— Тебе это что-нибудь говорит? — спросила Шивон. — Ну-ка, первое, что пришло в голову!..
— Бомбардировщик! — выпалил Грант. — Только нам это вряд ли подходит. Кроме того, Б-4 — это такой формат бумаги. Если память мне не изменяет, то двести пятьдесят на триста пятьдесят три миллиметра, но это вряд ли… Да и листок этот явно меньше. Наконец, сокращение «Б-4» используется в чат-форумах и обозначает «перед» или «раньше».
— Бомбардировщик — это Б-2, — наставительно сказала Шивон и задумалась. — Перед тем как красный зверь взойдет на гору… — нараспев продекламировала она, импровизируя на ходу. — Н-да, если Сфинкс ударится в поэзию, нам придется совсем худо. Интересно, это не из Библии?…
— Что, если Б-4 — это часть какого-то адреса? — предположил Грант.
— Или… координат? А?…
Грант посмотрел на нее.
— Как на карте?
— Как на карте.
— Да, но на какой?!
— Возможно, мы сможем ответить, когда узнаем, на какую гору поднялся красный зверь. Кстати, что это такое — красный зверь? Медведь?
— Медведей мы в полицейской школе не проходили, — серьезно заметил Грант. — Есть, кажется, красный волк, но у нас они не водятся. Скорее это… лев.
— Но львов у нас тоже… — Она осеклась. — Лев есть на гербе!
— Если б только на гербе, это было бы полбеды. — Грант огорченно покрутил головой. — Насколько я знаю, «Красный лев» — самое распространенное в стране название пабов. Их у нас около шестисот, причем большинство, вероятно, в наших краях, поскольку до четырнадцатого века красный лев служил геральдическим символом Шотландии.
— Паб «Красный лев», стоящий на горе, — один из шести сотен — как раз подходящая задачка для двух эдинбургских полицейских, — пригорюнилась Шивон. — Разумеется, если начать с Эдинбурга и окрестностей, то, возможно…
— Мне почему-то кажется, что это не паб, — твердо сказал Грант. — Ведь в предыдущей загадке был ресторан. Вряд ли Сфинкс настолько примитивен, чтобы ограничиться предприятиями общественного питания. Нет, я пока не знаю, что это за «красный зверь», но ведь есть же интернет; на худой конец, можно и в библиотеку заглянуть.
— Или в книжный магазин. Рядом с библиотекой как раз есть один.
Грант посмотрел на часы.
— Сбегаю-ка я опущу деньги в счетчик, — сказал он.
Ребус сидел за столом, глядя на разложенные по столешнице пять листов бумаги. Все ненужное — папки, блокноты для записей и прочее — он сложил на пол. В рабочем зале было тихо и пусто. Практически вся смена отправилась в Гэйфилд на инструктаж, и Ребус подумал, что, вернувшись в Сент-Леонард, коллеги вряд ли поблагодарят его за те баррикады, которые он возвел в проходе между столами, где оказались не только его монитор и клавиатура, но и многоэтажный лоток для входящих документов.
А на столе перед ним лежало всего пять бумажных листов — пять человеческих жизней. Вероятно — пять жертв. Кэролайн Фармер была самой молодой из них — когда она исчезла, ей едва исполнилось шестнадцать. Сегодня утром Ребус дозвонился наконец до ее матери. Решиться на звонок было нелегко, но разговаривать с несчастной женщиной оказалось еще труднее. Не успел он произнести первые слова, как она перебила его:
— Как?! Неужели есть какие-то известия?! — Внезапная вспышка надежды и его разочаровывающий ответ. Как бы там ни было, он сумел узнать от нее все, что собирался. Пропавшая девушка так и не вернулась домой. В первые дни после исчезновения, когда фото Кэролайн публиковалось в газетах, поступали сигналы о том, что ее якобы видели там-то и там-то, но после проверки все они оказались ложными. С тех пор о Кэролайн ничего не было слышно.
— В прошлом году мы переехали, — сказала Ребусу мать девушки. — Пришлось освободить ее спальню…
Из этих слов Ребус понял, что комната Кэролайн на протяжении почти четверти века ждала свою хозяйку: стены украшали все те же постеры, а в стенном шкафу висели на плечиках модные в семидесятых годах юбки, джинсы, жакеты.
— Полиция, кажется, считала, что мы сами ее чем-то обидели, — сказала мать Кэролайн. — Это мы-то!.. Мы, ее родители!..
Ребус знал, что в подобных случаях виноватыми чаще всего бывают именно самые близкие люди — отец, дядя или двоюродный брат, но говорить об этом сейчас ему не хотелось.
— Потом они взялись за Ронни…
— Это был приятель Кэролайн? — догадался Ребус.
— Да. Она встречалась с ним некоторое время.
— Насколько я знаю, они расстались незадолго до…
— Вы же знаете подростков!.. — воскликнула миссис Фармер, словно речь шла о событиях недельной давности. Ребус не сомневался, что воспоминания о дочери еще свежи и частенько не дают ей заснуть.
— Но в конце концов его исключили из числа подозреваемых, не так ли?
— Да, в конце концов от него отстали, но после этого бедный мальчик очень изменился. Его родителям даже пришлось переехать в другое место. Еще долго после этого он писал мне, но потом перестал…
— Миссис Фармер…
— Теперь я снова мисс Колхаун. Джо меня бросил.
— Извините, пожалуйста, мисс Колхаун, я не хотел…
— Не за что тут извиняться. Я, во всяком случае, ничуть об этом не жалею.
— Скажите, имело ли это отношение к… впрочем, это не мое дело.
— Джо почти не вспоминал о Кэрр, — жестко сказала мисс Колхаун, и Ребус подумал, что это кое-что объясняет. По-видимому, отец Кэролайн сумел в конце концов принять потерю, а мать — нет.
— Мой вопрос может показаться вам необычным, мисс Колхаун, — сказал он. — Но постарайтесь все-таки на него ответить. Скажите, что значил для вашей дочери данфермлинский парк?
— Я… я не понимаю, что вы имеете в виду.
— Я и сам не совсем понимаю. Дело в том, что… всплыл один факт, и мы проверяем, не имеет ли он отношения к исчезновению вашей дочери.
— А какой?
Ребус был уверен, что мать Кэролайн не сочтет находку маленького гроба в овраге данфермлинского парка хорошей новостью, поэтому прибег к стандартной отговорке:
— К сожалению, в настоящий момент я не имею права об этом говорить, мисс Колхаун.
Последовала довольно продолжительная пауза, потом она сказала:
— Кэрр… любила там гулять.
— Одна?
— Чаще всего — да. Вы… — Голос ее дрогнул. — Вы что-то нашли?
— Да, но совсем не то, о чем вы подумали.
— Вы выкопали… останки?
— Совсем нет.
— Тогда что же? — истерически выкрикнула она.
— К сожалению, мисс Колхаун, я не могу…
Она положила трубку. Несколько мгновений Ребус смотрел на аппарат, потом сделал то же самое и отправился в туалет. Там он несколько раз плеснул себе в лицо холодной водой. Под глазами у него были темные мешки, веки припухли. Вчера вечером, после посещения Хирургического общества, он опять отправился в Портобелло и припарковался перед домом Джин, но свет в ее окнах уже не горел. Отворив дверцу машины, Ребус задумался. Что он ей скажет? И что ему от нее нужно?… Ребус как можно тише закрыл дверцу и некоторое время сидел в машине, выключив двигатель и фары и слушая композицию Джимми Хендрикса «Поздний огонек в окне».
Когда утром Ребус приехал в участок, у стола его ждал один из гражданских служащих полиции с картонной коробкой для документов в руках. Открыв крышку, Ребус заглянул внутрь. Коробка оказалась наполовину пустой. Вытащив лежавшую сверху папку, он прочел отпечатанную на машинке наклейку: «Пола Дженнифер Джиринг (урожденная Матьесон. Род. — 10 апреля 1950 г. Ум. — 6 июля 1977 г.)». Это было досье утопленницы из Нэрна. Ребус сел, придвинул стул поближе к столу и начал читать. Минут через двадцать, когда он делал в большом линованном блокноте вторую запись, появилась Эллен Уайли.
— Прошу прощения за опоздание, — сказала она, снимая куртку.
— Видно, наши понятия о том, когда на самом деле начинается рабочий день, расходятся, — ответил Ребус.
Эллен вспомнила свои вчерашние слова и покраснела, но, поглядев на Ребуса, увидела на его лице улыбку.
— Что это у тебя? — спросила она.
— Наши друзья на севере сработали оперативно, — сказал он.
— Это по Джиринг?
Ребус кивнул.
— Ей было двадцать семь. Замуж вышла в двадцать три, муж работал на нефтедобывающей платформе в Северном море. Очаровательный домик в пригороде, детей нет. Подрабатывала в газетном киоске, скорее всего, просто от скуки, а не ради заработка. Наверное, ей нравилось общаться с людьми…
Эллен Уайли остановилась напротив его стола.
— Версия о насилии исключена?
Ребус постучал пальцем по своим записям.
— Никто так и не смог удовлетворительно объяснить происшедшее. Депрессией она не страдала. К сожалению, следствию так и не удалось установить, в каком месте побережья она вошла в воду.
— Отчет судмедэкспертизы?
— Вот он, подшит к делу. Будь добра, позвони профессору Девлину и спроси, когда он сможет уделить нам пару часов своего драгоценного времени.
— Профессору Девлину?
— Именно с ним я случайно столкнулся, когда вчера днем вышел на перерыв. Профессор был так любезен, что согласился просмотреть наши отчеты о вскрытиях… — О подлинных обстоятельствах, при которых Дональд Девлин вызвался им помочь, — равно как и том, что Гейтс и Керт ему отказали, — Ребус распространяться не стал. — Его телефон должен быть в деле, — добавил Ребус. — Он живет в одном доме с Филиппой Бальфур.
— Я знаю. Ты уже видел утренние газеты?
— Нет.
Эллен достала из сумочки свежий номер «Пост» и раскрыла на второй странице. Там был опубликован фоторобот человека, которого Дональд Девлин видел перед домом незадолго до исчезновения Филиппы.
— Да, это может быть кто угодно… — Ребус вздохнул.
Эллен кивнула. У мужчины на рисунке были короткие темные волосы, прямой нос, прищуренные глаза и тонкие губы.
— Похоже, мы в тупике, — заметила она.
Ребус кивнул. Передать прессе фоторобот столь общего плана и в самом деле можно было только от отчаяния.
— Давай звони Девлину, — сказал он.
— Слушаюсь, сэр!
Забрав у Ребуса газету, Эллен уселась за свободный стол и слегка тряхнула головой, словно приводя в порядок мысли. Затем она взялась за телефон, готовясь сделать первый за сегодняшний день звонок. Ребус вернулся к чтению своих бумаг, но занимался этим только до тех пор, пока ему не бросилась в глаза фамилия офицера полиции, расследовавшего нэрнское дело.