Сегодня я попалась на глаза. Я прекрасно знаю такое состояние мужа, обманчиво веселое и добродушное, но это только на поверхности, а на самом деле в нем пульсирует чистый ток. И тут уж как повезет, прорвется ли разряд или вдруг потухнет, не достигнув жестоких значений. Поэтому я стою рядом и ищу момент, когда можно будет уйти. Нужно выцепить правильную секунду — когда Дима переключит внимание на другое и не успеет вновь вспомнить обо мне. Это трудно, но я научилась.
И пока рано. Я вижу, как он не глядя заводит ладонь назад, чтобы ткнуть в мою сторону.
— Я до нее не знал, что такие суки бывают, — Диму тянет на откровения от выпитого, и он начинает театрально кривляться, как делает каждый раз, когда говорит гнусности обо мне.
Ему обязательно надо сильно нахмуриться или закусить нижнюю губу с оттяжкой, или наклонить голову вбок, заглядывая прямо в глаза. И сейчас он смотрит в глаза Паше, не отпуская его плечо, в которое впился крепкими пальцами. Дима считай держится за него и вбивает слова ему в лицо, с нервом и душком виски, что набрал приличный градус в его крови.
— Вернее, думал, что сук сразу видно! Ведь так? Хоть паранджу надень, блядь не спрячешь. А тут, смотри-ка, осечка.
Дима разворачивается в мою сторону и чуть отклоняет корпус, чтобы Паше было лучше меня видно. Он даже рукой проводит по воздуху, как на проклятом представлении, где я за экспонат.
— Не подумаешь же? — добавляет Дима и внимательно смотрит на Пашу, ожидая его реакции. – Скажи? Никогда в жизни не заподозришь, сама чистота, чтоб ее! Я тебе по секрету скажу, если ее раздеть догола, все равно останется мисс невинность. Я на это и повелся, как последний идиот!
Паша все-таки реагирует. Я различаю, как сгущается его взгляд и проглядывают нотки презрения. И он чувствует это сам, отрывая взгляд от Димы. Ему нужно выдохнуть и он смотрит на меня. На мое лицо, хотя не хотел делать это по чужой указке. И под столь мерзкие слова.
Я же стараюсь сохранить лицо и никак не спровоцировать Пашу. Прячу все эмоции, как можно дальше, и отвечаю ему ровным взглядом, хотя он, конечно, не верит в мою насквозь фальшивую игру. И он медленно выдыхает, сбрасывая нечеловеческое напряжение.
Оно колет наши пальцы.
— Так что скажешь? — Дима усмехается и снова по-дружески бьет Пашу по плечу, а я вижу, как его фамильярный жест отпечатывает у того на лице, у Паши ходят желваки. — Тебе можно, приятель, говори как есть, не стесняйся. По тебе видно, ты в бабах отлично разбираешься, многих ведь попортил…
Дима смеется пьяным смехом, который выше моих сил. Я все же прикрываю глаза и до боли сцепляю кулаки, хотя понимаю, что Паша замечает каждый мой жест и ему только хуже так. Но я даю слабину на мгновение, всего на мгновение, чтобы чуть выдохнуть и прийти в себя. А когда открываю глаза, вижу Диму прямо перед собой. Его крепкая ладонь вдруг сковывает мой локоть и грубо дергает на себя.
— Дмитрий Олегович, — отзывается Паша, но муж резко отмахивается от его официального тона.
— Заткнись, Паш! Мне сейчас Олеговичей не надо, без того тошно. Лучше скажи мне, на сколько тянет эта сука? Я вот девятку дал, когда в первый раз увидел.
Его несет, как не несло давно. И в его злых хозяйских руках я угадываю чертовы банковские нули, которые он сегодня потерял. Другой причины быть не может. Мне иногда кажется, что Дима только за тем и держит меня при себе, чтобы долго не искать на ком сорвать злость.
— И добавил последний балл, когда поимел, — Дима грязно раскатывает слова на языке.
И вновь дергает меня, из-за чего я шумно выдыхаю сквозь зубы.
— Дима, ты пьян, — Паша проходит по самой границе и заслуживает сосредоточенный взгляд мужа, который не смотря на все “не стесняйся” и “тебе можно” не ожидал такой вольности. — Не нужно, ей больно…
— Что? — Дима поднимает брови и останавливается, оставляя руки на моем теле, но корпусом разворачивается к Паше. — Не нужно?
Нет. Нет.
— Ты сказал "не нужно"?
— Я не только водитель, но и охранник Ольги, — спокойно отвечает Паша, не дрогнув ни одним мускулом. — Еще чуть, и меня можно увольнять.
Дима молчит, сверля Пашу рентгеном босса, так что можно почувствовать как крутится в сгустившемся воздухе монетка, которая может упасть на любую сторону. Либо обойдется, либо нет.
Да, вот-вот, последний оборот…
— Будут синяки, — Паша осторожно указывает подбородком на руки Димы, которые грубо держат меня. — А это штраф.
— Ты, я смотрю, любишь свою работу, — усмехается Дима.
— Больше жизни, — Паша усмехается ему в ответ, и мне страшно смотреть на это.
Он так рискует. Хотя я уже знаю, что Паша умеет разговаривать с любым Дмитрием, откуда-то знает, какую шутку тот сейчас оценит и где проходит красная линия дозволенного.
— К тому же у Ольги завтра важная встреча. Запястье, — он указывает на место захвата мужа. — Будет видно, если ты продолжишь.
Еще один оборот.
— Ты же умеешь пользоваться тоналкой? — Дима спрашивает меня с ублюдской улыбкой и встряхивает, чтобы я не тянула с ответом.
— Умею.
— Значит, я могу продолжать?
— Дима, я не понимаю, что на тебя нашло...
— Ненависть к тебе на меня нашла. Все как обычно, милая.
Он смотрит мне в глаза так глубоко, что мне хочется закрыться. И не за тонкими веками, а за чем-нибудь прочным и тяжелым.
— Ладно, к черту! — Дима отпихивает меня в сторону, больше наигравшись, чем приняв трезвые доводы, и подзывает Пашу ближе взмахом ладони. — Пошли бухать.
Глава 11
ПАВЕЛ
Это труднее, чем я думал. Мог представить, черт возьми… А я ведь столько ублюдков за свою жизнь повидал, что обычному человеку на три жизни хватит. Но я все равно оказываюсь не готов, Дмитрия хочется изувечить за каждое брошенное слово, а за каждое прикосновение к ней сразу убить. Я ведь вижу, что останутся жуткие ссадины. У нее слишком нежная кожа, а сукин сын входит в больной раж и наслаждается своей грубостью. Он дергает ее и выкручивает тонкие руки, которые я целовал…
Как отвлечься от этого? Не думать?
И он оскорбляет ее на моих глазах. Что я за мужик? Я глотаю и не знаю, как потом буду смотреть ей в глаза, ведь каждая секунда происходящего встанет между нами. Я не смогу забыть — вот это удушающие чувство собственного бессилия и ее заостренный взгляд, который она прячет от меня. Она оберегает меня… Блять! Над ней издеваются, а она боится за меня. Никогда ни одна женщина не боялась за меня, а тут непривычное гадкое чувство сбивает с ног.
Как я докатился до этого?
Но мне нужно время, чтобы всё исправить. И нужен кислород, чтобы не сорваться.
Я смотрю в его сторону, но не фокусируюсь и слежу за своим дыханием, чтобы привести его в порядок. А он всё говорит и говорит, и сжимает ее в хозяйских тисках, которые я мог бы переломать за мгновение. Если бы дело было лишь в тупой физической силе, я бы уже прекратил ее мучения. Я сильнее его и обучен специальным приемам, у Дмитрия нет ни шанса в обычной мужской драке, но у него есть кое-что важнее.
У него намного больше денег.
Власти.
— И добавил последний балл, когда поимел, — именно власть позволяет ему произносить непозволительные слова.
Он называет ее шлюхой и намекает на измену или что-то близкое. Мне плевать, что он взял за повод и что он несет, обвиняя ее, потому что я знаю, какая она на самом деле, лучше него. Дима же то слеп, то пьян, откуда ему знать, какой счастливый билет он вытянул. Он не видит женщину, которая ему досталась.
Я все же лезу вперед и пытаюсь его остановить. Получаю его внимание, отвлекая от нее, и продолжаю говорить только, чтобы он смотрел на меня.
— Ладно, к черту! — бросает он с пренебрежением и толкает девушку прочь. — Пошли бухать.
Это скверно.
Но это лучше.
Я не вспоминаю о командировке, из которой только что вернулся, и о завтрашней рабочей смене, и иду за боссом. Он проводит меня через огромную гостиную и подходит к барной стойке, где стоит бутылка, с которой он начал.
— Что ты пьешь? — бросает Дима, перегибаясь через стойку и зацепляя другую бутылку.
— Виски пойдет, — я киваю на его выбор и подвигаю стул.
— Думаешь, что я подонок? — неожиданно бросает он и коротко смеется. — Со стороны так выглядит?
Он выставляет руку в сторону, показывая, что я могу молчать, а не фальшивить с ответом подчиненного. Он не отрывает мутного взгляда от стойки и с трудом попадает по квадратным стаканам.
— Когда-нибудь бил женщину? — Дмитрий отпихивает мой стакан в сторону и следит, как я беру его в руку.
— Нет.
— Даже пощечина?
— Даже пощечина.
Я отхлебываю, но все же делаю следом пару жадных глотков, ища на дне болеутоляющее.
— Так везло с бабами? — в его голосе сквозит сомнение, словно он впервые видит мужика, который не поднимал руку на женщину. — Или они тебя так боятся?
Он усмехается, а я киваю.
— Боятся.
— Научишь? — тут же отзывается Дима. — У меня ни хера не получается! Видел ее? Делай, что хочешь, будет стоять с гордой рожей и терпеть. Мне иногда кажется, что она вообще неживая.
Он вливает в себя очередную дозу и толкает теперь свой стакан ко мне, чтобы я повторил, как бармен.
— Сдохла, сука, — добавляет он и вновь гадко смеется, натягивая мои нервы. — Только сперва меня убила…
Он шумно выдыхает, а потом ударяет по столешнице плашмя, проигрывая лютой злости, что обжигает даже меня. Я отодвигаю его стакан еще дальше, чтобы он не разбил его.
— Все бабы стервы, приятель, — произносит Дима как тост. — Их слова и чистые мордашки ничего не стоят. Я у своей даже первый был… Хотя сейчас сильно сомневаюсь, я пьян был, и может это она меня убедила.
Наш разговор всего на полвыдоха лучше того, что происходило в холле.
— Набила себе цену, — хотя нет тут никакого разговора, он изливает свою душу, принимая меня за бармена с каждой секундой сильнее. — Не верю я, что она целкой была. Знаешь, где я ее выцепил? В “12”! Там все дорогие шлюхи города раньше тусовались, папиков себе искали.