Полгода назад купец исчез. Перестал приходить в синагогу, и в Яффо тоже никто его не видел. Пропал еврей из виду. Может, по делам торговым за море поехал, или перебрался в другой город, или мало ли что еще.
Позавчера явился. С лица сник, фигурой опал – половина от прежнего осталась. «Болел?» – спрашиваю. «Нет, – отвечает, – развелся». Я внутренне ахаю, но вида не подаю. Всякое в жизни бывает. А он дальше меня огорошивает. Парохет, мол, в синагоге висит, с нашими именами? «Висит, – отвечаю, – куда ей деться?» А он продолжает: «Не хочу я больше быть рядом с бывшей женой, ни в жизни, ни на парохет. Отдай ее мне, я спорю имя благоверной и верну обратно». – «Да разве можно подарки отбирать? – спрашиваю. – Ты же парохет жене подарил на день свадьбы, она ей принадлежит. Ей и распоряжаться». – «Во-первых, – отвечает купец, – по нашим законам, все подарки жене принадлежат ее мужу. В том числе его собственные. А во-вторых, ей до парохет никакого дела нет. Она, если хочешь знать, законы наши спустя рукава соблюдала. И даже не рукава, а стыдно даже сказать что. Вечно опаздывала зажигать субботние свечи, а иногда вообще забывала зажечь. А про все остальное… – тут он махнул рукой и скривился, словно муха ему в рот залетела. – В общем, – говорит, – отдай парохет». – «А я, – ему отвечаю, – в законах не силен. И словам твоим не верю, мало ли чего бывшие супруги друг на друга после развода наговаривают. Тут без раввина не обойтись. Путь он решает, имеешь ли ты право спарывать имя бывшей жены или нет».
– Ну, так и обратись к раввину, – ответил Лейзер.
– Я бы обратился, только наш рав Кук сейчас в отъезде и будет нескоро. А этот сумасшедший прям как с ножом к горлу пристал – отдай ему парохет. Может, ты поможешь? Ты человек ученый, знаешь, в каких книгах ответы искать.
– Я не помогу, – отказался Лейзер. – Но со мной по соседству живет раввин Шая. Могу спросить у него.
– Спроси у раввина Шаи, – согласился габай. – Только прямо сегодня.
Вернувшись домой, Лейзер спросил жену, как ему увидеть раввина.
– Маловероятно, – ответила Двора-Лея. – После ужина он сидит в своем кабинете и занимается.
– А ты попроси ребецн, пусть рав Шая примет меня в виде исключения. Дело срочное.
– Срочное? – усомнилась Двора-Лея. – Знаю я твои срочные дела.
– Ты можешь хоть что-нибудь сделать, не залезая под шкуру? Просто пойти и сделать?
– Ладно, – махнула рукой Двора-Лея, почувствовав себя всесильным служкой большого раввина. Она вдруг подумала, что ее Лейзер многие годы занимал эту должность при ребе Шломо Бенционе и заслужил, чтобы к нему относились с подобающим уважением.
В кабинете раввина Шаи густо пахло сухими яблоками. Лейзер невольно огляделся, но никаких яблок не было и в помине. Кроме большого стола, кресла и стула, в комнате находились только три больших шкафа, плотно заставленных книгами. Дверцы шкафов с большими стеклами походили на окна, смотрящие в таинственный сумрак корешков с золотым тиснением.
«Наверное, так пахнут старые святые книги», – подумал Лейзер и, подойдя к столу, начал рассказывать о причине своего внезапного визита.
Раввин слушал, в такт словам покачивая высокой черной ермолкой, венчавшей корону седых волос. Когда рассказ закончился, раввин еще с минуту молчал, продолжая покачивать головой, и Лейзер понял, что он вовсе не прислушивается к ритму его слов, а кивает какой-то своей внутренней мелодии.
– Значит, – нарушил тишину рав Шая, – купец не хочет, чтобы его имя было вышито на парохет вместе с именем его бывшей жены.
– Да, – подтвердил Лейзер, – не хочет.
– Тогда пусть спорет с парохет свое имя, – сказал раввин и перевел взгляд на лежащую перед ним книгу.
Лейзер простоял в кабинете еще несколько минут, словно прислушиваясь к лишь ему слышимой речи, затем повернулся и вышел.
– От это мудрец! – восхитилась Двора-Лея, выслушав раввинское постановление. – Нет, наша ребецн не пошла бы замуж лишь бы за кого! Понятно, что она выбрала достойного человека, мудрого и благородного.
Следующим утром Лейзер после молитвы пришел в дом рава Шаи. Молча, не спрашивая разрешения, взял два стула, большой раскладной зонт и сумку с провизией, приготовленную ребецн. Та не удивилась и, не задав Лейзеру ни одного вопроса, постучала в дверь кабинета. Раввин вышел, держа в руках несколько книг, ласково кивнул Лейзеру и отправился по своему постоянному маршруту на берег моря. Лейзер шел следом. С этого дня на протяжении многих лет он не расставался с раввином ни на один день.
Прошло несколько месяцев. Лето навалилось на Тель-Авив жаркой и влажной грудью. Однажды утром Артем проснулся от странных сдавленных звуков. Подняв голову, он увидел жену, которую безудержно рвало в тазик.
– Милая, что случилось? – он вскочил с кровати и подбежал к Белле. – Тебе нужна помощь?
Она прикрыла рот полотенцем и подняла на него светящиеся от счастья глаза.
Вскоре их дом наполнился новыми хлопотами. Фрида и Двора-Лея с нерастраченным жаром материнства принялись готовиться к рождению внука. В том, что будет мальчик, они не сомневались ни одной секунды. Впрочем, нашитые распашонки и пеленки с тем же успехом могли пригодиться и для девочки. Но о такой возможности предпочитали не думать, не говорить.
В гимназии Белла успела отработать всего несколько месяцев до завершения учебного года. О том, чтобы в сентябре ей снова войти в класс, мать и свекровь даже слушать не хотели.
– Тебе рожать в ноябре-декабре, – говорила Фрида. – Надо прежде всего думать о здоровье ребенка, а не об успеваемости и оценках.
– Первый год посидишь дома, – подхватывала Двора-Лея, – а потом, если все будет хорошо, а оно обязательно так и будет, выйдешь на работу.
Поначалу Белла сопротивлялась. Мысль о том, что придется провести целый год без уроков о гигиене, угнетала. Зуд учить и воспитывать не оставлял ее ни на минуту. Она уже успела излить на домашних первый пыл своего красноречия и теперь остро нуждалась в новых слушателях. Стоит ли говорить, что Эстер-Бейле была просто создана для преподавательской деятельности. Но постепенно увещевания взяли свое, она привыкла к мысли о том, что следующий год проведет дома. Привыкла и смирилась, а смирившись, принялась готовить себя и окружение к предстоящему материнству. Приятной частью этих хлопот стал пошив новых платьев, ведь скоро живот не позволит ей носить старые.
– Почему ты пропадаешь у портнихи целыми днями? – удивлялся Артем. – Сколько платьев она шьет – пять, десять?
– Два, – кротко отвечала Белла. – Кроме того, мы разговариваем. Нам есть что обсудить.
Незадолго до осенних праздников Артем, вернувшись домой после работы, застал жену в расстроенных чувствах.
– Почему ты грустишь, солнце мое? Опять тошнит?
– Да нет, ерунда, в общем. Сломался каблук у моих парижских туфель. Они очень удобные, нет ничего лучше для работы в классе. Я ведь полдня провожу на ногах, и обувь хорошая очень важна.
– Давай отнесу их в починку.
– В починку? – презрительно хмыкнула Белла. – Разве умеют наши ломакины чинить парижскую модельную обувь? Солдатские сапоги да сандалии с деревянной подошвой – вот на что они способны.
– Ну почему? Я видел на Бустрос вывеску, мастер из одесского Пассажа. Может, ему доверим?
– Мастер? – скривилась Белла. – Из одесского Пассажа? А в Жмеринке нет пассажа? И в нем тоже небось мастера сидят…
– Про Жмеринку не знаю, не бывал в ней ни разу, – серьезно ответил Артем. – Так отнести?
– Неси, – тяжело вздохнула Белла. – Все равно делать с ними уже нечего.
На следующий день Артем постучался в будку мастера из одесского Пассажа. Мастер оказался чернявым мужчиной чуть старше Артема и на его фоне неприлично щуплым. Однако, судя по рукам, торчащим из засученных до плеч рукавов, и обнаженной шее, – крепким и жилистым.
Вместо ответа на приветствие он промычал что-то нечленораздельное. Его мелкие, но ловкие зубы сжимали целую пригоршню сапожных гвоздиков. Мастер брал их по одному и двумя ударами вколачивал в подметку распятого на сапожной лапе ботинка. Быстро расправившись с ботинком, он стащил его с лапы, оглядел и, довольно хмыкнув, отложил в сторону. Затем выплюнул в ладонь гвоздики и поздоровался.
– Вот, каблук сломался, – сказал Артем, протягивая мастеру туфли. – Сумеешь починить?
Тот взял туфли, повертел в руках и положил перед собой на верстак.
– Эка невидаль! Конечно, сумею. Хочешь подождать или завтра зайдешь?
Артем вздрогнул. Голос сапожника он где-то уже слышал. Артем попробовал вспомнить, но не сумел. В отличие от голоса, лицо сапожника было совершенно незнакомым.
– Ты с чего оторопел? – удивился сапожник.
– А что, прямо на месте и починишь? – схитрил Артем, делая вид, будто удивлен таким предложением.
– Конечно на месте. Вот на этом самом, – сапожник улыбнулся и хлопнул ладонью по верстаку. – А ты садись вот на скамеечку, чай у меня свежий, только что заварил. Пей себе, а я займусь каблуком.
Артем сел на низкую скамейку, налил чаю в синюю чашку с золотым ободком и стал наблюдать за мастером. Работал тот ловко и быстро, инструменты словно перелетали из руки в руку.
– А чай у тебя хорош, – похвалил Артем, отхлебнув глоток. – Крепкий, ароматный, как надо чай.
– Тут фокус в том, – польщенный похвалой, принялся объяснять сапожник, – чтобы чайничек с заваркой не передержать на пару. – Как самовар закипит, дать натянуть немного и снимать. Иначе самолучший чай веником пахнет.
– Наука, – одобрил Артем и сделал еще глоток.
– Откудова будешь? – спросил сапожник.
– Та из Чернобыля.
– Знакомые места. Неподалеку от вас, в Чернигове, моего дружка повесили.
– Повесили? – Артем поперхнулся чаем. – За что?
– Подорвал предводителя Черниговского дворянства. По ошибке, не туда бомбу бросил. Хотел в губернатора, но перепутал кареты.
– Так ты тоже из боевиков?
– Ну, можно сказать. А почему тоже? Неужели и ты из наших?