Конкретный механизм «спасения» сильных и богатых, порождающий прекариат, имеет самые разные формы. Так, согласно опубликованной в октябре 2009 г. в «Wall Street Journal» статье П. Дворака и С. Тхурма, в 2009 г. по сравнению с 1994 г. американские фирмы в среднем придержали в два раза большую часть фонда зарплаты, предназначавшуюся на выплаты (пособия, премии, страховка и т. п.). Еще один механизм, активно работающий на формирование прекариата, — повышение пенсионного возраста, в необходимости чего, словно сговорившись, буржуины всего мира пытаются убедить население своих стран. Один из лидеров в этом — Великобритания; здесь государственная пенсия составляет 15 % от зарплаты, и этот процент имеет тенденцию к уменьшению, а пенсионный возраст британское правительство планирует увеличить с 65 до 68 лет. На мой взгляд, мы имеем явную тенденцию к отмене в перспективе пенсий вообще — несоциальное государство (а практически все государства развитого и полуразвитого мира, включая бывшие соцстраны, десоциализируются) не обязано платить пенсии (разумеется, если низы не принудят его к уплате). В Финляндии, которая после разрушения СССР утратила свой особый статус и особые доходы и была вынуждена согласиться на статус одной из экспериментальных площадок Постзапада (наряду с Нидерландами и Швецией) и в которой десоциализация государства идет полным ходом, уже проводится эксперимент: каждому гражданину государство гарантирует безусловный обязательный доход 560 евро — и ни в чем себе не отказывай.
За счет каких групп формируется прекариат? Прежде всего это утратившие постоянную работу малоквалифицированные представители нижних частей среднего слоя и рабочего класса. И их будет все больше по мере развития автоматизации промышленного производства, которая ударит по «синим воротничкам». По прогнозам Института McKinsey, к 2030 г. от 400 млн. до 800 млн. человек, главным образом в ядре капсистемы, потеряют работу. Это приведет к резкому падению доходов — у «синих воротничков» на 26–56 %. Если главной жертвой автоматизации станут прежде всего «синие воротнички», то основной удар роботизации придется несколько выше — по «интеллектуальной» части среднего слоя: по инженерам, бухгалтерам, операторам станков и механизмов. Результатом станет: а) резкое ухудшение положения, обеднение определенных сегментов среднего слоя и рабочего класса, часть представителей которых, безусловно, пополнит ряды прекариата; б) обеднение уже бедных до нищеты; в) появление уже не просто слоя, а, как подчеркивается в докладе МВФ, касты безработных. Как заметил израильский историк Ю. Ной-Харари, следствием этих процессов станет формирование двух каст — «сверхлюдей» и «бесполезных». Касты будут отличаться — мне уже приходилось писать об этом — не только социально, но и биологически: рост, вес, цвет кожи, строение тела, продолжительность жизни — как кастовые различия в Индии. Это, конечно же, не самая близкая перспектива; близкая — это то, о чем было сказано выше и, конечно же, колоссальный рост социального неравенства. Его как следствие автоматизации/роботизации прогнозирует МВФ, а ректор Сколковского института науки и технологии о росте социального неравенства в ближайшее десятилетие говорит так: «Это неизбежно как восход солнца». Для слабых мира сего, для прекариев это скорее заход солнца.
Среди прекариев особенно много молодежи и женщин. Феминизация труда (и вообще феминизация/демаскулинизация жизни) в позднекапиталистическом обществе — очень важный аспект прекаризации. Пропаганда на Постзападе подает занятость женщин как их раскрепощение, самореализацию, обретение идентичности. На самом деле установка на занятость женщин, как и квазиидеология феминизма, решает ряд важных политических и экономических задач для верхушки ядра капсистемы. Экономически это увеличивает рынок занятости, увеличивает конкуренцию в среде рабочей силы, а следовательно, позволяет снижать зарплату, добиваться сверхэксплуатации — и сверхприбыли.
Значительную часть прекариев составляет молодежь. Типичные прекарии — это «вечный стажер» и «вечный студент». Стажера берут на испытательный срок, после чего отказывают в приеме, и их место занимают новые стажеры — и это в режиме non-stop. Вечный студент — тип, особенно распространенный в университетах США (я там таких студентов повидал немало). По сути это временно безработный и прекарий одновременно. Если учесть, что на Постзападе (как и в РФ) образование стало товаром, услугой, т. е. произошла его коммодификация, сопровождающаяся снижением его уровня и вытеснением реального образования собиранием «компетенций» на стандартизированных курсах и компьютерным обучением, то ясно: все большая часть молодежи будет пополнять ряды прекариев, где ее, кстати, ждет острая конкуренция, с одной стороны, с пожилыми, с другой — с мигрантами. Та часть мигрантов, которая готова работать, пополняет прекариат. Неудивительно, что значительная, если не большая часть прекариев находит себя в теневой («неформальной») или даже криминальной экономике. Особенно это касается сезонных рабочих.
Необходимо отметить, что сезонные рабочие черта не только ядра капсистемы (и его анклавов на Юге), но также полупериферии и даже периферии. Например, в богатеньких странах Персидского залива — несколько миллионов индийцев (из 5 млн. индийцев, сезонно работающих за рубежом, — 90 % трудятся в зоне Персидского залива), пакистанцы, бангладешцы.
Стэндинг особо отличает негативные социальные и социально-психологические последствия бытия людей в качестве прекариев, которые вырабатывает в нем «бихевиористская экономика» позднего/умирающего капитализма. Прежде всего пре-карий формируется как тревожно-подавленный психотип, живущий страхами, нередко просто неспособный к рациональному восприятию жизни. Отсюда — тяга к оккультным и магическим формам.
Особенно разрушительна ситуация прекариата для женской психики и для семьи как института. Помимо прочего, прекарии — одна из главных мишеней такой формы преступления против человечности как ювенальная юстиция.
Помимо мира оккультных и магических форм социальным пространством прекария становятся социальные сети. Они — главная зона его общественной жизни. Термин «зона» я употребил не случайно: как любой «сетевик», прекарий находится под глобальным сетевым наблюдением, которое, помимо прочего, уничтожает частную жизнь как таковую. Две другие функции сетей — подменить живое общение, в ходе которого может сформироваться классовое самосознание электронно-безответственным, и утопить человека в потоке информационного мусора, лишив его возможности и умения делать выбор.
Поскольку прекарии, особенно его молодая часть, отсечены от реальной культуры, а школьное образование подменяется дрессурой (в РФ такой дрессурой является ЕГЭ, который зачастую проводится в формах, унижающих человеческое достоинство и приучающих молодых людей к этому как к норме), они не способны осознать себя в качестве группы или, тем более, класса. Теоретически они не являются классом-для-себя, но они и на практике едва ли смогут им стать. В этом плане они очень похожи на «опасные классы» Запада, которые потрясли его своими бунтами (буржуазия превратила их в революции для окончательного приобретения капсистемой целостности, т. е. для превращения в полноценную Систему) в конце XVIII — первой половине XIX в., а во второй половине XIX в. превратились в рабочий класс — сначала в Англии, затем во Франции и Германии. В последние десятилетия развивается противоположный процесс: рабочий класс вырождается в новые «опасные классы». Последние на классовую борьбу неспособны, но в определенных условиях они более чем способны на яростный всесокрушающий бунт, который можно превратить в революцию, сметающую (вместе с самыми опасными классами) одну систему и самими устанавливающую новую.
В конце XVIII в., точнее в 1787 г., И. Бентам предложил загнать «опасные классы» в оргформу общества-паноптикона. Через два года «опасные классы» во Франции показали, что процесс может пойти совсем по другому — гильотинному — варианту. Создается впечатление, что нынешняя мировая верхушка, по крайней мере, часть ее готова пойти по пути создания новой версии паноптикона на основе NBICS-технологий, психологического и даже генетического контроля над человеком, вплоть до выведения нового типа Homo-«служебного человека». Полным ходом идут исследования, фиксирующие, например, что люди с одной из версий гена HTR 2А более склонны к подчинению, а мужчины с низким уровнем тестостерона легче мирятся с контролем над ними. Если добавить к этому новые электронные технологии социального контроля, то действительно вырисовывается новый паноптикон с прекариями в качестве одного из главных персонажей.
По сути различные социальные группы вступают в свои отношения с временем. Это, в частности, проявляется и в различных формах заботы (или в отсутствии заботы) о детях. В исследовании «Град Небесный» («Heavenly City»), посвященном стандартному городу американской глубинки, все тот же Бэнфилд описал принципиальное различие тех или иных общественных групп в отношении к детям, а следовательно, к индивидуальному и групповому времени как социальному фактору. Представители «низшего класса», писал Бэнфилд, вообще не заботятся о детях; кроме того, их жизни настолько не зависят от них самих, что о них даже нельзя сказать, что с ними что-то происходит — на них все обрушивается («things happen not with them but to them»). Рабочие заботятся только о том, чтобы накормит детей (тут вспоминается сразу и рассказ американского писателя Ринга Ларднера «Кусочек мяса», и тезис Дж. Оруэлла о том, что если для интеллектуала социализм — это проблема теории, то для работяги это вопрос лишней бутылки молока для его ребенка). «Миддлы» идут дальше: они заботятся не только о том, чтобы ребенок был сыт, но и о его образовании. «But it is only aristocracy which thinks in terms of line», резюмирует социолог: «Но только аристократия думает в категориях линии, устремленной в будущее», т. е. речь идет о трансформации социальным верхом возможностей, которые обеспечиваются собственностью и властью, в надиндивидуальное время, о выходе за рамки настоящего.