ищев считал, что оппонировать его призвание.
— Предлагайте свои теории, я послушаю их с удовольствием. — Кирилл обратился по большей части к Петрищеву.
Тот пожал плечами и ничего не ответил. Черных сделал еще одну пометку в блокноте.
— Так, часовой перерыв на обед. После снова соберемся здесь.
После обеда Кирилл, Маша и Карл вышли на палубу БДК. Погода была отвратительной. Мокрый снег, гонимый промозглым ветром, хлестал по лицу. Без солнца, скалы и вода выглядели депрессивно серыми. Торчать на открытом воздухе категорически не хотелось.
— Пойдемте в каюту. — Маша не выдержала экзекуцию.
— Что? А, да, пойдемте. — Растерянно согласился Кирилл.
— Ты всё о микробах на комете думаешь? — Спросила она.
В ее голосе была ревность. Маше хотелось, чтобы Кирилл больше времени думал о ней. Но молодой ученый не уловил ревности.
— Да, о них. Никак не могу представить, что могло бы их заставить в наших условиях запустить процесс разрушения коллоида. Чем наши условия отличаются от условий на космическом теле?
— Невесомость. — Предложила Маша.
— Да, это важно.
— Излучения радиоактивное от солнца.
— Разумеется, я тоже думал об этом.
— Я замерзала.
— В смысле? А, я понял, идемте.
Кирилл выпал из жизни, как и положено человеку одержимому наукой. Даже Карл почувствовал, что хозяину не до него и не пытался как-то обратить на себя внимание.
— Он сейчас в другом мире, Карл. На комете. Микробом. — Маша гладила загривок мопсу.
Благодарный пес смотрел на нее влажными влюбленными глазами. Кирилл не замечал колкие шутки в свой адрес. Неожиданно он вскочил и направился к дверям.
— Ты права. — Произнес он вдохновенно.
— В чем? Ты микроб? — Удивилась Маша.
— В смысле? Какой микроб? Нет, я про радиоактивное излучение и про низкие температуры. Надо попытаться воссоздать это в лабораторных условиях.
Кирилл покинул каюту. Маша выскочила следом.
— Кирилл, ты куда, на дворе уже ночь?
— Да? Может, Черных не спит?
Кирилл постучал в каюту к начальнику лаборатории. Тот действительно не спал. Глаза у него были красные, как у вампира.
— Ты чего?
— Да так, на ум пришло кое-что. Вы можете рассказать вашему шведу о моих предположениях.
— Заходи.
Бьорн Съёберг отвез образцы с зараженной водой в физическую лабораторию, где их подвергли жесткому радиоактивному излучению. Обратно он вез свои банки в контейнере, отделанном свинцовой рубашкой. Затем ему надо было поместить их в криогенную камеру. Так просил сделать Ингвар Черных, давний друг, сходящий с ума от безделья на далеком острове.
Образцы пролежали сутки при температуре близкой к абсолютному нулю. Везде, где ему приходилось просить о помощи, он сочинял истории, отвлекающие внимание. К счастью, его репутация честного ученого открывала перед ним двери без всяких расспросов. А он-то знал, какие условия секретности были вокруг тех, кто искал лекарство от всемирной заразы и согласен был с Ингваром в том, что правительства государств в решении проблем катастрофы — лишнее звено.
После всех жестоких процедур, которые, по идее, должны были привести к гибели материала, Бьорн вернулся домой. Без всяких надежд на успех он взял в руки первую банку с образцом. Еще до открытия он понял, что там бултыхается жидкость. В это не верилось. Он взял другую и встряхнул её. И в ней бултыхалось. Ученый облачился в костюм химической и бактериологической защиты, напугав сожителей беженцев. Включил инфракрасные лампы. Поставил на запись камеру. Прямо под ее объективом открыл первый образец.
Баночка шикнула, выпустив какой-то газ. Очень хотелось снять противогаз и понюхать, но Бьорн считал это безрассудством. В банке была жидкость, на вид, как обычная вода. И следующая банка дала тот же результат и почти каждая. В некоторых жидкость еще была тягучей, но уже не гелеобразной. Это был ошеломительный успех. Вопрос с тем, как это открытие применить к выправлению ситуации оставался открытым, но в природе заражения осталось меньше белых пятен.
Черных ликовал и совал в камеру телефона молодого человека по имени Кирилл.
Именно благодаря его сообразительности удался этот эксперимент.
— Надо попробовать соединить культуру, прошедшую стадии облучения и заморозки с той, которая ничему не подвергалась. Надо посмотреть, что произойдет. — Предложил Черных.
Бьорн Съёберг понял, что русские ученые предлагают идею о том, что пройдя последовательные стадии, вирус менял свои характеристики на противоположные, а именно перепрограммировался на механизм разрушения коллоида. Их идея казалась правдоподобной. Ограниченное пространство кометы не могло без конца синтезировать жизнь. Нужны были периоды обновления, или гибели старых микроорганизмов.
Съёберг отнес образцы в химическую лабораторию, где получил совершенно потрясающий ответ. Жидкость оказалась водным раствором мощного антифриза, становившегося летучим уже при околонулевых температурах. Микроорганизмы включали обратную реакцию и перерабатывали свой защищающий от солнечных лучей гель назад в жидкую воду, поддерживаемую в таком состоянии при помощи собственного антифриза.
Лабораторные «крысы», как о них отозвался Съёберг, утянули часть образцов. По их обморочной реакции на состав антифриза можно было подумать, что они размечтались о Нобелевской премии по химии.
По дороге домой Съёбергу почудилось, что красный хэтчбек слишком часто попадается ему на глаза. На душе стало тревожно. Он прибавил шаг, забежал в квартиру и закрылся на все замки.
— Ингвар, кажется, я был неосторожен. За мной следят. Я могу не успеть приготовить вакцину самостоятельно.
— Черт! Бьорн, весь процесс изготовления «отрицательного» вируса собери в одну папку и разошли тем ученым, которым доверяешь, и которые могут его повторить.
— Их же сразу отследят, Ингвар. Надо этот вирус физически сбросить в теплые воды, чтобы начался процесс, и желательно, в нескольких местах по планете, чтобы власти не могли локализовать его размножение.
— Ах, ты ж, незадача. — Черных потер лысину ладонью. — Бьорн, беги в российское посольство. Я предупрежу о твоем появлении. Надо будет сказать, что ты специалист в области вирусологии и что-то знаешь. Пусть заинтересуются, чтобы не выдать. Надо потянуть время, а там придумаем что-нибудь.
— Хорошо, другого выхода я не вижу.
Бьорн прервал связь. Собрал все оставшиеся образцы в сумку и собрался уходить. В коридоре за дверью послышалась подозрительная возня. Ученый замер. В дверь постучали. На цыпочках он вышел в спальню, в которой теперь жила семья из Бельгии, выбрался на балкон и спустился вниз по пожарной лестнице. На удачу, сразу попалось такси.
— В Стокгольм, живее!
Руслан долго сидел в сыром окопе, не понимая, что делать. Ночь была темной и почти бесшумной. На сопке словно ничего и не происходило накануне. Ему стало страшно от мысли, что он пролежал в земле несколько дней. За это время следы происходившего здесь страшного сражения были убраны.
Макаров решил, раз его бросили здесь, то сражение осталось за китайцами, у которых он теперь в глубоком плену. Свои бы выкопали его и вообще, сопку не бросили бы. Жутко было остаться одному на территории врага. Надо было идти к своим, но Руслан чувствовал, что сил у него не так много. Еще бы денек набраться сил и на следующую ночь попытаться отправиться на север.
Руслан прислушался к звукам ночи, надеясь услышать далекую стрельбу, но слышен был только писк комарья. Он поднялся и выбрался из окопа. Ноги разъезжались на скользком геле. Идти было почти невозможно. Дорога на вершину сопки отняла все силы. Танки стояли там же, где и во время сражения. От них пахло порохом и солярочным дымом. Их броня тоже была покрыта клейким слоем загустевшей воды.
От страха, что вся вода превратилась в слизь, захотелось пить. В ночи и думать не стоило о том, чтобы разыскать бутылку с ней. Дай бог, чтобы она осталась вообще. Ушлые китайцы наверняка подобрали все, что можно.
Руслан вспомнил про блиндаж. Он знал его примерное расположение и решил, что сможет найти. Глаза уже привыкли к темноте и по отраженному блеску различали рельеф. Поскальзываясь и спотыкаясь, измазавшись в липкой грязи как поросенок, Руслан все же нашел его. Прямым попаданием настил блиндажа был разрушен. Макаров попытался протиснуться в проход между бревнами, почувствовал неприятный запах разложения и оставил свои попытки забраться внутрь. Вдруг, стало суеверно страшно. Не хотелось встречаться с покойником в ночи.
Утро долго не наступало. Скорее всего из-за напряженного ожидания. Едва полоска света озарила горизонт и стало возможно различать куда идти, Руслан сразу вернулся к своей огневой позиции. Ее завалило, но он помнил, где копать, чтобы добраться до своих припасов.
Макаров был слишком занят раскапыванием, чтобы глазеть по сторонам. Когда же ему, наконец, удалось вытащить свой рюкзак с едой и питьем, он выпрямился, чтобы оглядеться и обомлел. Он не узнавал местность. Из всего, что он видел, знакомым осталась только сопка, да часть подбитой техники рядом с ней. Не было леса. Вместо него какие-то редкие плешивые пятачки деревьев. Танки и БМП, которые стояли на удалении полукилометра, тоже куда-то подевались.
Все вокруг выглядело так жутко, будто случился апокалипсис. Усугублялась картина разрушения пугающей тишиной. Руслан передернул плечами, когда ему пришла в голову мысль о том, что он остался один во всем мире. Даже враги-китайцы показались ему более милым явлением, чем абсолютное одиночество. Макаров открыл бутылку с водой и выпил за раз больше половины, затем перекусил кашей.
Чем яснее становился день и отчетливее проступали следы непонятного разрушения, тем невероятнее они казались. Насколько хватало глаз, леса не было. Вместо него какая-то свалка, похожая на грязные завалы. Руслан взвалил рюкзак и решил пройтись вдоль сопки.
Шел над окопами, будучи уверенным, что за ним никто не наблюдает. Прошелся по правому флангу, отметив, что погибших бойцов никто не собирал. Мучила загадка, почему нет наших, почему нет врагов, и что, черт возьми, случилось, пока он был без сознания?