Тонкая игла вошла в сердце Артема и пребольно уколола. Он, конечно, понимал, что рано или поздно с Кронштадтом придется расставаться, вернее не с Кронштадтом, чего уж таить от самого себя, а с нежной и недоступной Варварой Петровной. Артем не разговаривал с ней почти год, а видел мельком, случайно сталкиваясь в санчасти.
Он не мог не замечать, как вспыхивал румянец на ее щеках, как сверкали глаза и как она, шурша платьем, немедленно пускалась в бегство. Это не был румянец раздражения или гнева, а глаза сверкали не от обиды; взоры Варвары Петровны говорили ему лучше всяких слов: он ей люб, он близок ее сердцу.
Но поговорить никак не получалось. Артем все надеялся, что в один из дней ему удастся ее остановить и тогда… И что тогда? Рассказать о своих чувствах он никогда не решится. Если и удастся затеять разговор, он почти наверняка промямлит несколько обыкновенных фраз.
«Но вдруг!», «А если?» – эти обороты речи питали его сердце, подогревая надежду и взращивая иллюзии. И вот теперь все прекращалось окончательно и бесповоротно. Вернуться в Кронштадт по своей воле он не мог, да и кто пустит его в закрытую крепость без специального предписания? А служба, которой он теперь был подчинен от подошв ботинок до ленточек бескозырки, вела его к другому морю, за тысячи километров от Варвары Петровны. И ничем и никак невозможно было преодолеть бездонную пропасть этой разлуки.
Утром он улучил момент и отправился в санчасть. Сестра Маша при виде Артема нахмурилась.
– Что тебе нужно, матрос Шапиро?
– Маша, – хриплым от волнения голосом произнес Артем. – Пожалуйста, мне нужно повидать Варвару Петровну.
– Ты плохо себя чувствуешь? Тебя послали на медосмотр?
– Нет, чувствую себя хорошо.
– Ну и слава Богу! – воскликнула Маша. – Не хватало только заболеть перед дорогой.
– Машенька, я по личному делу. Помоги.
– Вот что, матрос Аарон Шапиро, – сменила тон Маша. – Нет у тебя никаких личных дел с Варварой Петровной. Нет и быть не может. Возвращайся в казарму и продолжай сборы.
– Машенька, помоги! Не могу уехать, не поговорив.
В его голосе звучала столь неподдельная мука, что Маша мгновенно переменилась.
– Знаю, что ты ей хочешь сказать, Тема. И она знает. Только ни к чему это все. Не пара вы. Никаким боком не пара. Для твоей же пользы совет хочу дать.
Маша подошла совсем близко к Артему и заглянула в глаза.
– К своим иди. Отыщи хорошую девушку, еврейку. Ты славный парень, действительно славный, найдешь свое счастье. А Варвару Петровну забудь, ты и сам настрадался, и ее измучил. Иди, Тема, иди с Богом.
Она повернула его и легонько толкнула в спину. Артем, совершенно одуревший от услышанного, молча повиновался.
До Севастополя добирались почти неделю. Два вагона школы водолазов, третьего класса для личного состава и товарный со снаряжением, прицепляли к разным составам, везли несколько часов до очередной станции и снова отцепляли, оставляя подолгу ожидать на запасных путях. И все эти бесконечные часы вынужденного безделья Артем перебирал в памяти разговор с Машей.
Значит, он не ошибался! Варвара Петровна, Варенька, к нему неравнодушна. И самое главное, поняла, какие чувства он питает к ней. Видимо, она это не раз обсуждала со своей подружкой. Неважно, что она решила сторониться его, сегодня надумала одно, завтра повернет по-иному.
Маша, конечно же, немедленно ей рассказала о его визите в санчасть. Она, несомненно, поняла, с чем он приходил, а это значит, что теперь и Вареньке обо всем известно. То есть – тут он закрывал глаза и сжимал зубы от восторга, любви и горечи – объяснение состоялось: не обменявшись ни словом, они признались друг другу в любви!
А теперь поезд с каждой минутой уносит его все дальше и дальше, и кто знает, удастся ли ему вернуться в Кронштадт? А если удастся, будет ли Варенька относиться к нему по-прежнему? Скорее всего нет, ведь женское сердце переменчиво… Не зря сказали еврейские мудрецы: женщины легко меняют свое мнение.
За окнами вагона бесконечно тянулась Россия. Моросил дождик, ветер гнал облака, они висели так низко, что смешивались с паровозным дымом. Мокрые луга сменялись растрепанными пшеничными полями, чередуемыми мрачными от ненастья рощами. Иногда пробегали нахохлившиеся деревеньки с почерневшими от времени и сырости деревянными церквушками. Оловянный воздух грусти удивительно совпадал с настроением Артема, и оттого, что сама природа отвечала ему взаимностью, уныние овладевало им все больше и больше.
Из тоскливых дум его вырвал голос Митяя.
– Эй, Темка, кончай по докторше сохнуть, мы тут стол втихаря накрыли, присоединяйся.
Артем вздрогнул. Тайное, скрываемое ото всех и даже от самого себя, вдруг стало явным, да еще в таком грубом виде!
– Какая еще докторша, с чего ты взял?! – напустился он на Базыку.
– С чего? – усмехнулся тот. – Ты себя не видел, когда Варвара Петровна в санчасть входила. Сначала краснел, потом бледнел, потом сиял, как начищенная пряжка от ремня.
– Я?! – задохнулся от удивления Артем.
– Нет, я! – засмеялся Митяй. – Весь отряд об этом знает. Что мы тут – дети малые? Присаживайся к нам, давай отметим поездку в южные моря.
На лавке уже сидели Прилепа и Шоронов. Шоронов, воровато оглянувшись, достал из-под лавки штоф, быстро разлил по стаканам и спрятал обратно.
– Поехали, хлопцы!
Закусывали вареной картошкой, оставшейся от обеда, хлебом с солью и крупно нарезанным луком.
– Бабу двумя вещами держать надо, – произнес, отхрустев луковицей, Базыка. – Вот этим, – он сжал свой увесистый кулак и покрутил над лавкой, – и вот этим, – разжав кулак, он указал пальцем на свою промежность. – Вот язык, который они понимают.
– Что, бить? – удивился Артем.
В еврейской общине Чернобыля случались супружеские потасовки, редко, но случались. И, как правило, жена била мужа.
– Конечно! – подтвердил Базыка. – Ну, не по всамделишному, в малую силу, чтобы знала, кто в доме хозяин.
Пока Артем изумленно крутил головой, Андрей Прилепа спросил:
– А что, Митяй, дядька Василь мамку твою тоже охаживал?
– Редко, но случалось, – степенно ответил Митяй. – Думаю, слегка поколачивал, ради острастки, и то несильно. Во всяком случае, самые сладкие стоны по ночам из их комнаты доносились именно после этого.
– А я так думаю, – встрял Шоронов, – мужик, он создан, чтобы брать, а баба, чтобы давать. Если баба будет давать с удовольствием, то и брать ее будут с таким же удовольствием. Хочешь жить счастливо, дура, раздвигай ноги с радостью. Вот вам и весь секрет успешной семейной жизни!
Он расхохотался, обнажив крупные, лошадиные зубы.
– Я думаю, Тема, ничего у тебя с докторшей не получится, – сказал Базыка. – Она из благородных, для нее все мы черная кость, хоть и православные, русские. А ты к тому еще еврей, значит, совсем оторви да брось.
– Она просто мыслями думает, – добавил Андрей.
– А разве можно по-другому думать? – удивился Артем.
– Чужими мыслями, – уточнил Андрей. – Дамочка она образованная, нахваталась в университетах слов и мыслей. Вот как что-то ей понять надо, так попервой на ум заемные мысли и приходят. В общем, не видит она ни людей живых, ни случаи жизненные, а только мысли свои и больше ничего… Да ладно с ней, с докторшей, – решительно сменил он тему, – Темка все равно с нею больше не свидится, чевой зазря голову морочить? Вас в Севастополе оставляют, я слышал?
– Да, – важно подтвердил Базыка.
– За такое стоит выпить, – вмешался Шоронов. – Ну-ка, хлопцы, подставляйте стаканы.
– Хорошо вам, – мечтательно произнес он, одним глотком влив в себя водку. – Тёплое море, южное солнце…. А нам что светит? Обратно на Балтику, мерзнуть в ледяной водичке, а то к черту на рога во Владивосток или в Петропавловск. Туда, говорят, две недели на поезде добираться.
– Ну, Митяю, поди, бабка Мария с небес ворожит, – усмехнулся Андрей. – Она ведь из Крыма, вот внучку и выкраивает местечко потеплее.
– Митяй, а где твоя бабушка жила? – спросил Артем.
– Не знаю, – отозвался Базыка. – Она не любила про Крым рассказывать. Для нее жизнь началась после замужества. Новая жизнь. Старую не хотела вспоминать.
– Наверное, сильно обиделась на свою семью, – заметил Андрей. – Еще бы, когда любимые братики по наущению отца и матери нож на тебя точат! Трудно не обидеться!
– Не желаю говорить об этом, – мотнул головой Митяй. – Не желаю! Мы едем в красивый южный город, давайте думать о хорошем и радоваться жизни!
Глава IVПод водой и на горах
На третий день, во время одной из долгих стоянок, весь личный состав школы выстроили перед вагонами вдоль железнодорожного полотна.
– Водолазы! – начал фон Шульц. – Мы с вами едем в Севастополь, город славы российского флота. В Севастопольской бухте в далеком 1854 году, во время Крымской войны, были затоплены корабли черноморской эскадры. Деревянные суда положили на грунт для защиты от надвигающейся армады неприятеля. За прошедшие пятьдесят лет корпуса частично сгнили, частично погрузились в грунт и для стальных килей современных судов опасности не представляют. И тем не менее!
Фон Шульц сделал паузу и прошелся вдоль строя, рассматривая лица своих воспитанников. Судя по выражениям лиц, его слушали внимательно и с почтением.
– На верфях Николаева, – продолжил фон Шульц, – идет строительство трех огромных линкоров, настоящих дредноутов. Первый из них, «Императрица Мария», прибудет в Севастополь довольно скоро. Его вступление в строй коренным образом изменит оперативно-тактическую обстановку во всем Черноморском бассейне. Это огромный корабль с артиллерийским вооружением невероятной мощи и, разумеется, большой осадкой. Конечно, такая махина в случае столкновения просто раскрошит остатки затопленных кораблей. Но береженого Бог бережет, поэтому нам поручено внимательно осмотреть дно и уничтожить все способное помешать движению дредноутов. Средняя глубина бухты шесть с половиной сажени