряпки и свёртки, на полу – канистра с водой. Над рулем были косо прилеплены миниатюрные фотокарточки голых баб и иконка с Иисусом Христом. Мотор исправно работал.
Ментам тут на всё по фиг, это Женька точно знал. А на то, что прав у него не было ни на упомянутый молоковоз, ни вообще, было плевать и ему, и, наверное, ментам. Можно доехать почти до дома, на опушке оставить этот гроб на колёсах, километр пройти пешком – пока там хозяин нагонит… И вообще, нехер транспорт без присмотра оставлять. В Москве бы за такое давно оштрафовали. Угонять машины – грех? Да пошли вы все!
Он ощущал мрачную радость от своего поступка, хотя и понимал, что с точки зрения житейской мудрости и уголовного кодекса ведёт себя неадекватно. Творческий человек просто обязан иногда что-то такое делать, чтобы чувствовать себя свободным. Вот и отец Григорий – наверняка в душе творческий человек. Женька был благодарен отцу Григорию. И ему казалось – хотя головой он понимал, что это не так, – что гадов на земном шаре стало немного меньше.
А что водительских прав нет – плевать. Главное, что он умеет водить. Дед научил, ещё в школе. Умение рулить своей судьбой – это главное, и неважно, что нет «прав» считаться свободным, то есть – бумаг с печатью, денег, блата и прочего дерьма.
Из-под колёс молоковоза летела обледеневшая галька и битый кирпич. Промелькнула деревня, похожая на сильно растянутую в длину помойку. Потом другая. Указатель на детский оздоровительный лагерь имени Ленина. Плакат «Берегите лес». Жидкая рощица, оставшаяся от леса, не могла скрыть таящейся в её глубине помойки. И т. д.
Женька обогнал забрызганные грязным мокрым снегом «Жигули» и выехал на большую дорогу, распевая:
Не смотрите на Христа,
Жалкого, распятого,
Когда время на часах
Половина пятого.
А смотрите на Христа,
Жалкого такого,
Когда время на часах
Будет полшестого.
Христос над рулём укоризненно смотрел на него, словно предупреждая о грозящей трагедии, а вульгарно-алый, словно обивка диванов в публичном доме, фон вокруг его головы напоминал Женьке ещё и о геенне огненной.
Где он непременно должен был, по мнению любого порядочного христианина, оказаться.
Молодой режиссёр с трудом вырулил на опушку – колёса вязли в ледяной каше, – и остановил молоковоз напротив бесхозного сарая. В таком месте прокладывать дороги и строить сараи могут только извращенцы, но от этой области можно ждать чего угодно. Здесь, как принято выражаться, всё не так, не там, не для тех и неизвестно кем управляется.
Затем он вытащил из рюкзака блокнот, выдрал листок и быстро написал: «Мужик! Твой молоковоз был похищён чертями, а теперь возвращён на место ангелами из ада. Впредь будь осторожнее!!! Аминь».
Присобачив клеевым карандашом послание к рулю, Женька выскочил из кабины и побежал на другую сторону дороги. Со стороны посёлка не доносилось ни звука. Навстречу ему кто-то шёл. Среднего роста, коренастый, в сером пуховике и кепке… «Йоб-баный в рот!» – вполголоса выругался Женька и пошёл медленнее, ибо встреча была воистину неотвратима. Чёрная кожаная кепка папаши с меховой подкладкой. А теперь, крупным планом, лицо папаши, взгляд перемещается в сторону молоковоза, дальнозоркий папаша прищуривается, мысленно совмещает два образа – выскочившего из молоковоза человека и сына, идущего ему навстречу. Камера наезжает, папаша очень зол.
Он зол, подумал Женька. А я свободен.
Первое отрицательное впечатление от встречи с папашей почти исчезло, он широко улыбнулся и сказал:
– Привет, батя. А мне тут за бутылку молоковоз одолжили, чтоб я скорей доехал. Замечательные тут люди. А мать ещё пишет: живём, как в аду.
– Пошли, – процедил сквозь зубы Николай Петрович. – Поговорим…
– Это поп, отец Григорий, попросил мужика мне тачку одолжить, – нахально продолжал Женька. – Мы с ним очень душевно пообщались.
– По ханжам всяким таскаешься, христианин чёртов, – злобно пробормотал не врубившийся в ситуацию Николай Петрович. – Деньги все продолбал, вот и явился, разгильдяй.
– Ты, батя, никогда не понимал моих духовных устремлений, – сказал Женька. – И вообще, я разочаровался в Христе и теперь в целом склоняюсь к буддизму.
– Что?… – очнулся директор школы, найдя наконец в кармане ключи от дома.
– Я говорю: буддизм – более целостная и гармоничная мировоззренческая система.
– Вот деньги серьёзные заработаешь – тогда и трепли мне про систему, – посоветовал Николай Петрович, не попадая ключом в замочную скважину. – И чего Люба пишет, что живёт в аду? Она с таким мужем живёт, которому памятник надо при жизни ставить! И какой здесь, на хрен, ад? Все так живут! Одному тебе, раздолбай, не живётся нормально!
ПРИЛОЖЕНИЕ
Из газеты «Которосльная набережная», № 33/ 200* года. Олег Трубокуров, «Мистика верхневолжья»: «В нашем краю всегда творилось нечто мистическое. Недавно районный батюшка отец Иоанн (Перехватов) рассказал мне странную историю об одном из прихожан церкви святых Космы и Дамиана, где трудится его коллега, бывший офицер запаса и потомственный протоиерей отец Григорий (Вознесенский). Водитель Сергей Дудкин отвёз молоко с фермы и возвращался обратно. По дороге он зашёл в деревню В. – навестить знакомого. Когда через десять минут вышел на дорогу, молоковоза не был