— Нужно проветрить, — иду к окну и открываю его настежь.
А когда возвращаюсь назад, хочу пройти мимо, оставив ее, но вместо этого падаю на другой край и растягиваюсь во весь рост. Я вымотался и мысли ворочаются с трудом. И я гоню их прочь, там слова жены и наше прошлое.
Хотя накрывает потихоньку. Крадется холодком…
— Скажи хоть что-нибудь, — отзывается Ольга.
Она лежит ко мне спиной и не двигается. Это делаю я, подтягиваю себя вплотную к ней и крепко обнимаю, подгибая под себя и смыкая ладони у нее на животе. Она не сопротивляется, но аккуратно отворачивает лицо, будто боится, что я начну целовать ее.
— Я привык думать, что ты грязная шлюха, — говорю как есть. — Это не вырвешь сразу. Но я хочу верить тебе.
— Не надо, Дима, — она ловит мою ладонь, которая поднимается чуть выше. — Пожалуйста.
— Я противен тебе?
— Я не знаю…
— Как можно не знать? Что ты чувствуешь сейчас? Тебя тошнит от моих прикосновений?
— Мне трудно, — она говорит слишком тихо, и я разворачиваю ее в руках, заглядывая в лицо. — Дима… Мы можем поговорить потом?
— Ты когда-нибудь изменяла мне? — зажимаю ее подбородок между пальцами, чтобы не дать вновь отвернуться. — Трахалась с другим?
— Нет, Дима. Никогда.
Я вглядываюсь в нее и вновь хочу верить. Блядство! Я сейчас готов поверить в любую херню! Я вижу ее, как прежде, как пелена падает с глаз и я вспоминаю, как сумасшедше любил ее и хотел сделать самой счастливой.
Моя. Я взял ее первым и сделал своей. Мечтал о ней.
А теперь? Она может не отвечать, я вижу, что ей тошно в моих руках. До судороги.
Выпускаю ее из рук и резко встаю с кровати. Мне нужно на выход, подальше от нее, потому что я ни черта не контролирую и не знаю, как отреагирую в следующую секунду. И мне нужно что-то сломать… Раскрошить на мелкие куски!
Сука!
Она не врала? Не изменяла? Да?!
Ничего не заслужила…
Всё сам. Собственными руками.
Столько лет!
Я просыпаюсь от звонкого шума и вижу, что вернулся на первый этаж. Смотрю на пол и запоздало понимаю, что на автомате сорвал первую попавшуюся полку. Перебил какое-то стекло.
Мало.
Со всей мощи вбиваю в стенку кулак, а потом проваливаюсь в слепой раж, и наношу удар за ударом, без передышки. Бью и бью, пока не слышу ее встревоженный голос.
ОЛЬГА
Он разбил руки в кровь. Изувечил.
Дима отшатывается от меня, когда я подхожу ближе, и следом обессилено скатывается вниз. Он практически падает на пол и спиной прижимается к стенке, часто дышит и бросает руки на колени. Выставляет их перед собой, а с них стекают тягучие алые капли.
— Лед не нужен, — кидает он ледяным тоном. — Ничего не нужно.
— Хорошо, — я рефлекторно киваю, чтобы он не подумал, что я собираюсь спорить.
Но уйти не могу. Опускаюсь на колени рядом с ним и стараюсь угадать его мысли. Он выглядит загнанным и обозленным, жгучим штормом по лицу гуляет черная тень и заставляет его то и дело кривиться. Пару мгновений Дима даже не замечает, что я совсем близко, а когда поднимает на меня глаза, замирает и болезненно выдыхает.
— Почему ты здесь? — спрашивает он.
— Что?
— Какого хера ты здесь?! Я не звал тебя, не тащил…
Он хочет ещё что-то добавить, но сбивается и не находит подходящего слова. Оно ускользает от него, и Дима машинально сжимает кулаки.
— Не надо, — не могу промолчать, ведь видно, что ему по-настоящему больно. — Не делай так.
Я осторожно протягиваю к нему ладонь и касаюсь запястья. Простое легкое прикосновение, чтобы отвлечь.
— Ты не обязана, — тут же отзывается Дима. — Иди.
Я поднимаюсь на ноги и правда ухожу, поворачиваю к столовой и иду к холодильнику. Всё-таки достаю пачку льда и возвращаюсь к мужу, который не пошевелился ни на миллиметр. Он проваливается глубоко в свои мысли и не реагирует на мои манипуляции первые мгновения. Только кривится, когда я прикладываю лёд и легонько нажимаю, чтобы пачка не упала.
Я сижу напротив него и держу лёд, чувствую его заострённый взгляд на моем лице.
— Ты мог повредить руки, лучше позвонить Рудову, пусть…
— Не хочу никого видеть.
— Дима, это не шутки.
— От переломов не умирают. Это я точно знаю.
Да, он ломался много раз. Буйное прошлое, в котором были уличные драки, спортивные состязания и криминальные разборки. На его массивном теле полно шрамов, которые я заучила как дорожную карту. Знаю каждый поворот и изгиб, первое время не понимала, как он вообще остался жив. Может, поэтому у меня никогда не получалось его презирать всем сердцем. Бояться, да, но ненависти всегда мешало понимание через какую мясорубку в своей жизни он прошёл.
Он очерствел и стал жестоким, пока пробивался наверх. И выучился четко делить людей на своих и чужих. Для первых все, вторых в утиль. А я попала в разрез, не туда, не сюда. Он не смог выбросить меня из жизни или вообще пристрелить, как предателя, но и простить никак.
Дима живет в мире, где никто никого не прощает. И надо каждую секунду держать удар, иначе съедят.
— У меня есть сын, — неожиданно произносит он на выдохе. — Ему пять лет уже, живет с матерью в другом городе.
— Я знаю, Дима.
Он с легкой усмешкой кивает и на мгновение прикрывает глаза.
— Она мне никто, была любовницей недолго, чтобы ребенка сделать. Я выбрал ее для этого, когда понял, что с тобой не заведу… не смогу. Купил дом и перевез их туда.
Обычная история. У мужчин с достатком Димы почти всегда две-три семьи, об этом не задумываешься, но очень быстро узнаешь, когда попадаешь в их мир. Он устроен именно так. Точка.
— Как зовут мальчика? — спрашиваю.
— Андрей.
— Красивое имя, — я отворачиваюсь, не в силах спрятать эмоции по-другому, странный разговор чиркает по нутру и задевает глубоко спрятанный от самой себя нерв. — Я всегда боялась, что ты захочешь ребенка…
— Боялась, что отберу?
— Да или что-то в этом роде… Боялась давать тебе такую власть надо мной.
— Я монстр, да? — Дима усмехается ярче и на грани здорового.
На мгновение проступает его фирменное гадкое веселье, которое обжигало меня столько раз, но сейчас он насмехается над собой, а не мной. И почему-то от этого не легче.
Он же не чужой… В любом случае. Нас связывает столько всего, что тесно в груди и каждая секунда наедине с ним колет пальцы странным напряжением. Я ведь знаю его, как ни один другой человек. Если Дима кому-то и открывался, то мне.
— Ты бываешь им, — я смотрю ему в глаза и говорю, как есть. — И даже сейчас я смотрю на тебя и думаю, а вдруг опять, вдруг вернется…
— Нет, — Дима уверенно качает головой, — не вернется.
Он резковато разворачивает ладони и перехватывает пачку льда. Следом отбрасывает ее в сторону и сжимает мой локоть, подтягивая меня к себе. Я за мгновение оказываюсь в его осторожных объятиях и утыкаюсь лицом в шелковую рубашку. Дима медленно проводит пальцами по спине, выкручивая реальность наизнанку. Я не понимаю, что происходит и не знаю, что делать с собственным телом.
Я не хочу чувствовать другого мужчину. Не Пашу. Но из далеких дней поднимаются счастливые воспоминания, когда Дима был также нежен и трепетен. Я успела забыть и зачеркнуть их… Он сто лет не был таким со мной.
— Ты напряжена, — отзывается Дима и дает мне чуть отстраниться. — Ольга?
— Я не могу так. Я знаю, ты мой муж, но мне не по себе от твоих прикосновений.
Я обхватываю его руку и увожу ее прочь с моего тела, после чего отодвигаюсь подальше. Дима внимательно следит за моими жестами и ничего не делает, хотя хмурится. И с трудом сдерживает хозяйскую натуру.
Дима все-таки разрешает мне позвонить Рудову, который выполняет роль нашего семейного доктора, и уже через двадцать минут тот появляется на пороге. С высоким помощником и массивным мужчиной из охраны мужа. Последний, видимо, набился в попутчики, чтобы поговорить с боссом. Я ловлю его прохладный взгляд и пытаюсь поймать следом его настроение.
Я ведь не знаю, что с Пашей и что происходило на лестничной площадке после того, как Дима меня забрал. Но охранник смотрит на меня обычным взглядом подчиненного, и мне становится спокойнее.
— Что с моим водителем? — я решаюсь на прямой вопрос и указываю мужчине на кресло, чтобы он не ждал на ногах. — Вряд ли доктор управится быстро, там не одна царапина.
Рудов увел Диму в ванную комнату на первом этаже и послал своего помощника за второй сумкой в машину.
— С Пашей? — охранник собирает морщины на лбу и опускается в предложенное кресло, широко расставив ноги. — Наверное, домой поехал.
— То есть никаких приказов на его счет не было?
— Нет…
Я боялась, что Дима что-то написал или сказал в трубку, пока я не видела. Ведь Паша ослушался его приказа и попытался вывезти меня, в чем признался моему мужу в подъезде. Он звучал убедительно и сумел подать скверную выходку, как что-то само разумеющееся, да и репутация Паши подсказывает, что он мог так поступить. Спрятать и укрыть слабую женщину.
Просто слабую… необязательно любимую.
И потом он несколько лет рядом, работает на меня и сопровождает почти каждый день. Я не чужая ему в любом случае.
Я собираю эти доводы, чтобы дышать ровнее. Дима не должен заподозрить, Паша поступил как достойный мужчина, пусть как мой приятель, но не любовник. Пусть думает так, только так.
Это логично. Нужно самой в это поверить…
Глубоко внутри я все-таки жду нового прилива. Отчетливо вижу перемену Димы, но боюсь поверить, что это надолго. Не хочу жестоко обманываться и оказаться неготовой, когда его вновь накроет. И я вздрагиваю всем телом, когда слышу голос мужа. Дима зовет меня, и я машинально киваю охраннику, зачем-то извиняясь, что мне придется отлучиться и оставить его одного, и иду в ванную.
— Ольга, вот я подготовил лекарства, — Рудов ловит меня у дверей и показывает на столик, где разложил упаковки.
Он подробно рассказывает, что и когда надо будет дать мужу. Я киваю, запоминаю и попутно думаю, что Дима запретил присылать сюда медсестру или кого-нибудь из персонала. Он действительно не хочет никого видеть и только неутихающая боль заставила вызвать врача.