Сьюзан покачала головой.
– Сегодня, когда мы встречались на твоем перерыве, я не успела тебе сказать. Мне кажется, Питер Бергманн хотел остаться в гостинице еще на одну ночь. Я предполагаю, что некто или нечто вынудило его уехать раньше, чем он планировал.
– Откуда такие мысли?
– В его кармане было найдено сорок евро, помнишь?
– Помнить детали – моя работа.
– Так вот, ночь в отеле стоит именно сорок евро. Думаешь, это совпадение?
– Не знаю. Вполне вероятно. Но моя служба научила меня: если в деле слишком много совпадений, их нельзя игнорировать.
– Так и не игнорируй.
– Хорошо, предположим, ты права и он хотел прожить там еще немного. Что, по-твоему, это нам дает?
– Это означает, что у него был план. Понимаешь, есть разница, был у человека план или нет. Если Питер Бергманн просто проезжал Слайго и, остановившись тут, скоропостижно скончался, это одна история. А вот если он ехал сюда целенаправленно, то нам лишь нужно определить это. Какова цель его визита? Может, есть люди, которых он планировал увидеть, а быть может, и увидел. Мы ведь ничего о нем не знаем.
– Я думаю, мы и не должны знать…
– Что ты имеешь в виду?
– Сьюзан, – он положил ладонь на ее руку и пристально посмотрел в глаза. – Это дело подходит к концу. Питер Бергманн скоро будет похоронен на городском кладбище.
– Как кто? Под номером, как Джон Доу?
– Ну почему же, – Ирвин склонил голову набок. – У него есть имя. По крайней мере, то, под которым он жил свои последние дни. Другого у нас нет.
– Но как…
– Мы не можем держать человека в морге вечность. Тело нуждается в покое, и этот мужчина, кем бы он ни был, заслуживает упокоения, как любой другой человек с именем.
– Да, конечно. Это правильно. Но разве вы не планируете и дальше вести розыск?
– Планируем, но в штатном режиме. Мы сделали все, что могли: подключили Интерпол, разослали ДНК, зубную карту, фотографии. Все безрезультатно. Даже черное уведомление, на которое мы делали основную ставку, осталось без ответа. Мы прошерстили все существующие базы пропавших и прибывших в страну. Но мы не можем прыгнуть выше головы.
– Но осталось так много вопросов, нельзя бросать это дело!
– Мы его не бросаем. Вот только есть и другие, Сьюзан. В данный момент мы расследуем одно и готовимся к тому, что полетят большие головы. Есть понятие приоритета.
– Я все поняла, – буркнула Сьюзан.
– Давай не будем говорить в этот вечер о таких сложных вещах. Я сейчас принесу рагу. Я очень старался, и мне хотелось, чтобы ты оценила мои усилия. – Он отодвинул стул и пошел в сторону кухни, оставив Сьюзан возмущенно пыхтеть от досады в одиночестве.
Она оглядывала пространство гостиной, тщетно пытаясь найти следы хоть каких-то семейных связей Ирвина. Но каминная полка, в обычном доме заставленная открытками и фотографиями, была девственно пуста. На столике у дивана лежал только пульт от телевизора и потрепанный спортивный журнал. Холодный, расчетливый работяга. Бесчувственный чурбан. Хочет отмахнуться от нераскрытого дела как от назойливой мухи. Как просто – не раскрыли, надо списать в долгий ящик. Она фыркнула. В тот же момент Ирвин вошел в комнату, неся блюдо с ягненком и овощами. Аромат по комнате разлился дивный, и Сьюзан почувствовала, как ее желудок сделал почти акробатический переворот.
Когда порция рагу оказалась на ее тарелке, Сьюзан набросилась на еду, словно не ела три дня. Она проглотила ее в одно мгновение, почти не ощутив вкуса, и виновато уставилась на Ирвина.
– Принимаю это как комплимент, – довольно улыбнулся он.
– Очень вкусно. Правда. Обычно я не ужинаю. Но у тебя настоящий талант, – искренне поразилась Сьюзан, ощущая, как во рту расцветает божественное послевкусие мяса с вином.
– Ну хотя бы на несколько минут ты забыла о Питере Бергманне. Я не силен в психологии, но даже моих познаний хватает, чтобы понять, что тобой правит не простой интерес. Есть особая причина для такой вовлеченности? Поделись со мной.
Сьюзан замялась. Ухватив один локон, принялась накручивать его на палец:
– Сама не сразу поняла… Вот только, к моему несчастью, многолетние встречи с психологом научили меня самоанализу. Я не буду обманывать ни тебя, ни себя. Думаю, это как-то связано с моим отцом. Он погиб в океане много лет назад. Его тело так и не было найдено. Я помню день, когда видела его в последний раз. По небу бежали веселые облачка, океан был совершенно спокоен, ничто не предвещало трагедии. А потом… Даже обломков лодки не осталось. Ничего не уцелело или не нашли, не знаю. Как бы то ни было, нам пришлось хоронить гроб с его одеждой, без тела. Стоять над ним, произносить траурные речи, зная, что внутри никого нет. Я редко хожу на его могилу, не вижу в этом смысла. Сидеть рядом с надгробным камнем, под которым пустота…
– Я помню эту историю… Я не знал, что это твой отец. Мне очень жаль. Но почему его не нашли?
– Он никому не сказал, в каком периметре будет рыбачить. Опытные моряки не делятся координатами, чтобы никто не мог присвоить их улов. Поэтому никто не знал, где конкретно мой отец был в момент, когда произошло несчастье. Мы до сих пор не знаем, как он погиб.
– Как бы то ни было, это страшная трагедия.
– Когда я еще была маленькая и мир казался мне бескрайним, я часто представляла, как отца прибило к какому-нибудь отдаленному берегу, где он и остался жить, среди туземцев или каких-нибудь маленьких человечков, как Гулливер у лилипутов. Разумеется, с годами эта сказка покинула мое воображение. На ее место пришло холодное осознание: моего отца больше нет в живых. Более того, его тело осталось в океане, его съели рыбы. Рыбы, которые, по нелепой иронии, были нашим ужином почти каждый день, – она горько хмыкнула.
– И ты пытаешься…
– Да, я пытаюсь. Стараюсь вернуть имя этому человеку, Питеру Бергманну, потому что представляю, что где-то ждут его дети, жена и внуки. Он не мог появиться из ниоткуда. Я уверена, что где-то есть люди, которым он дорог. Да ты посмотри на него, – она схватила телефон и открыла фотографию. – Это лицо, такое смиренное. Это не лицо негодяя, преступника или человека, который скрывается от налогов. Видно, что он был порядочным гражданином своей страны, семьянином, был кому-то дорог. А вы хотите вот так взять и закопать его, и просто забыть?
– Для нас это обычное расследование. Каких десятки каждый год. А вот ты слишком погрузилась в него. Это моя вина. Мне вообще не стоило втягивать тебя.
– Только потому, что я принимаю его слишком близко к сердцу? Я бы хотела, чтобы, случись что, кто-то отнесся ко мне так же.
– Но ты не даешь возможности, – тихо сказал Ирвин. – Ты никому не позволяешь приблизиться к тебе.
Он коснулся ее руки, но она инстинктивно отдернула ее и недоверчиво посмотрела на сержанта.
– Хорошо. Я не хотел говорить тебе, но, видимо, без этого не обойтись, – Ирвин выдохнул, а Сьюзан уставилась на него, ловя каждое слово. – Дело Питера Бергманна переквалифицировано с несчастного случая на дело о самоубийстве. И именно поэтому оно будет приостановлено.
– Что? – прошептала Сьюзан, не веря своим ушам и чувствуя, как возмущение растет в ней, подобно надвигающемуся шторму. – Ты сказал, самоубийство?
– Почему тебя это так удивляет? – изумился Ирвин, подтянув подбородок. – Все указывает на это. Питер Бергманн не утонул, об этом говорят его чистые легкие. Он был тяжело болен, но не скончался от коллапса органов. Это странно, но все же. Смотри сама, Сьюзан, не злись, просто послушай. Он методично избавлялся от своих вещей, разбрасывая их по всему городу, чтобы никто не мог обнаружить его следы. Он назвался другим именем, чтобы не омрачать своей смертью семью, если она была у него. Он выбрал место для последнего поступка – акта принесения себя в жертву, он смирился перед неизбежным. Ему оставалось всего пара недель, не больше, а дальше все случилось бы ровно так же – он бы умер. Но умер в мучениях, в неизвестности, там, где он, возможно, не хотел бы оказаться. В какой-нибудь больнице или в автобусе, либо в туалете автовокзала.
Сьюзан молча слушала, лицо ее не выражало никаких эмоций.
– Ты слушаешь?
– Да, да, – рассеянно кивнула она, не поднимая головы, разглядывая узоры, оставшиеся на тарелке от соуса. – Так официальной версией признано самоубийство?
– Да.
– Но как? Самоубийство… каким образом? Яд, он вскрыл себе вены, что именно? Какого рода самоубийство?
– Э-э… Кхм, – прокашлялся Ирвин. – Коронер не уверен. Официальным посмертным заключением является сердечный приступ.
– Сердечный приступ как причина самоубийства?
– Похоже, что так.
– Похоже, вы совсем не знакомы с логикой. Как, скажи на милость, можно вызвать сердечный приступ, не вводя себе в кровь никаких препаратов? А ведь токсикологический анализ чист, ты сам сказал. То есть он выписался из гостиницы, а потом поехал на пляж, дождался заката, зная, что вечером у него обязательно случится сердечный приступ? Удивительное владение собственным телом.
– Ты будешь удивлена, но такое возможно. Мы расследовали пару дел о незаконном получении страховки. Так вот, некоторые пациенты…
– Да плевать мне на них, – махнула рукой Сьюзан. – Мы говорим сейчас о конкретном человеке. Питер Бергманн вызвал сердечный приступ на берегу океана, какой бред! Ну ладно… А перед этим скрыл свою личность, избавился от вещей, наврал про адрес.
– Кое-что не сходится, но в целом так и есть. Мы думаем, что он отправился на побережье, а потом каким-то способом вызвал или дождался сердечного приступа и вошел в воду. Но не знал, что после полуночи здесь сильные приливы. Вода просто вынесла его обратно. Думаю, он не рассчитывал на это. Скорее всего, он хотел, чтобы после него остались лишь его вещи, которые никто не смог бы опознать, так как он предварительно срезал все бирки.
– Как ловко ты все свел к единому знаменателю. Даже и не придерешься.
– Мы не можем копаться в несоответствиях вечность, как я уже сказал. Пора двигаться вперед. И я хочу, чтобы ты приняла это положение вещей и тоже… остановилась. Прости, но я думаю, что хватит.