В XX в. с Марксом по глобальности, всемирности значения и значимости может конкурировать только Ленин, но Ленин — это только XX в., а Маркс — и XX, и XIX, и, скорее всего, XXI в: как показывает рост публикаций последних 10–15 лет, интерес к Марксу растет, я имею в виду — растет на Западе. Это неудивительно: кризис, начавшийся в 2008 г., никуда не ушел, его залили деньгами, но и только; оживления мировой капиталистической экономики не произошло — и, по всей видимости, не произойдет, системный кризис капитализма, «подмороженный» и отодвинутый почти на два десятилетия разграблением Западом и их подельниками из бывшего социалистического мира, главным образом РФ, вступил в терминальную стадию. И оказывается: Маркс был прав — и по поводу учащения кризисов по мере «глобализации капитализма», и по многим другим поводам. Удивительно ли, что восторженные биографии Маркса пишут такие признанные идеологи мондиализма/глобализации как Жак Аттали (его книга о Марксе переведена на русский язык и издана «Молодой гвардией» в серии «ЖЗЛ»). Аттали увлекает в Марксе многое, в том числе и то, что импонировало в работах трирца симпатизировавшим ему А. Тойнби и Дж. Ф. Даллесу, — идея мирового правительства. Правда, согласно Аттали, идею эту реализует не пролетариат, а буржуазия, которой предстоит создать то, что в «Краткой истории будущего» он назвал «глобальной распределительной экономикой». Здесь Аттали удивительным образом совпал с Троцким, который еще в конце 1930-х годов писал: «Мы вынуждены будем признать, что дело (бюрократическое перерождение советской системы. — А.Ф.) […] во врожденной неспособности пролетариата стать правящим классом». Впрочем, о том, что пролетариату, по крайней мере в России, не суждено стать правящим классом, Троцкому и Ленину в канун 1917 г. объяснил Г.В. Плеханов — но кто ж его тогда стал слушать. Для двух указанных деятелей Георгий Валентинович образца 1917 г. был примерно тем же, кем для Буратино в «Золотом ключике» был старый сверчок, который указал деревяшке на его «короткие мысли» и в которого Буратино запустил молотком. И у кого же в реальной истории России они оказались короткими? И чем в реальности, а не в сказке оказался молоток? Ледорубом?
По мере обострения мирового кризиса и нарастания все менее управляемого глобального хаоса интерес к Марксу будет возрастать, тем более что на Западе он воспринимается как часть западной — левой, антикапиталистической, радикально-критической, но западной интеллектуальной традиции.
В 1990 г. в Москве проходила международная конференция по проблемам крестьянства. Выступавший на ней Т. Шанин, обращаясь к советским ученым, сказал (цитирую почти дословно): «20 лет назад вы, советские ученые, говорили: „Маркс — гений, а Чаянов — дурак“. Но мы, западные ученые, не отдали вам Чаянова. Сегодня вы, советские ученые, говорите: „Чаянов — гений, а Маркс — дурак“. Но мы, западные ученые, не отдадим вам Маркса, потому что это часть нашей интеллектуальной традиции».
В силу нарастающего с начала 1990-х годов провинциализма обществоведческой науки РФ, широкое распространение в которой приобрели вульгарные и примитивные третьесортные схемы западной политологии, экономики и социологии, а также в силу объявленного государственного антисоветизма 1990-х в идеологии, Маркс, а нередко теоретическая проблематика вообще («большой нарратив») оказались выброшены; в моду вошли интеллектуальные карлики вроде Поппера, Хайека и др. — лилипутам лилипутово. В то время как в западных университетах, особенно элитарных, преподают Маркса и марксизм, в вузах РФ местной элите скармливают третьесортных мыслителей — и это понятно: полуколониальной элите ни к чему первый сорт, обойдется третьим. В результате политэкономию в вузах РФ вытеснила убогая «экономике» с ее бухгалтерскими задачками, проблематику социальной теории — «конкретная» социология, ну а анализ идеологии, без которого невозможно вести информационно-когнитивные войны и, тем более, побеждать в них, вообще отсутствует.
Впрочем, рано или поздно Маркс вернется и в Россию вслед за Сталиным и Лениным — именно в таком порядке. Шаги эти командоров революции и революционно-имперской государственности уже слышны: кто не глух, тот слышит.
Маркс — это… почти все: идеология, наука (научная теория) — как заметил Д'Амико, именно Маркс находится у истоков современных критических представлений о том, чем является общество, именно он задал новые направления социальных исследований. Маркс — это революционная практика. По степени влияния на массы марксизм — на грани религии: отмечая решающую роль Маркса в развитии европейского массового сознания эпохи Модерна, Б. де Жувенель пишет, что аналог мощнейшему посмертному существованию Маркса — только основатели великих религий.
Маркс — это потрясающие научные достижения, прорывы и пророчества и в то же время поразительные провалы и ошибки в теории, поражения в политике. Маркс — это удивительная любовь и дружба и не менее удивительная жестокость к близким (например, к младшему брату), соратникам (но, конечно же, не к Энгельсу), склонность к интриганству, в основе которой лежали властолюбие и скверный характер.
Да, Маркс, этот витальный еврей — выкрест из Трира с мефистофелевской копной волос и внешностью не то демона, не то (борода!) Карабаса-Барабаса, стремящийся преодолеть, изжить свое еврейство как социокультурную характеристику, был малоприятным субъектом: конфликтно-скандальный, злобно-ругучий, тщеславный (в ряде писем этот борец за права угнетенных с восторгом пишет о том, как его принимали в доме то аристократа, то финансиста — комплексы, ничто человеческое…). Все это так. Однако — гений (а представители этой породы часто неприятны), который затеял всем нам большую эпоху.
Победы Маркса шли по линии интеллекта, науки. По практической линии — в основном поражения. Революция, о необходимости которой все время говорил Маркс после 1848 г., так и не произошла, а Парижская коммуна «бородатого Чарли» не вдохновила, более того, удручила, а в чем-то весьма насторожила: парижские полупролетарии и люмпены улыбнулись Истории смертельной улыбкой, и герр доктор напугался и стал с досады присматриваться к России с ее крестьянской общиной. Поставить под контроль I Интернационал не удалось; попытки представить своих оппонентов — Герцена и особенно Бакунина — царскими шпионами (подлость, иначе не скажешь) не удались, да и сам I Интернационал как проект провалился. Марксу не удалось стать вождем мирового пролетариата — а он мыслил именно в мировых масштабах; учителем мирового пролетариата его провозгласили в нелюбимой им России после победы у нас революции — революции, которая, по логике Маркса, здесь вообще не могла произойти. Кстати, интересно было бы взглянуть на то, как могли бы схлестнуться Маркс и Ленин, окажись они современниками. Не схлестнуться не могли, ибо обоим было мало интеллектуальной игры, они были «очарованными странниками» власти, которая, похоже, завораживала их как Кольцо всевластия, precious («прелесть») толкиновского Голлума. Впрочем, пророки чаще всего связаны с властью и выступают либо как власть, либо как антивласть, т. е. власть со знаком «минус».
Западноевропейский пролетариат так и не стал могильщиком капитализма, окончательно провалившись в 1923 г. в Германии; пророчества Маркса в XIX в. не сбылись, а в XX — сбылись, но, повторю, в России, а не на Западе. Ленины и Троцкие побеждали не в соответствии с пророчествами Маркса, но во многом вопреки им. А выглядело — и большевики это так и выставляли — в соответствии с ними. Как тут не вспомнить фразу известного историка Голо Манна, сына Томаса Манна о том, что Маркс был эффективен и до сих пор остается таким, хотя его работа принесла не те результаты, которые он обещал.
С чем-то похожим мы имеем дело и в случае с интеллектуальным, научно-теоретическим наследием Маркса. Он не был философом, однако у его теории, бесспорно, были философские основания, идущие от Гегеля. Впрочем, после Гегеля философия в строгом смысле слова могла всерьез развиваться по линиям Шопенгауэра, Ницше и Хайдеггера — явно не Марксов вариант.
Как экономист в узком смысле слова Маркс отчасти устарел к концу XIX в. — эпоха изменилась. Экономически «мир Маркса» перестал существовать к концу XIX в. И уже Бем-Баверк, этот «австрийский Маркс», убедительно критиковал различные аспекты теории Маркса. Критиковали и другие — по-разному и за разное. В том числе и за трудовую теорию стоимости. Необходимо признать, что, несмотря на эрудированность прежде всего в экономической (политико-экономической) области, Маркс оказался наиболее уязвим (и наименее интересен) именно как профессиональный экономист. Прав Ж. Бодрийяр, считающий, что Маркс так и не смог довести до конца критику классической политэкономии, хотя связано это не только с экономической теорией Маркса. Впрочем, в слабости Маркса как экономиста я готов усмотреть и его силу, или, скажем так, эта слабость в качестве профессионального экономиста есть проявление силы Маркса, того главного в нем, в его теории, что делает его интересным и перспективным и в наши дни.
Я рад, что не один так думаю, а в хорошей компании, например, с Й. Шумпетером, чью точку зрения по причине ее афористичности имеет смысл привести. Назвав Маркса гением и пророком, Шумпетер заметил: «Гении и пророки обычно не преуспевают как профессионалы, если у них есть какая-то оригинальность, она часто обусловлена именно их узкопрофессиональным непреуспеянием».
В другой работе Шумпетер прямо говорит о том, что для него самое важное не качество экономических исследований Маркса как узкого специалиста, а его общая проницательность как человека, мыслителя; не столько сам экономический анализ и его результаты, сколько преданалитический познавательный акт.
Преданалитический акт — это, прежде всего, общий метод, теоретический подход, общая, не специализированно-экономическая, а социально-историческая теория — разумеется, у кого она есть. У Маркса была, и уже это хороший ответ тем, кто обвиняет его в экономцентризме и экономдетерминизме. Маркс довольно рано понял, что экономическая теория сама по себе не может объяснить долгосрочного экономического развития, как сказали бы теперь, экономического развития в долгосрочн