– Все прошло хорошо, – неуверенно начала Сьюзан, устраиваясь за столом, пока мать хлопотала с чайником и заваркой. Киллиан умостился на соседний стул, прихватив пачку чипсов. – Ну мне так показалось, по крайней мере. Я боялась, что наш визит обернется кошмаром, нелегко услышать такие новости о том, кого любишь, но Ани, так зовут его жену, отнеслась к известию с удивительным спокойствием. Она сказала, что Вольфганг часто отлучался из дома. Судя по всему, она ожидала чего-то подобного, в семье знали, что он тяжело болен, поэтому никакой трагедии не вышло, и я очень этому рада.
– А какая она, эта Ани?
– Очень спокойная. У нее приятное лицо, но мне думается, что у них с мужем не было таких уж близких отношений. Словно два человека, которые уважают друг друга, просто жили рядом, непохожие, но все же сроднившиеся с годами. Она показалась мне более понятной, что ли. Такая, знаешь, крепко стоящая на ногах женщина, тогда как Питер Бергм… черт, Вольфганг, он… Как не от мира сего. Весь его облик, походка, то, как он держался… Ани рассказала, что он даже не обращался к врачам, но будучи ученым, не мог не понимать, что умирает.
– Надо же, как причудлива жизнь. Еще несколько месяцев назад это был неизвестный, одинокий мужчина, а теперь! У него есть семья, его настоящая жизнь. Вы справились, узнали его настоящее имя, ведь ты так этого хотела!
– Угу, – буркнула Сьюзан.
– Ты разве не довольна, дочка?
– Довольна… Вроде бы. Но кое-что не складывается, – в ее голосе просквозило отчаяние.
– Что конкретно? – вклинился Киллиан, хрустя закуской и с интересом разглядывая Сьюзан, словно видел ее впервые. Впрочем, нет, в его глазах была гордость за мать, и именно это для Сьюзан было новым.
– Да в общем-то многое. Мне все еще непонятно, зачем он приехал в Ирландию. Его жена не имеет об этом никакого понятия. Она утверждает, что по роду своей деятельности, а он был биологом-полевиком, он мог приехать сюда за образцами каких-то растений…
– Что ж, это вполне логично.
– Еще не понимаю, для чего ему понадобилось срезать этикетки, зачем нужно было представляться чужим именем, почему он назвал вымышленный адрес, да еще и венский, и кому он отправлял те пять писем?
– Да, ты права, странностей много. Но часто самые сложные на первый взгляд вещи имеют вполне логичное объяснение.
– Ну да, например, я узнала, почему он назвался именно Питером Бергманном. Это имя одного ученого, которым он восхищался. Но почему он это сделал? Что не так с его собственным именем и зачем нужно было скрывать его?
– Не мучай себя, дочка. Самое главное, что теперь родные знают о нем и его могила не будет покинута. А хочешь, я расскажу тебе о своих новостях? Меня как фотографа-любителя номинировали на премию одной дублинской газеты. Представляешь?
– Ого! Это замечательно, поздравляю, а с какой работой?
– С фотографией Питера Бергманна! Ее столько раз печатали, что мой вклад сочли социально-значимым. Между прочим, снимок есть в последнем выпуске, я как раз читала эту статью. Погоди, сейчас принесу газету. – Астор пошла в гостиную и вскоре вернулась и протянула Сьюзан черно-белый разворот. Девушка уставилась на фотографию, чувствуя, как от усталости ее клонит в сон. Перед глазами все мельтешило, но она усилием воли заставила себя внимательно рассмотреть детали.
– Да, этот снимок не зря стал знаменитым. Его лицо, этот странный, отрешенный взгляд, силуэт, который я смогу узнать даже во сне, – она провела пальцем по бумаге. – И даже здесь, на пляже… С собой уже нет ни одной из тех сумок. Но ехал-то он в Россес-Пойнт с ними. Мама, ну подумай сама, даже если все так, как сказала его жена, и он просто прибыл сюда по работе – куда он мог деть сумки, да и для чего нужно было от них избавляться, если там лежали все его личные вещи, ноутбук? А голубой пакет? Он прибыл на пляж и с ним тоже, об этом сказал водитель автобуса, на котором он туда ехал. Но на фото и его уже нет!
– Да, ты права.
– Нет, здесь есть что-то еще. Во всем этом деле есть какая-то важная деталь, которую я пока не выяснила. Погоди, а это что? – Сьюзан приблизила газету к глазам, стараясь рассмотреть разбитую на пиксели картинку. – Часы! – воскликнула она. – Часы, которые были найдены у него в кармане. Здесь они на его руке. То есть они не сломаны и ремешок не поврежден, как я думала раньше. Нет, видимо, он снял их самостоятельно.
– Но зачем?
– Вот именно!
– Возможно, ему было тяжело носить их. Это я так, размышляю… Он же был болен, дочка, к тому же рак – это такое заболевание, при котором поступки человека могут стать нелогичными, нетипичными. Больным мешает все лишнее, кожа истончается. Моя соседка, Кэтрин, не могла даже спать в белье, пока проходила химиотерапию, сильно натирали швы. А тут – последняя стадия.
– Да, наверное.
– А как Ирвин?
– Ты все-таки спросила, – смущенно отозвалась Сьюзан и покосилась на сына. Тот понял ее без слов и, скомкав пакет от чипсов, вскинул ладони:
– Понял, понял, удаляюсь!
Сьюзан дождалась, пока стихнут шаги на лестнице, и тогда женщины переместились в гостиную, где неслышно бормотал телевизор, она призналась:
– Мы провели вместе ночь. Кажется, теперь мы пара.
– Моя дорогая, это лучший выбор, который ты могла сделать!
– В общем-то так оно и было. Я сама сделала первый шаг.
– Как всегда и грозилась.
– Точно. Он очень ласковый…
– И надежный, не забывай о том, что женщине нужна в первую очередь поддержка.
Сьюзан смущенно кивнула, слушая щебетание матери. А она тем временем переключилась:
– Да, между прочим, говоря о поддержке… По поводу амнистии по статусу дезертиров… Мне удалось сделать пару звонков, как ты просила. Бывшие коллеги меня не забыли, и мы тепло пообщались. Это было очень приятно, но еще приятнее то, что, кажется, мой звонок сработал как катализатор. Правительство будто ждало знака, чтобы начать работу по этому забытому… недоразумению, у меня нет другого слова.
– О, правда? Это здорово, мам. Но надо бы поторопиться, мистер О’Фаррелл совсем старенький, он может попросту не дожить до окончания всей бумажной волокиты.
– Я держу руку на пульсе, не волнуйся. Так значит, ты и Ирвин… Ну надо же! Даг очень расстроится.
– Даг? Почему ты о нем вдруг вспомнила?
– Ну, мне кажется, он неравнодушен к тебе, к тому же он заходил, пока ты была в отъезде, хотел справиться, не нужна ли какая помощь с окнами или забором после пожара.
– Что ж, я никогда не давала ему поводов думать обо мне иначе чем о коллеге. К тому же Ирвин сам все починит. – Сьюзан зевнула и, взяв пульт, принялась перебирать каналы, пролистав спорт, музыку и пропустив все развлекательные, из-за громких звуков. Как вдруг на экране возникло знакомое лицо, и она остановилась.
Сержант Ирвин стоял перед камерой и что-то обстоятельно рассказывал. «Как же ему идет полицейская форма», – в который раз поразилась Сьюзан и сделала звук погромче.
– Мы планируем накрыть организованную сеть, ведущую незаконную деятельность, связанную с переправкой образцов препаратов фармацевтическим компаниям. Уже сегодня известны имена основных фигурантов дела: Экри Мур – вице-президент компании «Айриш Соверен», Мак Уилсон – глава здравоохранительного концерна «Ноланз»…
– Так вот чем он занимался последнее время, – присвистнула Сьюзан, – вот то громкое дело, о котором он рассказывал! Подпольная сеть промышленного шпионажа у нас здесь, в Слайго, представляешь, мама? Теперь даже странно, как он еще нашел время слетать со мной в Берлин. Погоди, – запнулась Сьюзан, узнав еще одного человека на экране, – а это кто, разве не твой…
Сьюзан повернула голову и осеклась, увидев выражение лица матери.
– Да, – бледнея, прошептала Астор, – это Дуглас.
Сьюзан надеялась, что ее возвращение останется незамеченным. Но дело Питера Бергманна приобрело такой резонанс, что этой мечте просто не суждено было сбыться. Телефон разрывался звонками с незнакомых номеров, почтовый ящик пестрел приглашениями на интервью. Ирвин посоветовал ей сменить номер телефона, чтобы остановить безумный поток любопытствующих и желающих сделать хорошие тиражи своим изданиям. Но если сам Ирвин и мог отделаться от репортеров и просто интересующихся благодаря пресс-службе Гарда Шихана и своему статусу, то Сьюзан оказалась беззащитной. Журналисты где-то раздобыли ее фотографию, и она видела свое лицо практически во всех новостных пабликах в интернете, и почти в каждой городской газете можно было найти заметку с упоминанием ее имени.
В конце концов она в резкой форме отказала всем жаждущим, кроме клуба Питера Бергманна, который, к ее удивлению, не только не прекратил свою деятельность, а, напротив, увеличил обороты.
Аманда позвонила Сьюзан через три дня после ее возвращения из Германии. Голос в трубке звенел торжеством, которое женщина, соблюдая рамки приличия, пыталась пригасить. Аманда, подбирая самые веские аргументы, умоляла Сьюзан почтить присутствием очередную встречу клуба, заявив наконец, что они просто не могут остаться в стороне от всех подробностей того, как разрешилось это дело. «Мы понимаем, что вас сейчас атакуют все кому не лень, но, может, вы найдете возможность…» – Аманда не знала, что не было нужды проявлять такую настойчивость, ведь Сьюзан и сама хотела увидеться. Только предложила встретиться в дневное время, памятуя о неудобном расположении на окраине города.
Несмотря на будний день, в комнате присутствовали не только все участники, что были там в ее прошлый визит, но и совсем новые лица. Клуб разросся в ее отсутствие, и Сьюзан не знала, расценивать это как добрый знак или нет. Она в подробностях пересказала детали своей поездки, опустив, однако, сомнения по поводу истинной завершенности данного дела. Это дело действительно заслуживало того, чтобы побыстрее подойти к финалу. Нельзя вечно тревожить память усопших, Ирвин прав. И именно этой линии она держалась, отвечая на вопросы присутствующих. Когда она уже заканчивала свою речь, дверь тихонько скрипнула, и Сьюзан с изумлением узнала Тильду – жену рыбака, который выудил ее из-под перевернутой лодки в день шторма, разыгравшегося на берегу Россес-Пойнт. Женщина, не привлекая ничьего внимания, проскользнула на свободный стул, из чего Сьюзан сделала вывод, что она была здесь не впервые.