— Жаль, тебя не слышит управляющий, — заметил Ребус. — Или сам Костелло-старший.
— Но ведь это правда, не так ли?…
Ребус бросил на нее быстрый взгляд. Ему вдруг показалось, что Эллен отвечает, не особенно задумываясь над смыслом сказанного. Ум ее где-то блуждал, а слова служили лишь для того, чтобы заполнить пустоту.
— Мистер Костелло вас ждет, — с улыбкой сообщил дежурный клерк и, назвав номер комнаты, показал дорогу к лифтам. Возле лифтов маячил носильщик в форменной куртке отеля; он пристально взглянул на детективов, но, увидев, что работы (и чаевых) не будет, отвернулся. Когда лифт скользнул вверх, Ребус начал напевать по памяти «Мальчика-посыльного», подражая хрипящей и завывающей Кейт Мун.
— Что это ты мычишь? — спросила Эллен.
— Это из Моцарта, — не задумываясь, солгал Ребус, и Эллен кивнула с таким видом, словно сама узнала мелодию.
Номер, который занимал Томас Костелло, действительно был отдельным, но не изолированным. Отдельная дверь вела из гостиной в соседний номер, и, прежде чем Томас успел ее закрыть, Ребус заметил закутанную в халат фигуру его жены. Сама гостиная была достаточно уютной и вмещала диван, кресла, стол и телевизор. В небольшую прихожую выходили двери спальни и ванной комнаты. Пахло мылом, шампунем и совсем немного — застоявшимся воздухом, как бывает иногда в гостиничных номерах, в которых долго никто не жил. На столе стояла корзина с фруктами, а на диване сидел, развалясь, Дэвид Костелло и грыз яблоко. Ребус заметил, что он побрился, но его волосы по-прежнему выглядели сальными и давно не мытыми. Серая майка и черные джинсы выглядели новыми или недавно выстиранными; шнурки на кроссовках были развязаны, но Ребус не мог сказать, нарочно или по небрежности.
Томас Костелло оказался несколько ниже ростом, чем ожидал Ребус, но когда он двигался, на его мощных, как у профессионального боксера, плечах бугрились крепкие мускулы. Ворот розовато-лиловой рубашки был расстегнут, брюки поддерживали бледно-розовые подтяжки.
— Проходите, проходите, присаживайтесь, — сказал он, указывая гостям на диван. Ребус, однако, предпочел кресло, а Эллен осталась стоять. Томасу Костелло не оставалось ничего другого, кроме как сесть на диван самому, что он и сделал, широко раскинув ноги и положив руки на спинку, однако уже в следующую секунду он подобрал ноги под себя, громко хлопнул в ладоши и заявил, что им всем необходимо выпить «чего-нибудь покрепче».
— Не трудитесь, мистер Костелло, — сказал Ребус. — Мы на службе.
— Приговор окончательный? — Мистер Костелло повернулся к Эллен, и она явно через силу кивнула.
— Ну что ж… — Томас Костелло снова откинулся на спинку дивана. — В таком случае чем мы можем вам помочь?
— Во-первых, я хотел бы еще раз извиниться за то, что пришлось побеспокоить вас в такой… в такое трудное время, — начал Ребус и посмотрел на Дэвида, который, казалось, интересовался происходящим еще меньше, чем Эллен.
— Мы понимаем, инспектор. Это ваша работа, а мы… мы готовы сделать все от нас зависящее, чтобы помочь вам поскорее поймать негодяя, который убил Филиппу. — Томас Костелло сжал кулаки, словно демонстрируя готовность собственноручно расправиться с преступником. Его лицо было почти квадратным, коротко подстриженные волосы зачесаны со лба назад, глаза все время щурились, и Ребус догадался, что Томас Костелло носит контактные линзы и боится их потерять.
— У нас появилось несколько вопросов, которые мы хотели бы задать вашему сыну…
— Задавайте, инспектор. Кстати, вы не против, если я тоже послушаю?
— Что вы, совсем нет. Может быть, вы даже сможете что-то добавить.
— Тогда начинайте. — Он резко повернулся и посмотрел на сына. — Дэви!.. Ты слушаешь?…
Дэвид Костелло кивнул и с хрустом откусил еще один кусок яблока.
— Прошу вас, инспектор, — сказал мистер Костелло.
— Что ж, для начала я хотел бы спросить Дэвида вот о чем… — Ребус не спеша достал из кармана блокнот и принялся листать, хотя сомневался, что ему придется что-то записывать, а вопросы он помнил и так. И все же иногда появление блокнота могло сотворить маленькое чудо. Большинство опрашиваемых свято верили в могущество написанных на бумаге слов, полагая, что вопросы в блокноте являются плодом длительных и тщательных размышлений и проверок. Когда они видели, что их ответы записываются, они начинали тщательнее обдумывать каждое свое слово или, наоборот, начинали нервничать и выпаливали всю правду.
— Может, все-таки присядете? — снова спросил Томас Костелло у Эллен и похлопал по дивану рядом с собой.
— Спасибо, я постою, — равнодушно ответила она. Этот обмен репликами каким-то образом разрушил Чары Блокнота — во всяком случае, Дэвид Костелло отнесся к его появлению без должного пиетета.
— Ну, давайте ваши вопросы, — сказал он.
Ребус набрал в грудь побольше воздуха.
— Мы уже спрашивали тебя о компьютерной игре, в которую играла Филиппа, — начал он. — Ты сказал, что ничего об этом не знаешь, не так ли?
— Да.
— И что сам ты не особенно интересуешься компьютерными играми и тому подобным…
— Верно.
— Но по нашим сведениям, в школе ты увлекался играми в жанре фэнтези…
— Да, я помню, — перебил Томас Костелло. — Ты и твои приятели сутками торчали у тебя в комнате… — Он повернулся к Ребусу. — Буквально сутками, инспектор! Можете себе представить?!
— Могу, — сухо кивнул Ребус. — Больше того, я слышал, что точно так же ведут себя некоторые взрослые. Особенно если идет хорошая карта, а на кону достаточно большая сумма…
Костелло с пониманием улыбнулся и кивнул Ребусу, признав в нем такого же завзятого картежника, каким был сам.
— Кто вам сказал, что я увлекался этой ерундой? — спросил Дэвид.
— Это всплыло как-то само собой, — туманно ответил Ребус.
— Да, одно время я действительно увлекался ролевыми играми, но это продолжалось недолго — всего месяц или около того. Потом я к ним остыл.
— Ты знал, что Филиппа тоже играла в такие игры, когда училась в школе?
— Честно говоря, я не помню.
— Она наверняка тебе говорила… В конце концов, вы оба увлекались одним и тем же.
— К тому времени, когда мы познакомились, ни я, ни она уже не играли в эти игрушки. И насколько я помню, мы никогда не разговаривали ни о чем подобном.
Ребус пристально посмотрел на него. Веки у парня покраснели, белки глаз были розовыми от лопнувших сосудов.
— Тогда как об этом могла узнать Клер, школьная подруга Филиппы?
Молодой человек презрительно усмехнулся.
— Так это она вам сказала? Эта долбаная корова?!
Томас Костелло предостерегающе шикнул.
— А как еще ее назвать? — огрызнулся его отпрыск. — Она только прикидывалась подругой Флип, а сама только и думала о том, как бы нас поссорить!
— Она вас недолюбливала?
Дэвид немного подумал.
— Не совсем так. Скорее, ей просто тяжело было видеть, что Филиппа счастлива и довольна. Однажды я сказал об этом Флип, но она только рассмеялась. Она-то этого не замечала, не хотела замечать… Во-первых, она училась с Клер в школе, а это что-нибудь да значит. Ну а во-вторых… Много лет назад между Бальфурами и родителями Клер произошло какое-то недоразумение, и Флип чувствовала себя виноватой. Должно быть, это и помешало ей разобраться в том, что представляет собой Клер на самом деле.
— Почему вы не рассказали нам этого раньше?
Дэвид посмотрел на Ребуса и неожиданно рассмеялся.
— Потому что Клер не убивала Флип!
— Нет?
— Господи, неужели вы думаете, что… — Он покачал головой. — Когда я говорил, что Клер… нехороший человек, я не имел в виду ничего такого. Это была чисто умозрительная оценка. — Дэвид Костелло немного помолчал и добавил: — Впрочем, и компьютерная игра, о которой вы упомянули, — это тоже были просто слова, пока Филиппу не… Ведь вы об этом подумали, правда?
— Мы стараемся не зацикливаться на чем-то одном, — сказал Ребус.
— Господи, Дэви!.. — снова вмешался в разговор Костелло-старший. — Если тебе есть что сказать инспектору — скажи! Сними с души тяжесть!
— Я Дэвид, а не Дэви, сколько раз повторять?! — резко сказал Костелло-младший. Томас Костелло побагровел, но смолчал.
— И все-таки я не думаю, что это Клер, — добавил Дэвид, снова повернувшись к Ребусу.
— Ладно, допустим, — небрежно сказал тот. — Ну а как насчет матери Филиппы? Ты с ней ладил?
— Конечно.
Ребус нарочно долго молчал, потом повторил то же самое слово, но уже в виде вопроса.
— Конечно?…
— Вы же знаете, как относятся матери к взрослым дочерям, — начал объяснять Дэвид. — Оберегают их и все такое… Иногда даже больше, чем в детстве.
— И правильно делают, не так ли? — вставил Томас Костелло и подмигнул Ребусу, а тот в свою очередь посмотрел на Эллен, надеясь, что это как-то ее встряхнет, но она равнодушно уставилась в окно.
— Дело в том, Дэвид, — негромко сказал Ребус, — что у нас есть основания считать: твои отношения с матерью Филиппы тоже были не совсем безоблачными.
— А именно?… — удивился Костелло-старший.
— Пусть лучше Дэвид нам ответит, — предложил Ребус.
— Ну, Дэвид? — спросил Томас у сына.
— Я даже не представляю, что может иметь в виду инспектор, — хладнокровно отозвался тот.
— Я имею в виду… — Ребус сделал вид, что разыскивает какую-то запись в блокноте. — Ага, вот… По словам миссис Бальфур, она была уверена, что ты каким-то образом настраиваешь Филиппу против нее.
— Вы, вероятно, ее не так поняли, инспектор, — сказал Томас Костелло, и его руки снова сжались в кулаки.
— Боюсь, что это маловероятно, — спокойно возразил Ребус.
— Она сама не понимает, что говорит! — не успокаивался Костелло-старший. — В конце концов, она очень переживает и не вполне отдает себе отчет…
— Я думаю, что отдает. — Ребус продолжал смотреть на молодого человека. — Ну, что скажешь, Дэвид?
— Я… Да, отчасти вы правы, — нехотя признал юноша. О яблоке, которое он держал в руке, Костелло-младший давно забыл; в месте надкуса розовато-белая мякоть плода уже стала светло-коричневой, словно ржавой. Отец вопросительно уставился на сына.