Тем не менее газ начал распадаться, постепенно теряя свою смертоносную силу. Наиболее уязвимыми оказались старики и дети, да еще страдающие легочными заболеваниями, а таких среди шахтеров было немало. Даже в ослабленном виде зарин может вызывать паралич и слепоту. Как известно, разрушенные нервные клетки не восстанавливаются.
Шестилетняя девочка Элис Наксула жила в маленькой хижине со своей мамой, бабушкой и дядей. Обычная девочка из негритянского гетто, она собиралась пойти погулять, поиграть с другими детьми и поискать чего-нибудь поесть. Хаос военного времени начисто истощил их запасы, и им с матерью приходилось поодиночке рыскать по городу в поисках еды, в то время как дядя работал на шахте, а бабушка тихо сидела в единственном в их доме кресле, вспоминая о былом.
Дядя был уже на ногах, торопясь успеть на шестичасовой автобус, чтобы добраться до шахты. Каждый день они все вставали ни свет ни заря, чтобы проводить его на работу, и делились остатками вчерашней овсянки. В темноте никто из них не заметил, как через щелястые стены и занавешенную дырявым одеялом дверь в хибару сочится газ. Его трудно было бы увидеть и днем, но он еще сохранял свою смертоносную силу.
Первые признаки неладного появились, когда бабушка зашлась от кашля. У нее был бронхит — частое явление у стариков, следствие долгих зим, проведенных в неотапливаемой лачуге. Внезапно старушка закричала, упала с кресла и забилась в агонии.
У Элис щипало глаза. Мама стала что-то кричать, показывая на бабушку. Повинуясь инстинкту ребенка, с рождения познавшего полицейские облавы, девочка нырнула под кучу тряпья в углу и замерла. Когда-то давно ее научила этому мама, чтобы на время полицейской облавы взрослые могли убежать. Для Элис куча тряпья была надежным укрытием.
Она с ужасом ждала, что сейчас раздадутся удары и крики, но за себя она была спокойна. Тряпье попахивало, и было нечем дышать, зато полицейским ее ни за что не найти.
Крики смолкли, и ей захотелось встать и посмотреть, что же такое произошло. Но Элис хорошо помнила, чему ее учила мама. Мама учила ее, что надо три раза пропеть про себя глупую песенку про мартышку и носорога и только после этого вылезать. Она так и сделала, с особенным удовольствием исполняя про себя тот куплет, в котором мартышка перехитрила носорога.
Закончив песенку, она выбралась из своего укрытия, освобождаясь от тряпок и одеял.
Мама лежала на полу рядом с бабушкой и дядей.
Элис потрясла ее, но от этого мама лишь тихо застонала. Элис хотела принести воды. Однажды во время облавы полицейские избили маму, и она лежала вся в синяках и крови. Тогда дядя велел девочке принести воды. И это помогло.
Элис уже бежала к колонке, когда до нее донеслись слабые мамины крики: «Я ничего не вижу! Я ничего не вижу!»
Элис бегом вернулась назад и попыталась поднять дядю или бабушку, чтобы они ей помогли, но оба были мертвы. Она знала, как это проверить. Мама задавала ей вопросы, а она отвечала. Ни у одного из них не было никаких ран, но по остановившемуся, полному ужаса взгляду можно было догадаться, что они умерли в мучениях.
— Мамочка, что я должна сделать?
Ответа не последовало.
Несколько тысяч местных жителей — черных и белых — были мертвы или, изувеченные, блуждали по Потгитерсрусу.
В обязанности Джонатана Сасоло входило обеспечивать связь генерала Антонио Веги с руководством Африканского национального конгресса. По южноафриканским меркам, он принадлежал к «смешанной расе». Это был широкоплечий мужчина, с большими руками и зычным голосом. В военизированном крыле АНК, «Умконто ве сизве», он имел чин майора, и по идее такой же чин был пожалован ему и в ставке Веги. Однако офицеры штаба обращались с ним без должного уважения. От такой несправедливости его гнев и возмущение только возросли.
— Вот как вы нас освобождаете? Уничтожая половину населения, а остальных обрекая на голод?
Вега пытался вести себя как можно дипломатичнее, для большей убедительности он пригласил присутствовать при разговоре Суареса и Васкеса.
— Товарищ Сасоло, я прошу вас меня понять. Мы не властны над ветром.
— Но вам были известны и направление, и сила ветра. Однако это не помешало вам наплевать на легко прогнозируемые последствия газовой атаки! — Сасоло навис над столом Веги и заорал так, что кубинские офицеры в ужасе отшатнулись. — Более тысячи погибших, Вега, и много тысяч искалеченных. Мертвых так много, что мы не в состоянии их всех сосчитать. И это вы называете победой?
— Не просто победой, а очень важной победой, — парировал Вега. — Наши войска, в которые, осмелюсь вам напомнить, входят и ваши люди, потеряли только четырнадцать человек убитыми и тридцать семь ранеными, а уничтожили целую бригаду противника.
Васкес поддакнул:
— Подумайте, в каком шоке сейчас находится Претория, товарищ майор. Подумайте, насколько это приближает нас к нашей победе.
Лицо Сасоло исказилось от гнева.
— Победе? Говорю вам, если вы будете продолжать в том же духе, эту победу будет некому праздновать. И особенно если ваши войска конфискуют всю еду в городе! Как прикажете людям жить?
— Мы забрали продовольствие только из белых кварталов, майор. — Суарес старался говорить спокойно.
— Да вся еда и находится в белых кварталах, черт бы вас побрал! Больше нигде нет никакой еды!
На этот раз Вега почти потерял терпение.
— Скоро сюда прибудет эшелон с продовольствием, товарищ. Наши тыловые части сами сильно пострадали от авианалетов и рейдов ваших бурских отрядов. И уж, конечно, нам в первую очередь доставляют горючее и боеприпасы. Вот почему нам пришлось добывать продовольствие здесь.
— Ага, оставляя мой народ умирать голодной смертью.
Голос Веги зазвучал жестче.
— Майор, меня волнует лишь стремительное и эффективное продвижение вперед моих войск. Мои солдаты сражаются и умирают за освобождение вашего народа от фашистского режима. Я сожалею, что погибли мирные жители. Без сомнения, к тому времени, как мы победим, погибнут еще многие. Но их гибель будет ненапрасной.
Сасоло продолжал стоять на своем.
— Красивыми словами не изменишь настроения масс, Вега. Они видели буров, а теперь они видят вас. И они говорят: «В чем же разница?» — Майор АНК отступил на шаг от стола. — Я уже обсудил этот вопрос с нашим исполнительным комитетом.
Вега кивнул. Васкес докладывал ему, что Сасоло несколько раз связывался по секретной связи со штабом АНК в Лусаке, причем шифр кубинцы раскрыть не смогли.
Майор продолжал:
— Я полагаю, теперь мы должны разорвать наш союз. Во имя освобождения Южной Африки мы пойдем другим путем. Вы просто используете нас… как когда-то Советы использовали вас.
Васкес направился к двери.
— Ну, хватит, майор.
Сасоло обернулся и увидел, что на него наставлены винтовки двоих кубинских солдат. Вега указал на майора:
— Арестуйте его.
Ошеломленный Сасоло попытался было возражать, но быстро смолк под железной хваткой конвоиров, которые выволокли его из комнаты.
Васкес покачал головой.
— К сожалению, он не одинок, товарищ генерал. В частях АНК многие ропщут. Боюсь, нам придется с ними повозиться.
— Я знаю, Васкес, я тоже читал отчет. — Вега вздохнул. — Слабаки. Они не понимают, что жертвы необходимы. — Он помотал головой. — Подлинный социализм не дается легко. Его завоевывают кровью и тяжелым трудом.
Поднявшись, генерал посмотрел на Суареса.
— Отлично, товарищ полковник. Разоружите и возьмите под стражу все подразделения АНК, которые вам кажутся неблагонадежными. — Его лицо потемнело. — Я не потерплю бунта в своих войсках. Особенно теперь, когда мы стоим на пороге победы. Вы свободны.
Офицеры по одному вышли из кабинета, а Вега еще долго стоял в раздумье у окна. Предательство и трусость Сасоло оставили у него горький привкус во рту.
Длинный конвой выкрашенных серой краской американских военных кораблей полным ходом следовал своим курсом, и в ночной темноте струя, расходящаяся от винтов, и высокие валы казались бледно-голубыми. На борту каждого корабля ели, спали и играли в карты в общей сложности тысячи американских и британских морских пехотинцев. И, конечно, шел нескончаемый разговор. Разговор о спорте, о женщинах — обо всем на свете, кроме ЮАР.
Их командирам повезло меньше.
— Генерал Крейг? — тихонько позвал его ординарец. Крейг стоял в гуще офицеров, собравшихся в командной рубке. Привлечь его внимание в этом шуме было нелегко, но и кричать, обращаясь к генерал-лейтенанту, не полагалось.
Наконец Крейг обернулся и кивнул капралу, который быстро подошел и протянул какой-то листок. Отдав честь, он вышел, а Крейг машинально ответил на приветствие, уже углубившись в чтение бумаги. Весь штаб замер в ожидании.
Крейг немного ссутулился, но быстро взял себя в руки. Он повернулся к бригадному генералу Клейтону Мауэру, который отвечал за операции сил вторжения.
— Клей, пересмотри учебный график. Один полный день отведи под отработку действий в условиях применения отравляющих веществ — спецприемов, использования защитных костюмов, химразведку.
Мауэр присвистнул.
— Значит…
— Да. Кубинцы применили газ, чтобы сломить сопротивление защитников города севернее Претории. В сообщении не указано, какой именно это был газ, но общие потери составили несколько тысяч человек. Если верить нашей разведке, сильно пострадало и гражданское население.
— Черт. — Мауэр тяжело опустился на стул, шумно выдохнув. — Сначала отрабатывай действия в зоне ядерного удара, теперь — это. Сэр, у ребят заранее разовьется аллергия на это задание. — Он улыбнулся, чтобы скрыть свою озабоченность, понимая, однако, что в сообщении содержится чистая правда.
Крейг хмуро кивнул. Мысли его были уже за много тысяч миль отсюда.