– Предположения ведут к новым версиям. Постойте, что же вы предлагаете, не углубляться в детали?
– Отнюдь. Просто я вижу больше пользы в том, чтобы обыскать прибрежную зону, например, или закоулки Россес-Пойнт на предмет обнаружения личных вещей неизвестного. Или опросить бездомных, которые, возможно, нашли эту или одну из других сумок и оставили себе для собственного пользования. Предлагаю работать не с тем, чего у нас нет, а с тем, что у нас имеется. У нас нет сумок Питера Бергманна, зато есть одежда, которая была на нем.
– И говоря об одежде, мы говорим: «Песочный человек»[13]… – раздался вкрадчивый голос, принадлежавший парню во всем зеленом, по всей видимости, ярому патриоту.
– Это моя шутка, Кент, – зыркнул на него Алан, погрызывая кончик ручки.
– Да брось, эта аллегория нам всем пришлась по душе. Песочный человек – как легко представить, не так ли? – обратился парень к Сьюзан. – А все почему? Потому что его одежда, когда ее достают из коробки, где хранятся вещи невостребованных мертвецов… С его одежды осыпаются песчинки. Они осыпаются снова и снова, падают на дно коробки, на пол камеры хранения, этот песок остается на руках полицейских, ему нет конца. Словно Питер Бергманн все еще с нами, словно в каждой песчинке заключена его частичка. И даже если ты пойдешь на пляж Россес-Пойнт, сядешь на песок, возьмешь его в руки, он будет сыпаться, словно сам Питер Бергманн говорит с тобой…
– Хватит, Кент. Тебя заносит. Мы тут не сценарий пишем, – махнула на него рукой Аманда и уже мягче обратилась к Сьюзан: – Да, так и есть. Кое-кто из полиции поделился своими наблюдениями, и они произвели на нас очень сильное впечатление.
– Это всего лишь песок… Но я вас понимаю, – согласилась Сьюзан. – У меня было подобное чувство, когда сержант Дэли делился со мной протоколом посмертного осмотра. Я подумала о том, что знаю так много об этом мужчине, о состоянии его здоровья, о цвете глаз и волос, о том, какие болезни он перенес в прошлом. Я знаю, что у него не было ни одной татуировки, но зато был шрам от удаления аппендикса. Знаю, на какой стадии находилась его смертельная болезнь, результаты токсикологического анализа, группу крови и размер обуви. Все это очень личные данные, которых мы не помним порой даже о близких. Все это я знаю о Питере Бергманне. Но я не знаю его имени.
– Да, это невероятно. И поэтому мы все собираемся здесь. Питер Бергманн умел загадывать загадки, в этом ему нет равных. Однако мы отвлеклись, и если у нас нет версий по поводу сумок, на которых бы все сошлись, то можно переходить к следующим пунктам нашего протокола? Отлично. Тогда версия с нападением.
– Сегодня вы другая. Да, я чувствую это. Ваше тело более спокойное. А вы сами чувствуете какие-то изменения после наших сеансов?
– Да, пожалуй. Впервые за долгое время я смогла сходить на могилу к отцу. Но изменение не в этом. Не только в этом, я хочу сказать. Впервые за долгое время у меня не было ощущения, что его там нет. Возможно, все дело в той странной женщине, которую я встретила, не знаю, но я сумела почувствовать его присутствие.
– Вас наполнило это ощущение?
– Это было лишь осознание, я дала себе возможность поверить в то, что мой отец умер, несмотря на то что его тела нет в могиле.
– А как вы относились к его смерти до этого?
– Сначала представляла, что его лодку прибило к далеким берегам, где он и поселился. Потом долгое время считала, что он покончил жизнь самоубийством. Я не могла и не хотела поверить в то, что он, будучи опытным моряком, мог погибнуть в океане.
– Эта мысль успокаивала вас, что вполне нормально. Людям свойственна подмена фактов для собственного успокоения. Что ж, давайте приступим. Закройте глаза и постарайтесь почувствовать каждую клеточку вашего тела. Представьте, что вы состоите из миллиарда маленьких фрагментов, вы должны как бы разделиться на множество кусочков, но не забывать, что каждый из них носит ваше имя. Каждый фрагмент – это и есть вы, Сьюзан, постарайтесь увидеть это. А теперь попытайтесь подвигаться, перемещайтесь от одного фрагмента к другому, будьте в одном, затем в другом, захватывайте несколько за раз. Не важно, как вы будете двигаться среди них, главное, чтобы при этом не теряли собственной сущности, самосознания. Сделайте это, я жду. Получилось?
– Да.
– Замечательно. Теперь, когда вас как цельной структуры не существует, позвольте этим фрагментам жить своей жизнью. Вы можете оставаться в них, а можете смотреть на их движение со стороны. Где вы оказались, Сьюзан?
– Я снова на пляже. Все эти фрагменты, они вокруг меня. Это песок. Они стали песком. Каждый кусочек – это песчинка.
– Какой он на ощупь, по ощущениям?
– Мокрый холодный песок, к нему совсем не хочется прикасаться.
– Почему?
– Мне неприятно.
– Постарайтесь понять причину этой неприязни.
– Потому что на этом песке лежит мужчина, я вижу его. Его лицо так близко, он не может дышать из-за меня… я не даю ему дышать. Его жизнь кончена. Все кончено.
– Это не так, Сьюзан. Сейчас от физических и логических действий вы переходите в область потустороннего и метафорического. Я призываю вас скорее чувствами, интуицией, нежели сознанием, подумать об этом человеке. Он был чем-то значим для вас?
– Он мне чужой, я не знаю этого человека, никогда не встречала.
– Вы уверены, Сьюзан?
– Наши пути никогда не пересекались.
– Сейчас просто слушайте мой голос. Есть теория, которая гласит, что каждый человек потенциально несет в себе всю свою жизнь, от рождения до смерти. Он носитель всех событий, которые произошли и произойдут с ним. Попробую пояснить. Мы видим ребенка, ну, скажем, десяти лет. У него небольшой опыт, скорее всего, многого из того, что мы с вами знаем, он не поймет просто в силу своего возраста. Но если мы встретим его спустя тридцать-сорок лет, все будет по-другому. И вот здесь будьте внимательны, Сьюзан. Посмотрите на такого ребенка как на потенциального взрослого. Его время – оно с ним, он носит в себе все будущие открытия одним лишь фактом своего существования, он претендует на них. Он имеет вполне осязаемое право на владение и проживание всех событий, которые не только произошли с ним в прошлом, за его короткую жизнь, но и произойдут в будущем, какими бы эти события ни были, они в нем заложены.
– Что это значит?
– Это значит, что человек, которого вы видите и который так беспокоит вас, – это некто, встреченный на вашем пути в тот самый период его жизни. Я повторю – его жизни. Но вы могли встречаться с ним раньше или встретить его позже – или никогда не встретить. Этот человек – потенциально глубокий старик и несмышленый младенец, он кто угодно на протяжении долгого пути, который расстелила перед ним начертанная судьбой жизнь. Ваши пути пересеклись именно в этой точке, но это не значит, что вы должны смотреть на вашу встречу лишь с одной позиции. Позвольте себе обман зрения, если потребуется, но я призываю вас смотреть на это глубже и шире.
– Я не понимаю, что вы хотите сказать.
– Вернемся к моменту, когда вы оказались на пляже. Вспомните, что вы испытали, увидев Питера Бергманна на песке, лежащим лицом вниз.
– Я испытала ужас.
– Но почему, ведь, по вашим словам, вы не знакомы? Разве можно испытывать ужас от того, что погиб тот, кого вы не знали лично?
– Естественно.
– Не буду спорить. Но вы сейчас находитесь в событии, которое наложило на вас отпечаток. Вы видите все вокруг, но по-настоящему открыть вас может не само событие как таковое, а тысяча потенциально других, которые, возможно, не случились, но могли. Отвернитесь от этой суматошной точки, отмотайте время если не на несколько лет, то хотя бы на несколько месяцев назад, вспомните, как именно вы попали на этот пляж.
– Я еду в тумане. Вокруг ничего не видно. Радио слишком громко играет, я делаю звук тише.
– Попытайтесь услышать голос этого мужчины. Что он вам говорит?
– Его голос? Я не знаю, как он звучит.
– Попытайтесь представить. Он может быть каким угодно.
– Не слышу, я ничего не слышу!
– Не злитесь, Сьюзан. Попытайтесь снова.
– Останься.
– Что вы сказали?
– Мне кажется, я слышу это слово. «Останься». Но я не знаю, что оно означает.
– Запомните это слово, возможно, оно чем-то важно для вас. Вы сказали, что поехали на пляж в ночь, когда погиб этот неизвестный… Вы очень убедительны в своих словах. Но мы с вами знаем, что слова подобны поверхности воды, в них отражается лишь то, что мы показываем. Покажите мне иную Сьюзан, более честную, более доверчивую и смелую. Откройтесь правде, без нее мы не сдвинемся с мертвой точки.
– Что вы хотите?..
– Вы утверждаете, что были на пляже в ночь гибели девятерых моряков и утром, когда полиция нашла неизвестного – по имени Питер Бергманн. Вы оказались невольной свидетельницей, по какому-то недоразумению заснув в собственной машине. Это ваши слова, я ничего не добавила от себя? Хорошо. А теперь подумайте еще раз, Сьюзан. И глубоко вдохните, прежде чем вы мне ответите: что вы делали на пляже на самом деле?
XXI
Сьюзан заехала в полицейский участок поздним вечером в надежде, что застанет сержанта. Это была крайняя мера, потому что Ирвин не отвечал на звонки уже пару дней. Она сделала вывод, что он был занят новым громким расследованием, которое ему поручили, и просто не находит времени на разговоры. «А может, он не хочет видеть меня?» – кольнула догадка, но Сьюзан отогнала ее.
Ее мысли от долгого перемешивания в голове загустели настолько, что Сьюзан больше не могла смотреть на дело Питера Бергманна как прежде. Не осталось никакой легкости в подходе, никакой объективности. Она была слишком… в нем. Слишком поглощена, а это первый шаг к предвзятости. Нельзя вынести правильное суждение, будучи внутри ситуации настолько, насколько она себе позволила. Пора сделать шаг назад. Пора отпрянуть и дать событиям идти так, как предусмотрено судьбой.