Они пили кофе, озирая видневшуюся вдали синюю полосу Мертвого моря, впадающий в него зеленоватый Иордан, особенно красивый на фоне розовых Моавитских гор.
Обед пришлось ожидать долго. Еду для них специально заказали в единственном в Иерихоне еврейском санатории доктора Файнберга. Белла настояла на этом еще в Тель-Авиве.
– Если бы ты видел состояние арабских кухонь, – восклицала она, широко раскрывая глаза от ужаса, – ты бы не прикоснулся ни к одному приготовленному там блюду.
Артем быстро понял, что для его жены гигиена – это не дисциплина, которую она изучила и собирается преподавать, а религия. Белла говорила о чистоте со страстью истинно верующего человека. И как-то так получалось, что разговор, начатый на какую угодно тему, всегда сводился к восторженному восхвалению гигиены.
Судя по всему, Белла решила начать супружескую жизнь с обращения Артема в свою веру. Он не сопротивлялся, его вполне устраивали стремление к чистоте и порядку. Правда, не на уровне поклонения.
– Красота и чистота нераздельны, – благоговейно провозглашала Белла. – Я бы даже сказала, что чистота и есть красота. Люди любят грязь, привычны к ней и давно перестали замечать. Человек должен дважды в день, утром и вечером, обтираться холодной водой, желательно с головы до ног или хотя бы до пояса. Мы должны чистить себя и шлифовать, подобно тому, как ювелир шлифует алмаз. И тогда наши духовные качества засияют настоящим светом.
Белла ласково улыбалась, и от ее улыбки у Артема обрывалось сердце. Его красавица-жена просто не понимала, не ведала, сколько горестных и сладких воспоминаний всплывали в памяти при виде улыбки, так похожей и не похожей на улыбку другой девушки. Они обе соединились для него в одно целое, Варя жила в теле Беллы, смотрела на него ее глазами, улыбалась ее улыбкой, и Артем был готов согласиться с чем угодно, лишь бы слушать не прерываясь этот голос и глядеть в эти глаза.
И он кивал, и ласково улыбался в ответ, и брал в свою руку ее нежную ладошку, осторожно перебирая тонкие пальчики.
– Грязь физическая угнетает тело, – продолжала Белла, поощренная согласием мужа. – Угнетенное тело влияет на душу, и та тоже начинает ощущать себя грязной. А дальше – подобное притягивает подобное. Душа, которой кажется, будто она нечиста, начинает тянуться к духовной нечистоте и грешить. Наше главное правило звучит так: в чистом теле – чистая душа. Мы должны брать пример с кошек, они постоянно умываются. Поэтому и такие живучие! Не зря говорят, что у кошки девять жизней. И это следствие чистоты и гигиены!
– Но, милая, – робко возражал Артем. – Это поговорка русского простонародья. В наших книгах ничего похожего не написано.
– В каждом народе кроется своя мудрость. Почему не позаимствовать, коль у нас такой нет?
Вместо ответа Артем прижимал ее к себе и покрывал поцелуями.
Поздно принесенный обед превратился в ужин. Мягкий ветерок приносил звуки засыпающего городка, лай собак и ароматы вечерних булок. Луна осветила горы, в ее свете они напоминали груды огромной, беспорядочно брошенной одежды. Крупные звезды холодно мигали над головой – те же самые звезды, что светили еще Йегошуа бин Нуну. Покой и умиротворение царили в Иерихоне, наполняя сердца тишиной. Сумрачный, заполошный Яффо казался отсюда сборищем сумасшедших.
Говорить не хотелось. Они долго сидели на балконе, взявшись за руки и слушая, как где-то за городом воют шакалы.
«Был бы я так счастлив и спокоен с Варей?» – спрашивал себя Артем и боялся продолжать, зная, каким будет ответ.
С утра они отправились к источнику Элиши. Сначала дорога пролегала через банановые плантации, затем пошли оливковые деревья. Вместо заборов были высажены кактусы, увитые мимозами. Желтые цветы, разогретые утренним солнцем, наполняли воздух острым ароматом. Дорога заняла чуть меньше часа, и каждый шаг, каждый вдох казались неповторимым блаженством.
Вода в роднике была холодной и вкусной. От нее ломило зубы и перехватывало дыхание. Хорошенько напившись, они двинулись обратно.
Солнце пригревало все сильней и сильней. Белла уже начала жалеть, что не взяла шляпу с большими полями, как внезапно поднявшийся ветер принес пухлые облака и закрыл солнце. Спустя четверть часа облака превратились в тучи, а на подходе к гостинице начал накрапывать дождик. Они едва успели забежать внутрь, как дождик превратился в дождь, а затем в ливень.
– Это ненадолго, – утешила их горничная, которая вчера приносила обед на балкон. – После полудня развиднеется, а ужин снова можно будет подать на балкон.
Горничная была некрасива, в ней смешались африканская и арабская кровь, и каждая составляющая не украсила другую, а подавила. Волосы она, по обычаю иерихонских женщин, красила хной в рыжий цвет и в результате походила на рыжеволосую обезьянку с доброй морщинистой мордочкой.
– Да-да, – подтвердил Али, стоявший возле двери в гостиницу и со скучающим видом рассматривавший поливаемую дождем площадку перед гостиницей. На площадке мокли столы и стулья, которые он то ли не успел, то ли поленился убрать. Капли дождя расшибались о столешницы в мелкие брызги.
Они вернулись в свой номер. Дождь шумел не переставая. Белла водила ногтем указательного пальца по запотевшему оконному стеклу, составляя странные узоры. Артем послушал, как скрипит стекло, взял книжку и прилег на кровать, подложив под голову обе подушки.
Лейзер, не утративший надежды вернуть сына к скрупулезному выполнению религиозных обрядов, постоянно подсовывал ему книги, казавшиеся ему интересными. Артем послушно их просматривал, сам не понимая, почему в нем проснулся интерес к духовным текстам. В юности его больше привлекали практические дела, которые можно было делать руками. В бондарной мастерской рядом с кадушками он чувствовал себя на месте, а из синагоги хотелось убежать. Но на Святой земле что-то в нем переменилось.
«А может, это благодаря женитьбе, – думал он. – Белла не только впустила меня в райский сад наслаждений, но подарила цельность души».
Белла легла рядом и сразу заснула. Артем боялся пошевелиться, чтобы не разбудить жену, и даже страницы переворачивал в несколько приемов.
Вдруг из книги выпал аккуратно сложенный пополам листок бумаги. Артем опустил книгу на грудь, развернул листок и сразу узнал почерк отца.
Слово мир – «олам» – происходит от слова «элем» – сокрытие. Бог создал мир, который скрывает Его существование. И хочет, чтобы мы Его в нем отыскали. Это и есть наша работа.
Тяжел пожизненный труд, на который обречена душа человеческая. Ведь мир ежесекундно заявляет о своем существовании, а Бога мы находим только в книжках. И если достаются несколько минут счастья совпадения, мир мстит. Жестко и больно. Но что поделать, для такой работы наши души и попали в это пекло.
В каббале написано, что Бог оставил этот мир. Некоторые каббалисты объясняют, будто Он вышел из него и только подсматривает в окна. Это ошибка. Он сделал так, что нам, людям, кажется, будто Его нет в нашем мире.
Артем уронил листок и принялся размышлять. Подумать было о чем. Он принялся просеивать все события своей жизни через новое сито. Главная незадача состояла в том, что многие из них можно было трактовать разным образом, и он не знал, на какой из трактовок остановиться.
Прошел час, а может два. Белла проснулась. Подошла к окну, протерла стекло полотенцем. Серая пелена скрывала и Моавитские горы, и сады Иерихона.
– Смотри! – вдруг воскликнула Белла. – Щенок. Вон там, под столом.
Артем поднялся с кровати и, с трудом передвигая ноги, затекшие от неподвижности, подошел к жене.
На площадке перед гостиницей, под одним из неубранных столов, прятался щенок. Он свернулся в клубок, старясь найти место, куда не доставали капли.
– Бедный, весь промок! – воскликнула Белла. – Я спущусь, возьму его сюда.
– Я с тобой, – сказал Артем.
– Зачем? Сама справлюсь.
– Ты промокнешь до нитки. Смотри, как льет!
– Ну и что?! – Белла радостно улыбнулась. – Знаешь, я в Париже все время забывала зонтик, а дождь там налетает неожиданно. Наверное, сто раз промокала насквозь, меня подруги по курсу называли кошкой под дождем. Тогда я на себя сердилась, а сейчас вспоминаю и думаю, какое это было счастье! Дай мне еще раз побывать в Париже.
– Ну иди, – улыбнулся Артем. – А я пока приготовлю полотенце для твоего щенка.
Она спустилась в пустой зал. Метрдотель Али по-прежнему стоял у приоткрытой двери, глядя на лужи, покрывающие площадку перед входом. Дождь лил еще сильнее.
Она обогнула Али, вышла наружу и уже приготовилась ощутить холодные струи, как вдруг сзади щелкнуло, и над ее головой раскрылся большой черный зонт.
Белла обернулась. Горничная стояла рядом с ней, держа в руке зонт.
– Вы же промокнете насквозь, – сказала она.
– Тут был щенок, – сказала Белла, указывая на столы. – Маленький такой, совсем мокрый. Я хочу его забрать.
– А, это от собачки повара, – сказала горничная. – Он хотел его утопить, но Али заступился.
– Я хочу его забрать, – повторила Белла.
– Забирайте. Вон он, сидит под столом.
Они прошли по дорожке, усыпанной блестящим от воды гравием, Белла вытащила маленький мокрый комочек и прижала к груди. Щенок благодарно пискнул и стал тыкаться носом в ее руку.
– Он постоянно лезет куда не надо, мешает. Все только обрадуются, если вы его заберете, – сказала горничная.
Артем спал, прикрыв лицо книгой. Услышав, как отворилась дверь, он сел и несколько секунд недоуменно таращил глаза.
– Ну что, принесла щенка? – спросил он, очнувшись.
– Да вот же он, – Белла положила ему на колени мокрый комочек. – Правда, премиленький?
Артем взял с кровати большое полотенце и несколько раз завернул в него щенка, оставив снаружи мордочку с торчащими ушами.
– Уши у него треугольные, как ументаши, – сказал он.
– Так назовем его Аманом? – засмеялась Белла.
– Нет, зачем. Пусть будет Пур.
– Пур, Пурёныш, – Белла почесала щенка за ухом.